Вселенная сознающих

– Они бежали, пока у них было время, это я понимаю, – мрачно пробормотал Макки.

– Время… Да, это ваш одномерный линейный путь. Это сравнение подходит, оно не вполне адекватно, но достаточно.

– И ты – определенно последний калебан для… нашей волны?

– Самость единственна, – ответил калебан. – Заключительный, последний калебан – это я, да. Моя самость подтверждает истинность описания.

– У тебя есть какой-нибудь способ спастись? – спросил Макки.

– Спастись? А-а-а, избежать? Ускользнуть! Да, ускользнуть от окончательного разрыва непрерывности. Ты это мне предлагаешь?

– Я спрашиваю, не было ли у тебя способа бежать так же, как бежали твои собратья.

– Такой путь существует, но для вас результат не изменится.

– То есть ты можешь спастись, но это спасение будет означать нашу гибель?

– У вас есть термин для обозначения чести? – спросил калебан. – Можно сохранить себя, но потерять честь.

– Туше! – воскликнул Макки.

– Объясни, что такое туше, – попросил калебан. – Это новый термин.

– Да? О, это очень старый, даже древний термин.

– Термин, возникший в начале начала линейности, говоришь? Да, это связано с узловой частотой.

– Узловой частотой?

– Вы в таких случаях говорите просто «часто». Узловая частота предполагает, что нечто происходит часто.

– Эти слова означают одно и то же, я понял.

– Нет, не одно и то же, а нечто схожее.

– Принимаю поправку.

– Объясни, что такое «туше». Какое значение имеет этот термин?

– Значение… ну да. Это термин из фехтования.

– Фехтование? Что такое фехтование?

– Это поединок на шпагах.

– Поединок? Ты имеешь в виду какое-то отгораживание?

Макки как мог объяснил калебану, что такое фехтование, шпага и как с нею обращались мастера фехтования, а кроме того, посвятил калебана в таинство поединка и соревнования.

– Эффективное прикосновение! – перебил Макки калебан, не скрывая неподдельного изумления. – Узловое пересечение! Туше! Ах-ах! Именно такие вещи в вашем виде чаруют нас! Какая концепция! Пересечение линии: туше! Смысл – пронзить: туше!

– Окончательный разрыв непрерывности, – насмешливо произнес Макки. – Туше! Когда ожидается туше во время очередного бичевания?

– Пересечение и туше кнута! – сказал калебан. – Ты ищешь положение линейного смещения, да, это так, и это трогает меня. Возможно, мы до сих пор занимаем наши линейности, да, это так; но моя самость предполагает, что и другим видам могут потребоваться те же измерения. И мы, уступая им, прекращаем свое существование. Разве не так?

Макки не ответил, и калебан продолжил:

– Макки, до тебя дошел смысл сказанного мною?

– Думаю, что твои действия пора саботировать, – буркнул Макки.

Изучение языка – это практика в его иллюзиях.

(Говачинский афоризм)

Чео, пан-спекки с замороженным эго, задумчиво смотрел на солнце, садившееся в море за раскинувшимся перед ним лесом. Это хорошо, подумал он, что в нашем идеальном мире есть такое море и эта башня, построенная по распоряжению Млисс, господствующая над всеми зданиями и башнями. С ее верхнего этажа открывался вид на отдаленную равнину и материковые горы.

Прохладный ветер обдувал левую щеку Чео, шевелил его соломенно-желтые волосы. На нем были зеленые брюки и сетчатая рубашка тусклого золотисто-серого цвета. Одежда подчеркивала человекообразную внешность, и все же в некоторых местах на теле вздувались мышцы, которых не было у людей.

Довольная улыбка тронула его губы, но глаза не улыбались. У него были глаза пан-спекки – фасеточные органы зрения, блестевшие в лучах заходящего солнца. Границы фасеток были нечеткими в результате операции. Этими глазами Чео смотрел на сознающих существ, которые, словно крошечные насекомые, копошились внизу – на улицах и мостах. Одновременно глаза позволяли Чео смотреть на небо и видеть стаи птиц и полосы бегущих от моря облаков, не говоря уже о самом море и балюстраде.

Скоро все это будет только нашим, подумал он.

Он взглянул на древний хронометр, подаренный ему Млисс. Грубая вещь, но верно показывала время приближавшегося захода солнца. Им придется отключиться от системы вживленных в мозг часов, контролируемых тапризиотами, так как того требовала ситуация. Этот грубый прибор показывал, что до следующего контакта осталось два часа. Управление с помощью S-глаза точнее, но Чео не хотелось двигаться.

Они не смогут остановить нас.

Но кто знает наверняка…

Он подумал о Макки. Как агент Бюро обнаружил эту планету? И как, обнаружив, сумел сюда попасть? Сейчас Макки сидит в пляжном мячике калебана, сидит… как приманка? Да, это очевидно – как приманка!

Зачем?

Чео очень не нравились захлестнувшие его противоречивые чувства и эмоции. Он и так нарушил основополагающий закон пан-спекки. Он навсегда овладел своим клановым эго и обрек четверых товарищей на бессмысленное прозябание, на глупую бессознательную смерть. Предавший идеалы пан-спекки хирург вырезал ему орган, объединявший пентархию в пространстве вселенной. Эта операция оставила неизгладимый рубец на лбу и в душе Чео, но он не мог даже вообразить, какими приятными будут последствия.

Никто и ничто не сможет лишить его эго.

Правда, ценой стало страшное одиночество.

Смерть положит ему конец, но такова судьба всех живущих.

Благодаря Млисс у него теперь есть убежище, где его не смогут достать никакие пан-спекки… если, конечно… Но ничего, скоро на свете не останется ни одного пан-спекки. Скоро во вселенной вообще не останется никакой организованной сознающей жизни – кроме горстки сторонников Млисс, которых она привела сюда, в свой Ноев ковчег с его бурами и черномазыми.

На балкон торопливо вышла Эбниз и встала за спиной Чео. Уши Чео, как и его глаза, обладали сверхъестественной чувствительностью. Он прочитал эмоции Млисс по звуку ее шагов: скука, беспокойство, страх.

Чео обернулся.

Он сразу понял, что она побывала у мастеров красоты. Рыжие волосы пышным венцом обрамляли милое личико. Чео почему-то вспомнил, что Макки тоже был рыжим. Млисс с размаху плюхнулась в собако-кресло и вытянула ноги.

– Что ты так суетишься? – спросил он.

– Ох уж эти мастера! – воскликнула Млисс. – Они хотят домой!