Вселенная
Шрифт:
Наука выделяет наш мир из бесконечного множества всех возможных миров, причём делает это предельно чётким способом: наблюдает за ним. Наука оперирует наблюдениями и экспериментами, собирает данные и использует их, повышая наше субъективное доверие к полезным, объясняющим теориям.
* * *
Иногда говорят, что наука развивается в духе методологического натурализма: рассматриваются лишь те объяснения, которые основаны на законах естественного мира, а все возможные вмешательства сверхъестественных феноменов сразу отметаются. Такую характеристику используют даже сторонники науки, отчасти из политических и стратегических соображений. В США давно идут ожесточённые споры о преподавании креационизма (биологические виды были сотворены Богом) в качестве альтернативы дарвиновской теории естественного
Поскольку наука может объяснять естественный мир лишь на уровне естественных процессов, в этих объяснениях не допускается сверхъестественная обусловленность. Аналогично наука не может делать каких-либо утверждений, связанных со сверхъестественными силами, так как они находятся за рамками науки.
Всё не вполне так. Науку интересует выяснение истины, какой бы она ни была — естественной, сверхъестественной или иной. Позиция под названием «методологический натурализм», пусть и была выработана сторонниками науки с самыми благими намерениями, сводится к преждевременному подразумеванию значительной части ответа. Если наша цель — поиск истины, то такое подразумевание — одна из самых больших ошибок, которые нам угрожают.
К счастью, такая характеристика науки также является неточной. Науке присущ не методологический натурализм, а методологический эмпиризм — идея о том, что знания приобретаются путём исследования мира, а не только умозрительно. Наука — это практика, а не набор заключений. В рамках этой практики мы представляем всевозможные варианты устройства мира (теории, модели, способы рассуждения), а затем приступаем к максимально тщательному наблюдению за миром.
Эта широкая характеристика распространяется не только на типичные естественные науки (такие, как геология или химия), но и на социальные (психология и экономика) и даже на историю. Подобная трактовка вполне точно описывает, как многие люди добывают знания о мире, пусть она и не слишком систематическая. Тем не менее науку не следует просто приравнивать к «разуму» или «рациональности». Математика и логика не относятся к естественным наукам, равно как не являются наукой и оценочные категории, такие как эстетика или мораль. Цель науки проста: определить, каков мир на самом деле. Мир не может быть «бесконечно разнообразен», равно как не может основываться всего на одном принципе. Он таков, каков он есть.
Научная практика никоим образом не отметает сверхъестественных явлений «с порога». Наука стремится найти наилучшие объяснения всему, что мы наблюдаем, и если наилучшее объяснение будет сверхъестественным, то наука приведёт нас к нему. Вполне можно представить себе ситуацию, в которой наилучшее объяснение, найденное учёными, будет выходить за рамки естественного мира. Могло бы произойти Второе пришествие, Иисус мог бы вернуться на Землю, мёртвые могли бы быть воскрешены и мог бы быть проведён Страшный суд. Действительно, в такой ситуации, когда все эти явления можно было бы воспринимать как чувственный опыт, лишь очень немногие учёные продолжали бы упрямо настаивать, что наука должна рассматривать лишь естественные объяснения.
Связь между наукой и натурализмом заключается не в том, что наука предполагает натурализм; дело в том, что наука пришла к предварительному выводу о том, что натурализм — наилучшая картина мира, которая есть у нас в распоряжении. Мы выкладываем все онтологии, какие можем себе представить, присваиваем им априорные субъективные вероятности, собираем максимально исчерпывающую информацию и соответственно уточняем значения вероятности. В итоге обнаруживаем, что натурализм наилучшим образом объясняет имеющиеся у нас факты, поэтому присваиваем ему максимальную вероятность. Могут выясниться новые факты, которые в будущем
потребуют пересмотреть эти вероятности, но в настоящее время натурализм значительно выигрывает у всех альтернатив.* * *
Наука придерживается стратегии эмпиризма — познаёт мир, наблюдая его. Существует противоборствующая традиция — рационализм, идея о том, что можно добывать истинные знания о мире не только при помощи чувственного опыта.
«Рационализм» кажется хорошей идеей: кто откажется быть рациональным? Однако в данном случае это слово означает познание мира чисто рассудочным образом, вообще не прибегая к наблюдениям. Рационализм может реализовываться несколькими способами: мы можем располагать врождёнными знаниями, можем размышлять о природе вещей на основании непреложных метафизических принципов, либо мы могли бы приходить к озарению духовными или другими нефизическими способами. При внимательном рассмотрении оказывается, что ни один из этих способов познания мира не отличается надёжностью.
Никто из нас при рождении не является «табула раса». У нас есть интуиция, инстинкты, врождённая эвристика, позволяющая ориентироваться в окружающей среде; всё это развилось в течение длительной эволюции — или, как верят некоторые, было привито нам Богом. Ошибочно считать любую подобную врождённую идею «знанием». Некоторые из них могут быть верными, но как нам об этом узнать? Не менее верно, что некоторые наши инстинкты, связанные с окружающим миром, зачастую оказываются ложными. Мы могли бы доверять любым предположительно врождённым идеям лишь по одной веской причине — если они подтвердятся на опыте.
Схожий путь к рационализму основан на том, что в основе мира лежит какой-то разумный или логический порядок и, исходя из этого порядка, можно вычленить априорные принципы, которые просто обязаны быть верны и их просто не требуется проверять путём сбора данных. Примеры таких принципов — «у всякого следствия есть причина» или «ничего не возникает из ничего». В частности, к такой точке зрения нас подталкивает то, что мы способны абстрагироваться от частностей, наблюдаемых в мире, и рассматривать закономерности, которые применяются более широко. Если бы мы мыслили дедуктивно, как математик или логик, то сказали бы, что любого набора фактов недостаточно для вывода общего принципа, поскольку уже следующий факт может противоречить этому принципу. Тем не менее мы всё время выводим принципы именно так. Поэтому некоторые мыслители, например Готтфрид Вильгельм Лейбниц, предполагали, что мы, должно быть, неявно опираемся на какую-то врождённую интуицию о природе вещей.
Возможно, так оно и есть. Наилучший способ проверить это убеждение — соотнести его с имеющимися данными и соответствующим образом уточнить субъективную вероятность.
* * *
Жан Кальвин, влиятельный богослов эпохи Реформации, полагал, что человеку присуще свойство под названием «sensus divinitatis», способность к непосредственному постижению Бога. В наше время эту идею развивает теолог Алвин Плантинга, полагающий, что такой способностью обладают все люди, но у атеистов она нарушена или латентна.
Возможно ли, что Бог существует и общается с людьми неким способом, неуловимым для наших органов чувств? Абсолютно возможно. Как справедливо указывает Плантинга, если теизм верен, то было бы совершенно разумно полагать, что Бог внедрил знание о своём существовании непосредственно в каждого человека. Если мы уже убеждены, что Бог существует и заботится о нас, то вполне логично полагать, что можно узнать о Боге внечувственными методами, например через молитву и созерцание. С учётом таких предположений теизм и данный вариант рационализма могут входить в состав полностью когерентной планеты убеждений.
Однако такая формулировка не позволяет нам определить, верен ли теизм на самом деле. У нас есть две конкурирующие версии. Возможно, Бог существует и трансцендентный опыт представляет собой (как минимум отчасти) те моменты, в которые мы приближаемся к божеству. Второй вариант — натурализм, который объясняет подобные переживания точно так же, как грёзы, галлюцинации или другие впечатления, представляющие собой комбинацию чувственного опыта и внутреннего функционала человеческого мозга. Чтобы выбрать одну из этих версий, нужно решить, какая из них лучше согласуется с другими нашими представлениями о мире.