Всегда солдат

Арифметика ошибается

Бои становились все более жестокими и упорными. Фашисты, взяв Перекоп и Турецкий вал, яростно рвались к Севастополю. Части Приморской армии и морская пехота с трудом остановили врага на линии Бромзавод - Армянск - Ишунь - Воронцовка - Лиман. [9]

В эти дни противник значительно усилил свою авиацию. А нам по-прежнему не хватало самолетов и людей, поэтому истребители часто становились многоцелевыми машинами. Мы летали на разведку ближнего тыла врага и его боевых порядков, вместе с «илами» штурмовали пехоту и аэродромы.

Днем не было ни минуты передышки. Не успеешь приземлиться, и снова в воздух: убегает под плоскостями земля, несется навстречу синее небо, смерть следует за тобой по пятам. Только одна мысль, одно желание - и в этот раз победить. Забываешь обо всем, чем живешь там, внизу, на земле, и ради чего готов на любое испытание. Лишь иногда мелькнут перед глазами родные лица, и снова ты да самолет, да бескрайное небо, ожидание встречи с врагом, нечеловеческое напряжение.

Я чувствовал, что становлюсь настоящим солдатом - суровым к себе и неумолимо жестоким к врагу.

Впервые особенно остро испытал это в бою двадцать шестого октября. В тот день вместе с Пьяновым и Кузнецовым мы вылетели на разведку шоссе Армянск - Ишунь. Там отмечалось большое движение моторизованных и бронетанковых частей противника. Нам приказали тщательно осмотреть дорогу.

–  При встрече с истребителями противника сами не ввязывайтесь в бой, - напутствовал нас Денисов.
– Помните, данные вашей разведки необходимы командованию как воздух. В любом случае, хоть ползком, нужно доставить их!

Чтобы не демаскировать себя с воздуха и лучше видеть, что происходит на земле, мы шли на небольшой высоте. Пьянов вел наблюдение, я и Кузнецов прикрывали командира. На подходе к шоссе заметили сплошную пелену пыли. Через несколько минут стала видна и сама дорога: на ней яблоку негде было упасть от бесконечного потока автомашин, бронетранспортеров и танков. Техника двигалась в сторону фронта.

Пьянов повел самолеты к шоссе, но оно тотчас ощерилось плотным огнем зенитных пулеметов. Рядом с ведущим пронеслась трасса, и мне показалось, будто бы истребитель Пьянова рыскнул в сторону. Пришлось удалиться от дороги на безопасное расстояние. [10]

Закончив разведку, мы на всякий случай прочесали шоссе еще километров на десять и лишь тогда развернулись и взяли курс на свой аэродром. Летели почти у самой земли. Впереди замаячили силосные башни Фрайдорфа. Одна из них, выложенная из красного кирпича, особенно четко выделялась в голой степи днем, другая - белая - служила отличным ориентиром в сумерках. От Фрайдорфа до Бой-Бузака - рукой подать, и я облегченно вздохнул.

Силуэты башен вырисовывались все четче, и вдруг на горизонте показалось пять точек. Они быстро увеличивались. Привычно отметил - самолеты идут строем левого пеленга на высоте не более трехсот метров. Свои или чужие? Через несколько секунд сомнения рассеялись - это были Ме-109. Догнав ведущего, снял левую руку с сектора газа и вытянул ее вперед, указывая на силуэты «мессершмиттов». Пьянов кивнул головой, но с курса не свернул, даже не приказал рассредоточиться - из «клина» перестроиться в пеленг.

Что ж, командиру виднее, и я занял свое место метрах в пятидесяти от левой плоскости истребителя Пьянова. Нам велели не ввязываться в бой, а гитлеровцы, даже заметив нас, вряд ли решатся на атаку поблизости от советского аэродрома. И действительно, мы разминулись с противником на встречных курсах. Земля стремительно понеслась под плоскостями: высота полета не превышала пяти метров. Но что это? Впереди по степи побежали пыльные клубочки. Такой след остается только от боевой трассы. Я мгновенно обернулся. Фашисты пикировали на нас, сохраняя строй пеленга. Они открыли огонь с большой дистанции, приблизительно, метров с шестисот.

Легким нажимом на правую педаль я увел ястребок от следующей очереди, и тут же, как факел, вспыхнул самолет Пьянова. Вероятно, трасса угодила в бензобак. Охваченная огнем машина ведущего рухнула вниз. Вслед за ней врезался в землю и самолет Петра Кузнецова. От удара летчика выбросило из кабины. Я видел, как он вскочил на ноги, но тут же согнулся и упал.

Я остался один против пятерых. Чтобы выполнить приказ Денисова, мне следовало вырваться из боя. Но в тот момент я забыл обо всем. Не было ни страха перед [11] смертью, ни трезвой оценки обстоятельств, исходя из которых, я обязан был спастись, чтобы доставить командованию данные нашей разведки. Лютая ненависть горячей волной захлестнула меня. «Пять больше одного, - мысленно сказал я себе.
– Что ж, посмотрим, права ли тут арифметика?»

Стиснув зубы, заложил немыслимый вираж - над самой землей, чуть не касаясь ее консолью, развернул И-16 и, едва поймав в перекрестии прицела ведущего, нажал общую гашетку. Четыре трассы пронеслись под самым брюхом «мессера». Он резко отвалил вверх. Одна пара устремилась за ведущим, другая проскочила мимо, не стреляя.

Я снова развернулся и увидел только четыре машины, пятая исчезла. Силуэты «мессершмиттов» четко вырисовывались на ясном, по-осеннему чистом небе.

Враги, видимо, опасались потерять из виду мой самолет и повели бой на малой высоте. Что ж, тем лучше! Биться на виражах выгоднее мне. «Мессершмитты» разошлись попарно и взяли меня в «клещи». Выход был один - лобовая атака. Прижимаясь к земле, я подставлял лоб своего ястребка то одной, то другой паре противника, а сам стрелял сразу из четырех пулеметов.

Навстречу несся ответный шквал огня.

Увлекшись боем, гитлеровцы не заметили, как оттеснили меня к Сарабузу. Здесь базировался один из полков нашей бригады. Под маскировочными сетками стояли двухкилевые машины - пикирующие бомбардировщики. «Эх, оказались бы на их месте ястребки!
– подумал я.
– Дали бы мы тогда прикурить фрицам».

Снова атака. Вражеские трассы вспарывают обшивку моего «ишачка», машину лихорадит от одновременной стрельбы из четырех точек. И вдруг тряска прекратилась. По инерции нажал на гашетку, но отдачи не почувствовал. Кончились патроны. А «мессершмитт» зашел ко мне в хвост. Оставалось одно - встречная атака с пустыми кассетами. На полной скорости устремился навстречу противнику.

Немецкий летчик оказался волевым. Расстояние между нами быстро сокращалось. Я уже различал за стеклом фонаря его лицо. Еще несколько секунд - и удар. Но удара не последовало. Не желая подставлять [12] брюхо своего «мессершмитта» под огонь, гитлеровец в последний момент отжал ручку от себя, и я попал в воздушную струю, оставленную его самолетом.

«Ишачка» начало швырять из стороны в сторону и резко кренить. Плоскости едва не цепляли землю. Я был на волосок от смерти. Но вот воздушный поток ослабел. Я набрал высоту, развернулся и огляделся. Ярко пылал самолет моего противника, врезавшийся в бруствер противотанкового рва. Остальных гитлеровцев точно ветром сдуло.

Перевел дыхание и взял курс на свой аэродром, но мотор сердито заурчал, несколько раз чихнул и заглох. Кончилось горючее. Раздумывать было некогда. Подо мной небольшая ровная площадка, на ней тракторы, молотилки, но места достаточно, чтобы сесть на пузо. Из-за малой высоты невозможно развернуться. Свалил машину на крыло и на скольжении дошел почти до земли.

Сбежались люди. Оказалось, я сел на площадке Сарабузской МТС. Через несколько минут к самолету подкатила легковая машина, из нее вышли двое - майор и старший лейтенант.