Все впереди

Лето промчалось вместе с ворчливыми и почему-то слишком частыми в тот год грозами, а осенью Зуев был уже далеко от Москвы. Он стал курсантом училища, но первые военные сны, как дым, исчезали вместе с командой «Подъем!». Они тогда просто не запоминались.

Выезд для зуевского «Москвича» загородила аспидно-черная «Волга». Шофер с нее оказался недалеко. Он ходил пить квас.

— Прошу извинить, товарищи, — весело произнес он. — Жаждущего и страждущего, как говорится в писании, не отринь. Ведь так?

— Давай отъезжай, черт бы тебя побрал! — заорал вдруг Зуев.

Иванов, садясь рядом, поглядел влево:

— Чего это ты?

Зуев повернул ключ зажигания и пробурчал:

— Терпеть не могу интеллектуалов. Да еще за рулем. Как ты думаешь, кто он по профессии?

— Можно спросить, — сказал Иванов.

— Обойдемся. — Зуев вывел машину метров на пять от стоянки и притормозил: — Куда?

— Я думаю, надо прямо в милицию, — улыбнулся Иванов.

— Туда-то мы успеем всегда.

— Прислонись у Савеловского.

Зуев забыл, как с проспекта Мира выезжать на Бутырки. Он решил двигать через Марьину рощу, а там запазгался сначала в тупик, а потом, развернувшись, газанул и рискнул проскочить под увесистым кирпичом.

— Ну, ты даешь! — не удержался Иванов от упрека, но тотчас пожалел, что не удержался. Свисток милиции, без всяких сомнений, адресован был Зуеву. Зуев остановился, заранее приоткрыл дверку и спокойно стал ждать. Милиционер не спешил, он пришел минуты через две-три, лениво козырнул и сиротским голосом потребовал документы.

— Шеф, — Зуев подал удостоверение, — вы можете меня выслушать?

Милиционер не ответил. Он внимательно разглядывал документ. Зуев заглушил мотор и повысил голос:

— Я пьян, шеф! Был на ВДНХ и пил коньяк Если оставлю машину здесь до утра, вы вернете удостоверение?

— Зачем же садились за руль на ВДНХ, если пьяны?

— Был глуп и самонадеян.

Милиционер хмыкнул, поглядел на Зуева и вдруг без колебаний подал ему удостоверение:

— Хорошо. Только стоять здесь больше пяти минут нельзя.

— Мы загоним эту колымагу вон туда.

Зуев заехал в какой-то двор, щелкнул дверцей поискал глазами номер дома и название улицы. Помахал уходящему милиционеру и остановил подвернувшееся такси.

На Савеловском Иванов вышел:

— Пока, братец. Встретимся на даче у Зинаиды Витальевны.

Но Зуев не желал ждать дня рождения, чтобы побывать на упомянутой даче.

— Жми! — напрягая скулы, сказал он таксисту. — В сторону Красной Пахры.

Машина долго вырывалась из душных московских объятий. Перед светофорами Зуеву представлялось, что он физически ощущает, как с каждым вдохом в кровь поступает окись тяжелых металлов. «Регенерированный кислород потребуется скоро не только подводникам, — подумалось ему. — Интересно, чем будут дышать лет через сорок?».

Но ему надоели реалистические предположения. Куда приятнее была фантазия снов. Причем снов прошедших либо давно прошедших. К нему снова и снова возвращались воспоминания отрочества. И в этих воспоминаниях, как это ни удивительно, словно кристалл в насыщенном растворе, все ясней обрисовывался образ, объединявший черты и свойства двух женщин. Одна была жена Наталья, другая — Люба Медведева…

— Кстати, почему они так сдружились? — чуть ли не вслух произнес Зуев. Кажется, вопрос услышал даже таксист, как раз в этот момент он слегка покосился на Зуева.

Смятение и смелость после ивановского рассказа медленно таяли. Солнце быстро скатывалось за лес, когда такси свернуло с асфальтовой дороги на грунтовую. Зуев увидел, что дача совсем обросла черемухой, березами и малиной. До сих пор не скошенная трава вдоль заборчика была запудрена пылью.

— Вы очень торопитесь? — спросил Зуев таксиста. Тот пожал плечами. Счетчик показывал полугодовое матросское жалованье. Зуев рассчитался и попросил подождать: — Если меня не будет десять минут — уезжайте.

Шофер кивнул, развернулся и выключил двигатель.

«Первым делом Зинаида Витальевна спросит, какое у меня звание», — подумал Зуев и вспомнил место из Грибоедова насчет бросаемых в воздух чепчиков.

Калитка была открыта. Он прошел в дом, но во всех четырех комнатах и на кухне не было ни души, хотя везде чувствовалась близость людей. Открытые окна, запах поджаренных кофейных зерен, включенное радио — все говорило о том, что хозяева дома. Зуев услышал разговор на веранде и с изумлением, переходящим в злость, узнал голос Натальи:

— Что ты с ним носишься? Подумаешь, аборт! Покричит, покричит да и перестанет. У тебя вся жизнь впереди.

— Наташа, ты не знаешь его…

Второй голос принадлежал Любе Медведевой. Зуев узнал бы его где угодно и когда угодно. «Все то же самое, — подумал Зуев с тоской. — Опять про аборты, и снова моя жена».

Ему стало противно до тошноты. Может быть, сказывался выставочный коньяк? Так или иначе, он тихо покинул дом, тем же путем прошел до калитки. Кажется, с веранды его заметили, но он вышел на дорогу и разбудил дремавшего таксиста.

Машина фыркнула, словно тоже спросонья, с пришлепом пропылила мимо двух длинных дачных рядов.

Зуеву как-то сразу вдруг захотелось на Север. Он начал мысленно подсчитывать, сколько осталось отпускных дней. Но как он ни считал — по числам и дням, — не мог преодолеть недельного срока. Оказалось, что считал-то он вовсе не дни своего отпуска. Он выяснял, когда будут именины Любы Медведевой.

8

Женя Грузь утверждал, что неоколониализм через десять лет явится в мир в наряде развитого социализма, предсказывал близость религиозных войн и упоминал о влиянии космических сил на деятельность медведевской группы. За подобные тезисы его уже вызывали на партком, где он благополучно от них отрекся. По этой причине он сравнивал себя с Галилеем.

— Дамочки! — Грузь поднял оба указательных пальца. — Тише…

За дверью, ловко подражая Шаляпину, в полный голос пел кандидат, вернее, почти доктор наук Дмитрий Медведев:

Жил-был король когда-то, При нем блоха жила…

Руководитель в разгар рабочего времени смаковал Мусоргского, а это означало появление какой-то пусть не гениальной, но всегда новой идеи, годящейся в приданое для «Аксютки».

Начальные буквы длинного, тоскливо-бюрократического названия довольно сносно напоминали старинное женское имя. Грузь не замедлил с преобразованием, и вот родилась «Аксютка», которую уже много месяцев воспитывала в своем духе вся группа. Сам Медведев терпеть не мог сокращенных названий. Он говорил, что аббревиатура не напрасно рифмуется с халтурой, что ей всегда сопутствуют лень, бездарность, бестолковщина и обман, что сокращенные названия повсюду лишь прикрывают жалкую посредственность. По его мнению, полнокровными словами выражаются полнокровные и явления, а выхолощенный язык превосходно отражает дурные свойства самой жизни.