Всего лишь пепел
Шрифт:
– Ах! – вздохнул Василий Петрович и опустился на землю под ноги Ангелины Ивановны, прибежавшей на его зов с кувшином клюквенного морса. Он осушил три стакана целебного напитка и, чувствуя, как освобождается от тяжести грудь, попросил сержантов ещё раз доложить про церковную общину.
«Ну и славно, – подвёл он черту под своими безпокойствами, – все эти общины глупы и безвредны. Глупы и безвредны!»
* * *
Ты взвешен на весах и найден очень лёгким.
(Дан.5:27)
В разгар лета 1997 года Василий Петрович сооружал у себя на участке баньку, как он сам это называл. Хотя по справедливости
Напевая себе под нос «Белые розы», Василий Петрович с любовью тут и там скрёб ногтем янтарные от пропитки брёвна. У маленького окошка замешкался, предавшись своим с некоторых пор потяжелевшим мечтам. Ему давно уже и думать забылось о том, чтобы стать мэром: ну никак это дело не срасталось. Да и мелковато будет! Как прагматик и реалист он мечтал теперь о продолжении милицейской карьеры. Через пару лет, думал, стану городским начальником, через пяток – областным, а там – и в столицу в министерство. Местную недвижимость передам в управление сыну, а себе сварганю на Рублёвке, ну и в Лондоне, конечно… если досок хватит… Что? Он с трудом вырвал себя из потока мечтаний, и, ещё не видя к кому обращается, переспросил:
– Что?
– Да я говорю, если досок хватит, через неделю закончим, – стоящий перед ним бригадир строителей Муслим мял в руках тюбетейку и стрелял из стороны в сторону маленькими вороньими глазками, – но только не хватит досок, так что, хозяин, через неделю никак не закончим.
– Это почему не хватит? – вспылил, было, Василий Петрович, но тут вспомнил гнусновато-хитрое выражение лица поставщика пиломатериалов Лорика Дорецкого, когда тот мамой клялся, что полностью закрывает потребность банного строительства. Ничего, мол, больше не потребуется! Василий Петрович тогда сразу и поймал себя на мысли: врёт, паскудник. Так и вышло… «Это что же, мне теперь самому покупать? – закипая раздражением, подумал Василий Петрович. – Пусть рыжие покупают, не про Чубайса будет сказано».
Василий Петрович не знал, сколько стоят элементарные гвозди. Да и зачем ему, право слово, это знать? Пусть другие знают! Лорик Дорецкий, например, не столь давно уличённый в мелкой краже. В багажнике его чёрного гелендвагена нарядом ППС были обнаружены две коробки с похищенным накануне в одной из аптек аспирином. Доказательная база, конечно, хромала, и вполне имело смысл пободаться с законом, но Дорецкий решил, что себе дороже спорить, лучше уж купить пару-тройку машин стройматериалов для нужного человека. Однако, как выяснилось, и тут не изменил своей натуре…
«Ну, Лорик, ну гад! – ещё более распалялся Василий Петрович. – Не обманешь, не проживёшь? Так? Ну-ну! Я тебя прижучу!»
– Что будем делать, хозяин, ведь не хватит досок? – нудно тянул своё Муслим. – В деревне у соседей на стройке целый штабель нужного калибра лежит. Вы бы у них, что ли, купили?
– Заткнись! – заорал Василий Петрович. – С какого это рожна я буду покупать? Ты что не знаешь, кто я? Давно бы сползал ночью со сворой своих дармоедов, по-тихому загрузил бы машину и сюда. Всё учить тебя?
– Да пробовали мы своровать, – спокойно признался Муслим, – там бабки ночью, злые как шакалы, ходят вокруг своей стройки, мимо них суслик
не проскочит.– Да я тебя… – Василий Петрович ещё несколько минут, ничуть не сдерживая себя, кричал на Муслима, наконец, исчерпался и замолк.
Из-за озера на участок хищной амебой наползала ночь, накрывая сумрачной желеобразной массой кусты, скамейки, гипсовые фигурки людей с вёслами и снопами пшеницы в руках. Василий Петрович косорото зевнул и махнул на прощание рукой нахохлившемуся чёрной птицей Муслиму:
– Ладно, иди, утром я сам всё решу…
Назавтра была суббота, выходной. Василий Петрович основательно выспался, плотно позавтракал и приказал домработнице Фросе приготовить его парадный мундир. Пока та чистила щёткой китель и сдувала пыль с фуражки, Василий Петрович, потягивая китайский зелёный чай, ещё раз выслушал отчёт бригадира Муслима о глубине обороны на строительном объекте «деревня».
– Так-с, – приговаривал он после каждого третьего глотка, – понятно.
Наконец он отодвинул в сторону чашку и вышел из-за стола. Ему действительно всё казалось ясным и понятным, как, например, хищные намерения парящего сейчас в высоком небе ястреба. Василий Петрович, вскинув руку козырьком ко лбу, внимательно рассматривал птицу.
– Да я и мудрить не стану, – сказал он Муслиму, – просто схвачу их когтями за жабры.
– Эскорт будете брать? – спросил бригадир, бросив взгляд на маячивших в отдалении сержантов.
– Ни к чему, – усмехнулся Василий Петрович, – что нам, со стариками воевать?
Через тридцать минут он уже уверенно шёл по деревне. Если бы в этот момент его видел кто-то из сослуживцев, то непременно отметил бы, что и походкой, и повадкой коллега Пузынёв явно перешагнул за границы своего звания и должностных полномочий. С такой сановитой важностью, внушающей окружающим трепет и благоговение, ходят лишь трёхзвездочные генералы да заместители министров. Но примерно в таких чинах и мнил себя сейчас Василий Петрович, блуждая мыслью в лабиринтах своих грез. О, знал бы областной прокурор с каких высот взирал на него иной раз милицейский чин Пузынёв! Не миновать бы тому Пузынёву беды! Но не научились ещё прокуроры блюсти надзор за содержимым голов российских граждан. Не научились! И наверняка в этом нет никакой беды. Иначе бы написал ли свои гениальные строки Александр Сергеевич?
Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
Неизвестно… А Василий Петрович как раз тоже подходил к храму. Этот, правда, находился ещё в стадии строительства. Десятиметровой высоты сруб окружали леса, на крыше, гремя листами оцинкованного металла, копошились рабочие. Внизу прямо на земле стояла золочёная луковица купола, увенчанная крестом. «Это как же её будут устанавливать?» – задумался Василий Петрович.
– Автокран заказали на следующий четверг. Операция несложная: и вес маленький, и высота пустяковая.
Василий Петрович обернулся на голос. Перед ним стоял священник в подряснике с крестом на груди, лет сорока, худощавый среднего роста с небольшой русой бородкой.
– А вы из дома у озера? – спросил он у Василия Петровича, непривычно, по-особому мягко, заглянув ему в глаза. – На исповедь? На беседу? Или пожертвование хотите сделать?
Подобным образом на Василия Петровича давно никто не смотрел. С испугом, недоверием, тайной или открытой ненавистью, с чувством презрения или превосходства, с равнодушием, наконец – это всегда –пожалуйста. А вот так, как будто в детстве, словно мать ожила, взяла за плечи, прижимает к себе с любовью, но и строгостью – что, мол, натворил? – такого не бывало уж много лет. Василию Петровичу показалось, что его, как мокрую половую тряпку, выкручивают, выжимают, и из него брызжет во все стороны грязная вода… Он испугался, и чтобы привести себя в норму, встряхнулся, как делает это искупавшийся в болоте пёс и выругался. Потом нарочито грубым тоном приказал: