Все жизни в свитке бытия
Шрифт:
Вот цепочка следов на песке – в поисках еды лиса прошла немалое расстояние. И подкараулила растяпу – чайку. Вокруг признаки борьбы и белоснежные перья. Рыжая прошла ранним утром, но песок от следов продолжает осыпаться при каждом взмахе ветра. Орлан, балуясь, планирует невдалеке, держа под прицелом мой интерес. Иногда он прячется в барашках облаков. Непросто его засечь.
…Писатель всё лето сочинял стихи. И ездил на работу в перенаселённом гудящем мегаполисе.
Усталость накапливается. Оперев голову на руки, он почувствовал неистребимы запах дезинфекции, надел перчатки, надо беречься. Завтра, как всегда, его ждут больные. Задремал.
Уже
Дома его ждёт верный товарищ Стул. Ворчливый и любящий порядок, он из уважения к напряжённому творчеству Поэта ничем не выдает нетерпенье. Хозяин является вовремя, снимает с натруженных ног обувь. Садится разбирать бумаги. На каждой написан стих, со множеством пометок. Поэт делит листы на неровные стопки. Задумывается. Идет в ванну и оттуда долго доносится плеск воды.
Теперь он другой: влага смыла и унесла тяжесть дня, разгладила кожу, напитала её розовым. Закусывает аккуратно, не жадно, на уголке стола, вчитываясь в случайно взятые листы. Решительно убирает оставшиеся припасы и, бормоча часто одно и то же, строго следя за ритмом, делает новые пометки. Иногда, надолго замолкая, размашистыми движениями намечает береговую линию, корявое бревно и языки пламени костерка. Выстраивает череду вопросительных знаков.
***
Прилив одну за другой выносит, как испекает, огромных разноцветных медуз. Ветер и волны забавляются с ними на мелководье, постоянно меняя рисунок движения. На бесконечные фантазии хочется смотреть не отрываясь. Диковинные цветы и бабочки, кружевные завихрения постоянно меняют рисунок, завораживают.
Накатившая очередная волна оставила на мокром песке тяжёлое чёрное ожерелье из мелких мидий, нанизанных на верёвку, с запутавшейся звездой и обрывками кудряшек морского винограда. Так и тянется рука примерить.
Шум крыльев над головой отвлекает внимание. Странная картина открылась, когда облепившее возвышение чайки, чем-то встревоженные, скрылись в морском просторе. На самой кромке возник старый, видавший виды стул с инвентарным номером на боку. Он серьёзен, будто медитирующий человек, смотрит одновременно вдаль и вглубь. Почему бы не разделить с ним наблюдение.
Усаживаюсь на стул, смотрю, как набегают волны, несущие песок. Почти растворяюсь в вечности, если бы не мешал посторонний звук. Пробивается шуршание бумажного листка и тихий женский голос, перечитывающий написанное:
"Милый друг, как бывало в детстве, чистосердечно признаюсь: я тебя очень люблю, ты мне всё так же дорог и близок. Сегодня закончился мой последний рабочий день в библиотеке.
Теперь я вольный казак. Выпросила свой старый служебный стул в подарок и отправилась на наше любимое место, 96 километр. Играла с медузами, плавала, собирала янтарь, перекусывала, как мы с тобой любили – чёрным хлебом с маслом, читала твои стихи…
Помнишь, мы детьми мечтали жить на море всегда-всегда?
Исполнилась мечта – мы с моим верным стулом, как только захотим, будем жить на море. Ты мысленно – всегда рядом. Разве это не чудо"?! Последовал долгий вздох и аккуратный шелест бумаги.
Порыв ветра сорвал веточки засохшего винограда и помчал его в море. Попутешествовал и баста. Между тем, Невидимый художник нарисовал новое акварельное небо, без барашков. Надо бы сделать фото на память об осенних играх, когда море, берег, ветер и небо живут своей вольной,
потаённой жизнью.Так мог бы жить и человек.
Страсти по форели.
Если ты женщина, пусть даже не капризная, всё равно изредка тебя подстерегают желания, без которых можно обойтись. Но вот забыть не удаётся. Как червь-короед точат и точат…Так случилось у меня нынешним летом с форелью. Серебристая в пятнышках форель стала мерещиться повсюду. Я её видела во сне, плавала вместе с ней. В толпе мне попадались женщины в платье в горошек, так напоминающих раскраску вожделенной рыбки.
Нет-нет, я не была беременна и вкусовыми извращениями не страдала. Просто хотела съесть жареную благородную в крапинку форель с жареной картошкой. Вообще-то у этого каприза была предыстория. Мы с мужем получили от его отца свадебный подарок – две путевки в дом отдыха "Салют". Отдыху мешал донимавший нас голод. Чтобы заглушить его, мы много гуляли. Роскошный особняк прошлого века был за несколько дней изучен вплоть до последней балясины и запечатлено каждое дерево.
По залам и коридорам со скрипучими полами тихо, как тени, передвигались пять сотен личностей – милицейских служащих, привыкших держать язык за зубами, хранили молчание от скверной съеденной пищи. Двухдневные щи состояли из осклизлой капусты и расплавленного свиного жира. В качестве десерта давали чёрные бананы, уверяя, что мы, провинциалы, не знаем самого лучшего сорта.
После каждого обеда нескольких бедолаг отвозили в районную больницу за пятьдесят километров. И дальнейшая судьба их оставалась неизвестной. Только людей в столовой становилось всё меньше и меньше. Может быть, они отдыхали уже в другом месте? Некоторые ездили поесть в Сочи, возвращались пьяненькие и довольные.
Меня тоже скрутил приступ желчнокаменной болезни. После манипуляций в пропахшей хлоркой больнице, промывания и двухдневного голода, несмотря на слабость, я упросила мужа поехать в Сочи поесть. По дороге он рассказал мне, как они с папой в детстве ели в Сочи жареную форель. И он кажется помнит, где это было.
Нимало не сомневаясь, что мы найдем место, я торопила его. Пока мы ехали на тарахтящем пустом автобусе мимо огромных вычурных особняков управленцев, адвокатов… Водитель называл их имена, приглушив голос. Вкус, запах, изумительная, прекрасная, распластанная на сковородке серенькая рыбка в красную крапинку, преследовала. Я думала с грустью, что адвокаты, небось, едят форель каждый день.
Когда мы приехали в Сочи и стали искать место, оказалось, что муж его забыл. Слёзы не помешали мне напрячь обоняние. Я стала методично обходить безлюдную площадь изо всех сил принюхиваясь. И, о чудо! Мы оба учуяли запах жареной рыбы с той стороны, где игроки в нарды время от времени по-птичьи выкрикивали непонятные заклинания.
К дощатому киоску, почти скрытому ветками ивы, нас понесло как сайгаков к водопою. Божественный запах приближался, открылся киоск с задранной решёткой. Внутри, румяная от жара, полноватая, перепеленатая белым халатом женщина, на простейшей печке, топившейся дровами, жарила форель с картошкой. Всё! Мы остановились как вкопанные.
– Вам что, молодые люди? – обратилась она с мягким южным распевом.
– Как что! – задохнувшись пошёл в наступление муж.
– Да мало ли чего можно пожелать – миролюбиво отозвалась повариха. – У нас молодое вино, пиво, вода плодово-ягодная, мороженое....