Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения. Книга 3
Шрифт:
Но прежде, чем я успел сказать хоть слово Джону или его матери, с моей рукой начало что-то происходить. Это началось даже до того, как я понял, что предмет соединен с ржавой металлической цепью и явно предназначен для ношения в качестве амулета на шее.
Мои пальцы сомкнулись вокруг него, сжимая сильнее и сильнее, пока я не ухватил его так же крепко, как недавно Джон. Казалось, я не больше не смогу разжать пальцы или отшвырнуть предмет, что мне внезапно захотелось сделать.
Затем произошло и еще кое-что. Казалось, все вокруг меня незаметно изменилось, контуры ближних предметов стали нечеткими силуэтами на фоне неба, а более дальние предметы не только утратили форму, но, казалось, почти растворились. В ушах зашумело, и странное, пугающее ощущение необъятности и пустоты — я больше никак не могу это описать — охватило меня.
На
Они смотрели на меня с беспокойством, потому что я двигался, похоже, как-то странно, почти неестественно, как не двигаются люди. Как какой-то бездумный автомат, возможно, как робот, который не может сохранить равновесие, потому что его синтетические мозги взорвались, и он может только шататься в тисках безумия, которое заставляет его упасть.
Затем мое восприятие немного восстановилось; я присмотрелся и обнаружил, что изменения не коснулись, по крайней мере, моего физического тела. Но я покачнулся и зашагал прямо к линии прибоя.
Я подходил к ней ближе и ближе, и внезапно я оказался не один. Джон поднялся на ноги, и дети последовали за мной. Их мать шагала за ними, обезумевшая от беспокойства, но не способная нагнать их, потому что они бежали очень быстро, чтобы догнать меня, прежде чем я зайду в волны, которые пенились в нескольких футах от берега.
В миг, когда они добежали до меня, моя рука протянулась к Сьюзен, и ее маленькие дрожащие пальчики сплелись с моими. Я не мог протянуть Джону вторую руку, но ему не нужна была поддержка. Он вновь стал сильным и самостоятельным и очень быстро зашагал ко мне. Вода кружилась вокруг моих щиколоток, и Сьюзан слегка споткнулась, потому что вода доходила ей до коленей; и тут я произнес слова, которые возникли не у меня в голове, голосом, который я сам не узнал:
— Те, кто в глубине, ждут своих последователей, и мы не потерпим неудачи, присутствуя при Великом Пробуждении. Написано, что все должны восстать и объединиться. Мы, носившие их печать и узревшие ее. Со всех концов земли доносятся призывы и вызовы, и мы не должны медлить. В бездне Р’лье пробуждается Великий Ктулху. Шуб-Ниггурат! Йог-Сотот! Йа! Козел с Тысячью Младых!
* * *
— Теперь он будет в порядке, — говорил молодой доктор. — Уверен, с ним все будет в порядке. Ваш сын заслуживает похвалы, так как с трудом выхватил пропавший амулет из его руки как раз тогда, когда он собирался уйти под воду, подхватив вашу дочь.
Я четко слышал голоса, хотя моя голова все еще кружилась. Хрустящие белые больничные простыни были так сильно накрахмалены, что врезались мне в горло, когда я попытался поднять голову. Поэтому я прекратил попытки, и вместо этого продолжал слушать.
— Странно, — произнес голос, который я бы узнал, даже если бы от меня ничего не осталось, кроме пустой оболочки. — Как быстро дети привязались к этому незнакомцу. Сьюзен рисковала жизнью, чтобы спасти его, как и мой сын. Когда он забрал ту отвратительную вещь из руки моего сына, я думала, что упаду в обморок. Не могу сказать вам, как это было тяжело.
— Он не знал о…
— Как он там оказался? Очевидно, нет. Он прибыл в гостиницу только сегодня утром. С тех пор, как случилась трагедия, прошло две недели, все перестали о ней говорить. Такая ужасная вещь — и меня это совсем не удивило.
— Мужчина был участником эзотерического культа, как я понимаю. Полусумасшедший, неотесанный мужик с бородой до пояса. Таких человек восемь или десять шатались здесь одно время, но теперь они все исчезли. После того, что случилось, это не удивительно, как вы и сказали.
— Я не могу об этом думать, особенно сейчас. Его тело расчленили и ужасно изрезали. Одна из его ног пропала. Его нашли именно в том месте, где мой сын взял амулет, поэтому, должно быть, он принадлежал ему. Конечно, у каждого есть готовое объяснение таких ужасов. Шериф Уилкокс полагает, что там, где разрушенный волнорез разделяет канал, достаточно глубоко для акул. И если он споткнулся и упал…
— Вы думаете, так и было?
— Вы можете думать так же или считать, что он намеренно бросился в воду. Вы
знакомы с работами Г.Ф. Лавкрафта? Он в своем роде гений. Он жил в Провиденсе до самой смерти в 1937 году.— Да, я читал несколько его историй.
— Те бородатые неотесанные участники культа, которых вы упомянули, должно быть, прочитали все. Возможно, именно поэтому они исчезли. Возможно, они совершили ошибку, приняв истории всерьез.
— Вы не можете верить в это.
— Я не совсем понимаю, во что я верю. Просто полагаю — Лавкрафт не вкладывал в свои рассказы все, о чем знал или подозревал. Это оставляло бы довольно широкое поле для будущих исследований.
— О да, — сказал доктор. — Именно это он утверждал до того, как я ввел ему вторую инъекцию секонала. Уверен, он почувствует себя по-другому, когда проснется.
— Надеюсь, он не забудет о героизме Сьюзен, похожем на настоящее самопожертвование. Любовь к абсолютному незнакомцу. Забавно, но вы знаете… я понимаю, почему Сьюзен чувствует это.
Именно это я и хотел услышать. Я закрыл глаза и начал тихо мурлыкать себе под нос, ожидая, когда начнется действие второй дозы секонала.
Но когда это случилось, лекарство уже как будто стало водой. Что-то похожее на сморщенное лицо выплыло из-за неизмеримого далека, и я вспомнил свои собственные слова: «Написано, что все должны восстать и объединиться… Мы, носившие печать и узревшие ее…»
Перевод: А. Цицилина
2016
Джойс Кэрол Оутс
ВЕЧЕРНИЕ ТЕНИ
Джойс Кэрол Оутс. «Shadows of the Evening», 1988. Входит в цикл «Мифы Ктулху. Свободные продолжения».
1
В конце зимы 1928 года шестнадцатилетняя девушка Магдалена Шён, моя бабушка по материнской линии, впервые отправилась в путешествие одна. Ей предстояло проехать поездом пятьсот миль, отделяющих Буффало, штат Нью-Йорк, от морского порта под названием Эдмундстон, штат Массачусетс. Никогда прежде этой застенчивой неопытной девочке не доводилось ездить самостоятельно; да и вообще она крайне редко выбиралась из района Блэк-Рок, где жили преимущественно выходцы из Германии и Венгрии. И где родилась она у иммигрантов с юга Германии. По-английски Магдалена до сих пор говорила с акцентом и страшно стеснялась в присутствии незнакомцев, словно страдала заиканием или имела какой-то физический недостаток. И очень боялась уезжать из дома, но выхода не было. В семье было семеро детей, столько ртов не прокормить, и где напастись на всю эту ораву одежды. К тому же скоро на свет должен был появиться восьмой ребенок, а потому родители решили отправить Магдалену в Массачусетс, к пожилой тетушке, сестре отца. Бездетная вдова, она после удара осталась прикованной к постели и мучительно страдала от одиночества и отсутствия семейной заботы. Но почему именно я должна ехать, почему я? Так возражала Магдалена, и тогда ее мать с улыбкой заметила, точно это все объясняло: Твоя тетушка Кистенмахер была замужем за богатым человеком, она оставит нам деньги.
И вот в состоянии шока, ошибочно принимаемого за уступчивость, Магдалену посадили в трамвай, идущий до центрального вокзала, из багажа у нее при себе были лишь обшарпанный чемоданчик с вещами да сумочка с сандвичами, питьевой водой, молитвенником и четками. И предупредили: В разговоры ни с кем не вступай, особенно с мужчинами в поезде. Просто отдай билет кондуктору и молчи.
Напряженно выпрямив спину, Магдалена сидела у закопченного окошка и, сжав зубы, старалась побороть отвратительное ощущение тошноты от рывков, толчков и раскачивания поезда. Она избегала смотреть на кого бы то ни было, в особенности — на громогласного и бесцеремонного кондуктора в униформе, который забрал у нее билет. Большую часть первого дня Магдалена просидела, глядя в окно или просто с закрытыми глазами, а губы шевелились в беззвучных молитвах Деве Марии, которые, как она поняла, проехав первую сотню миль, были совершенно бесполезны. Она не плакала, нет, но время от времени на щеке блестела яркая слезинка, напоминавшая дождевую каплю. Плакать тоже было бесполезно.