Все. что могли

Безмолвно постояли несколько минут — отец, мать и сын — как бы слившись в одно целое.

В середине марта, когда с соседом-старичком наладили крышу над хатой, Ильин забеспокоился. Срок отпуска кончался, но его почему-то не вызывали на медкомиссию. Он написал в штаб войск по охране тыла фронта. Не дождался ответа, отправился в район.

Военком, уже снявший руку с перевязи, виновато объяснял:

— Непонятная бумажка пришла из области. По чьему-то повелению тебя не то совсем снимают с учета, не то продлевают твой отпуск.

Значит, генерал Рябиков все же добрался до него. Ему не ответил, не пожелал с ним разговаривать, но на военкомат туману напустил.

— Значит, армии я не нужен, — мрачно выдавил Ильин.

— Армия тут, думаю, не причем. Погоди нос вешать, — военком схватил ручку, что-то начиркал на талончике. — Я буду в области, постараюсь все выяснить. Ты, как прежде, получай харчи на продпункте.

— Подачки не приму. Сняли с довольствия, так сняли. Государство обманывать не стану.

— Не упрямься, тот, кто снял, не государство, — военком с какой-то по-детски беспомощной верой спросил: — Как думаешь, меня комиссия пустит на фронт?

— Я бы пустил, — улыбнулся Ильин.

— Ну, вот, давай обнимемся. Уверен, у тебя тоже все уладится. На продпункт зайди, я проверю.

Там же, в военкомате, Ильин написал Стогову, сердито, все, что думал о Рябикове и его действиях, и опустил письмо в ящик.

Минуло еще полтора месяца, мучительных, терзающих безвестностью. Районный военком разводил руками:

— В области тоже ничего не поймут.

Вскоре он уехал на фронт. Обратиться Ильину было не к кому. Он теперь часто ходил за околицу. Держал сына на руках, смотрел, как наливались озимые, тянулись к солнцу, полоскались под свежим ветром. Вид поднимающихся хлебов успокаивал.

Однажды, в начале мая, когда он возвращался с поля, его перехватила почтальонша, подала телеграмму. Строчки на бланке запрыгали перед глазами. Майору Ильину предписывалось срочно явиться в Главное управление пограничных войск в Москву.

14

Усеянный людьми перрон, вокзал, пристанционные постройки медленно поплыли назад, вагон закачался на выходных стрелках. Ильин облегченно вздохнул, наконец-то он поехал, во что утром еще верил с трудом. На станции областного города его поразила бестолковая суета у касс, невозможность что-либо узнать, куда-то пробиться. Люди кричали, бежали, волочили узлы и чемоданы. От всего этого он отвык за пять месяцев жизни в тихой Дубовке.

Стоял у окна, думал: зачем вызывают? Вроде совсем забыли о нем. И, на тебе, сразу в Главное управление. Неужто дали делу ход?

— Погорячился я, не совладал с собой, — задним числом осуждал он себя перед Надей. — Если б угробил следователя? Парень не со своего голоса пел. Приказали ему. Такая у них система, такая практика сложилась.

— Оправдываешь, значит, мерзавца жалеешь? — сердилась Надя, упрямо блестя глазами. — Напраслину возводить на своего офицера — в этом система? В сослуживце видеть врага — в этом практика?

Безусловно, Надя права. Но что для них чья-то правота? Вернется ли он из Москвы, вот в чем вопрос. Впрочем, для этого не надо было вызывать. На месте взять его тоже есть кому.

Поезд шел медленно, ему хотелось, чтоб он катился быстрее, чтобы поскорее развеялась неизвестность. «Перестань, — внушал он себе, — любуйся на российские просторы. Немецкие самолеты не летают, бомбы не рвутся». В глубине зеленой рощи разглядел красивое белое здание с колоннами по фасаду. Подивился, как уцелело за войну. До боли, до сердцебиения оно напомнило ему пограничную комендатуру, располагавшуюся в помещичьем особняке.

Опять закружились-завихрились мысли, унесли в прошлое. Может быть, он, комендант пограничного участка Ильин, ошибся тогда, в июне сорок первого? Наверное, не надо было биться с немцами на границе до последнего патрона, а отойти сразу? Тогда его судьба сложилась бы иначе. Соединился бы со своим погранотрядом или с какой-то частью Красной Армии, воевал бы, как другие воевали. Сейчас не было бы к нему претензий, не случилось бы с его семьей то, что случилось. Такие, как Рябиков, не поднимали бы «вопрос»: где Ильин целый год слонялся?

«Эх, Ильин, Ильин, видно, мало тебя жизнь корежила, — вдруг повернулись его мысли. — Зачем ты врешь сам себе, городишь несусветицу? Ведь даже если бы ты знал наперед, как сложится твоя судьба, все равно в июне сорок первого не стал бы выгадывать, где соломку подстелить».

Он забрался на полку и уснул.

В Москву приехал рано утром. В бюро пропусков ему указали телефон, он набрал номер и доложил, что прибыл по вызову. Получив в окошечке, похожем на амбразуру дзота, пропуск, рассмотрел отметки, в какое здание ему идти, в какой подъезд стучаться, и ощутил на спине противный холодок. Может, свернуть, пройти мимо?

Толкнул тяжелую дубовую дверь. Под сапогами мягко поскрипывал паркет. Вот и нужная ему комната. Навстречу поднялся среднего роста полковник, еще довольно моложавый, но с седыми висками. По левой скуле почти до уха протянулся синевато-багровый рубец.

«С пулей повстречался. Видно воевал», — машинально подумал Ильин, все еще не отрешившись от мыслей, пришедших ему в бюро пропусков.

Полковник внимательным взглядом окинул его с ног до головы, пригласил садиться. Ильин смущенно извинился за свой внешний вид. Он приехал в Москву в том, в чем с передовой в госпиталь попал, а потом и домой.

— Для офицера-фронтовика вид обыкновенный, — успокаивающе качнул головой полковник. — Скажите, Андрей Максимович, каково ваше самочувствие? Что-нибудь беспокоит?

— Вроде бы никаких отклонений. Кроме одного — отпуск мои по ранению затянулся… по непонятной мне причине. Сам считаю, полностью готов в строй.

— Рад это слышать. Главное для вас сейчас пройти медкомиссию. От ее результатов будет зависеть все остальное. Возьмите направление, — полковник протянул листок и ободряюще посмотрел на него. — Кстати, вы где остановились?

Ильин замялся, развел руками.

— Ясно, — полковник снял трубку телефона, коротко крутанул диск, сказал: — К вам зайдет майор Ильин. Вызван с фронта на комиссию. Прошу обеспечить его жильем, талонами на питание. На неделю, — послушал, что ему ответили, поблагодарил, Ильину кивнул: — Зайдите в крайнюю комнату по коридору налево.

— Спасибо, — Ильин поднялся, попросил: — При решении моей дальнейшей судьбы, товарищ полковник, пожалуйста, сделайте так, чтобы я попал на фронт.

Он повернулся и направился к выходу.