Всего лишь тень
Шрифт:
Он вытягивается рядом, обнимает ее. Кровать и правда слишком узкая. Никому еще не пришло в голову изготовить хотя бы полуторную медицинскую кровать. Как если бы болезнь запрещала любовь.
– Завтра вечером я вернусь очень поздно, – предупреждает он.
– Засада?
– Нет.
На лице Софи появляется бесконечно грустная улыбка. Она еще теснее прижимается к нему, вдыхает его легкий запах. Желание взрывается у нее в голове. Только в голове.
Остальное мертво.
– Как ее зовут?
– Валентина.
– Мило… Сколько лет?
– Не знаю. Но точно меньше тридцати.
Какое-то время
– Не заставляй ее слишком страдать, – наконец говорит она. – Ведь она здесь ни при чем.
Они так в результате и не поговорили. Да и смысла не было. Разве что раздуть едва покрывшиеся пеплом угли и испортить свое взрывное воссоединение.
Хлоя лежала на боку, повернувшись лицом к тому, кого едва не потеряла. Но кого сумела покорить вновь. Смотрела и смотрела, не отводя глаз.
Ей хорошо. Ну, почти.
Остается Тень. Со всех сторон. Совсем близко. Тьма распахнула мощные челюсти и выплюнула своего пророка. Он пришел за ней, чтобы силой отвести в ад, она в этом уверена.
Потому что ее место в чистилище, она в этом уверена.
Хочет ли он убить ее? Или только внушить ужас? Каковы бы ни были его намерения, она не поддастся. Будет бороться, как делала это всегда.
Она пристраивает голову на плечо Бертрана, тот не просыпается.
Ей хорошо. Ну, почти.
Ей только хочется, чтобы быстрее наступил день и прогнал Тень, которая неотрывно смотрит на нее, стоя у изножья кровати.
Боль [б`ол’] ж (от древнеиндийского bhal – мучить, умерщвлять) Ощущение физического страдания. // Чувство горя, нравственное страдание.
Ты поймешь, что означает это слово, мой ангел.
Чистое страдание. Кристальное, как твои глаза.
Без надежды и избавления. Безысходное.
А главное, бесконечное.
Ты считаешь себя сильной, думаешь, ничто перед тобой не устоит и ничто не остановит.
Ты считаешь себя непобедимой.
Но это я такой.
Не ты.
Утвердившись на своем пьедестале, ты думаешь, что правишь миром.
Падение будет внезапным, когда ты окажешься у моих ног.
Ты командуешь, я научу тебя подчиняться.
Ты презираешь, я научу тебя уважению.
Ты бросаешь вызов, я научу тебя страху.
Ты манипулируешь людьми, я сделаю из тебя добычу.
Мою добычу.
Ты доминируешь, я сделаю из тебя рабыню.
Мою рабыню.
Ты судишь, я тебя уже приговорил.
Не забывай, я тебя выбрал. Среди стольких других.
Никогда не забывай почему.
Ты хочешь жить?
Умри в молчании, мой ангел.
Глава 12
Хлоя смотрит на часы, допивает кофе и начинает убирать со стола.
– Оставь, – говорит Бертран. – Иди, а то опоздаешь.
Она присаживается к нему на колени, целует.
– Я правильно сделала, что пришла, да?
– Я не жалуюсь, – улыбается Бертран. – И мне кажется, нам нужно почаще ссориться. Ради удовольствия потом мириться!
– Перестань!.. Ладно, мне пора. К тому же я должна еще заехать домой переодеться.
– Прими заодно свои таблетки.
Она смотрит на него с удивлением:
– Ты действительно боишься, что я заболею?
– Было
бы жаль, если бы твое сердце проявило хоть малейшую слабость… верно?– Вы смотрели матч, патрон?
Гомес отложил газету и поднял глаза на Лаваля, который изображает улыбку нахального постреленка.
– Ты разве не видишь, что я занят? Лучше оставь меня в покое, ладно?
– Это было грандиозно, верно? – не сдавался Лаваль, присаживаясь на письменный стол майора.
– У меня нет телевизора, – вздохнул Гомес.
Лейтенант вытаращил глаза, как если бы обнаружил, что напротив него сидит кроманьонец.
– Вы что, смеетесь надо мной, такого быть не может!
– Очень даже может. И закон пока что не запрещает… Не знаю, сколько это продлится, вот и пользуюсь.
– Но что вы тогда делаете по вечерам?
Александр с откровенно сокрушенным видом вскинул на него глаза.
– Найди себе женщину, – посоветовал он, снова погружаясь в газету. – Она тебе покажет кой-какие штуки, сам поймешь.
– Ну конечно! Теперь я понимаю, почему по утрам у вас всегда измученный вид! Если все вечера вы…
– У тебя есть что-нибудь стоящее мне сказать? – прервал его Гомес.
– В следующую субботу мы устраиваем вечеринку. Вся команда, у Вийяра.
– Хорошо вам повеселиться.
– Вы тоже приглашены, – уточнил лейтенант.
Майор сдался и сложил газету.
– Чего тебе надо, в конце-то концов?
– Я поспорил, что уговорю вас прийти. На двести евро.
– Сдурел!
– Ну же, патрон… Я весь перед вами как на ладони, не валяйте дурака!
Гомес ухмыльнулся:
– Ладно, я приду. Если поделим пятьдесят на пятьдесят.
– Гениально! Я знал, что могу на вас положиться. Разумеется, спутницы жизни тоже приглашены. Наконец-то мы познакомимся с вашей очаровательной супругой!
Гомес удержал на лице улыбку. Безупречный фасад, несмотря на боль, сдавившую горло.
– Можешь даже не рассчитывать. Неужели ты думаешь, что она захочет терять вечер, проведя его с олухами вроде тебя?
– Честно говоря, мы поспорили, что мне удастся заманить вас, вас и вашу жену. Так что сделайте это ради меня, пожалуйста!
– Сожалею, ты залетел на двести евро.
– Вийяр предупредил меня, что это будет трудно, – простонал Лаваль. – Он с вами работает уже три года и даже фотографии ее не видел!
– Кончай свои выкрутасы, – приказал Гомес.
– Почему вы так ее от нас прячете? Боитесь, что ее кто-нибудь уведет, да?
Пацан хихикнул, Гомес окинул его взглядом с головы до ног.
– Ты и правда думаешь, что она может меня бросить ради недоумка вроде тебя? Проснись!
Тут на сцене появился Вийяр. По другую сторону тонкой перегородки он не упустил ни слова из их беседы.
– Я же говорил, что ничего не выйдет. Уверен, он держит ее под замком!
– Отстаньте, парни, – выдохнул Гомес. – Возвращайтесь в свою песочницу и играйте там.
Но Лаваль не желал уступать.
– Нам действительно хочется познакомиться с той, кто терпит вас уже двадцать лет. На самом деле мы хотели выдать ей в субботу медаль!
– За мужество! – внес свою лепту Вийяр.
Пока его люди развлекались, Гомес оставался невозмутимым. Идеально скрывая, что они терзали ему сердце маникюрными щипчиками.