Вселенский стриптиз
Шрифт:
– В каком смысле «помогу»?
– В прямом, дорогая! Я узнала, что ты лежишь в первой клинической больнице, в двести второй палате, на втором этаже. В больнице строгая пропускная система, но мы уйдем через окно. Тут чудесная пожарная лестница, она как раз возле твоей палаты. Одежду я тебе принесла!
– Надеюсь, не вечернее платье и туфли на шпильках?
– Нет, брюки, куртку и кроссовки.
– Ты так говоришь, будто уже стоишь под дверью…
– Да
– Ой! Как ты рискнула? Мы же скрываемся от милиции!
– Ха! Я переоделась в мужской костюм, надела широкополую шляпу и наклеила усы!
– Прости, дорогая, что ты наклеила?
– Усы!
– Куда?
– Не ерничай, милая, я отлично помню, куда надо клеить усы. Вылезай побыстрее, тут на подоконнике скользко и холодно!
– Боюсь тебя огорчить…
– Что еще? Ты организовала в палате клуб «Тем, кому за…» и не можешь его бросить?
– Хуже.
– Неужели влюбилась в лечащего врача и ни за что не удерешь из больницы?
– Гораздо хуже.
– Черт бы тебя побрал! Вылезай быстрее! Я сейчас грохнусь.
– Кларунь, дорогая, я давно удрала из больницы! И сейчас я вовсе не в двести второй палате.
– Как это… не в двести второй?.. Как это удрала?..
– Вот так, извини. Ты правильно сказала, мне нужно было скрываться. В любой момент могла нагрянуть милиция и начать допрашивать меня. Ей-богу, к допросам я была не готова, поэтому просто слиняла прямо в гипсе и больничном халате. Прости!
– Старая кляча! Почему ты не позвонила мне?! Почему не предупредила?!
– Я же говорю: у меня сотрясение серого вещества.
– Ты говорила – легкое!
– Все относительно в мире, все относительно…
– Где ты сейчас?
– На даче, как и договаривались. Пью наливочку, топлю буржуйку, зализываю раны… Приезжай ко мне, Клара Аркадьевна! Хватит по стенам лазить, не девочка уже.
– А-а-а-а-а-а-а!
– Эй, что там такое?
– Ой, ой!
– Кларунь, где ты? Что стряслось?
– Я… я упала. Навернулась со второго этажа. Хорошо, что внизу сугроб…
– Встать можешь?
– Нога… Что-то с ногой!
– Так, спокойно, не паникуй. Ползи в приемный покой, спроси Надежду Никитичну. Дашь ей тысячу рублей и скажешь, что от меня. Она сделает рентген, даст обезболивающее и, если надо, наложит гипс. Ты все поняла?
– Да, уже ползу. А приемный покой справа или слева?
– По центру! Если ты хочешь остаться инкогнито, то по центру.
– Ползу! Ползу, дорогая!
– Только не забудь отклеить усы!
– Это важно?
– Думаю, да. Как разберешься с ногой, немедленно приезжай на мою дачу! Только без выкрутасов! Бай, милая.
– Бай-яй-яй, дорогая!
Фил запустил карусель и устало откинулся на спинку стула.
Голова нестерпимо болела. Он всю ночь просидел у дверного глазка, карауля опечатанную квартиру Птичкиных. Конечно, это было бессмысленно, но иначе Филипп Филиппович не мог.
Он очень боялся пропустить в жизни момент, когда сможет совершить подвиг.
Фил и в тюрьму-то попал из-за этого своего нездорового желания: бросился отбивать от малолетних грабителей бабку. А та возьми, да заяви в порыве маразма, что сумку вырывал Фил, мальчишки, мол, просто мимо шли да шум подняли, когда увидели, что дядька продуктовыми авоськами промышляет.
В общем, мечтал Портнягин отметиться. Героически. Но случаев не подворачивалось, или все они были какие-то мелкие и незначительные.
Даже в Афганистане его ранило в ягодицу. Разворотило ползадницы, а комиссовали со смешочками, с шутками и прибаутками…
Подвига не получилось. Хотя Фил от пуль не прятался, спину врагу не показывал, а уж тем более зад. Зацепило его случайно и до смешного нелепо: призывник-малолетка случайно передернул затвор, не разобравшись, откуда из «калаша» очередь вылетает…
С малолеткой дело замяли, а Портнягин, как последний урод, жил с обезображенной ягодицей.
Подвига не получалось.
В жизни вообще не получалось ничего значительного.
Но Фил ждал своего звездного часа. Ждал и поэтому всю ночь просидел на табуретке возле дверного глазка, наблюдая за соседской квартирой.
Под утро он задремал. А когда проснулся, увидел, что на двери Птичкиных мелом нарисован портрет Покровской, а у порога навалена гора красных роз. Фил в отчаянии дернул себя за редкие волосенки – проспал!
Кто это сделал? Говорят, убийцы любят приходить на место преступления. Любят приносить цветы и оказывать другие нежные знаки внимания своей жертве. Впрочем, это могли сделать и многочисленные поклонники Покровской и Грига.
– Стой!!! – привел его в чувство голос начальника Акимыча. – Ты что творишь, оглоед?! У тебя карусель уже полчаса крутится! Люди выпрыгивают на ходу, а кто не может прыгать – блюет с высоты! Что творишь, гад? Теракт?! Диверсия?! Убью!!!
Фил вздрогнул и нажал нужную кнопку. Скрипя цепями, карусель медленно остановилась. Из кабинок начали вываливаться шатающиеся люди с бледными, злыми лицами.