Всемирная история: в 6 томах. Том 2: Средневековые цивилизации Запада и Востока
Шрифт:
Положение женщины лучше всего демонстрирует особое отношение дома и общества в Средние века. Женщин не избирали в городские советы. Цех кельнских шелкопрях являлся редчайшим исключением, ибо ремесленные и торговые корпорации в основном объединяли только мужчин. Отталкиваясь от подобных примеров, современный феминизм навязывает клише «угнетения женщин» в прошлом и настоящем и идею необходимости их эмансипации. Средние века изображаются в феминистской историографии временем тотального мужского господства, враждебности к женщине, отрицания в ней полноценной и равноправной человеческой личности. Эта картина продолжает современную идеологию общечеловеческого равенства. В наши дни гражданские права и обязанности распространяются на всех взрослых людей, и провозглашается равенство граждан, что достигается ценой отказа видеть и признавать особое социальное явление дома. Хотя на деле дом и семья продолжают играть самостоятельную общественную роль, которая часто вступает в противоречие с декларированным принципом всеобщего равенства, она остается скрытой или неафишируемой. Средневековье не знало подобной идеологии и принимало дом, по выражению Августина, как «начало и элемент» общества и государства: человек входит в общество как член дома, и общество состоит из домов. По известному определению Отто
При этом женщины могли быть реально причастны к решению ответственных политических вопросов, но их роль зачастую была неформальной. Так, английская исследовательница Дж. Нельсон отмечает, что в раннесредневековом Франкском государстве не существовало института «власти королевы», сравнимого с официальным положением короля или епископа. Если тот и другой получают свои социальные роли вместе с должностью, то положение королевы напрямую зависит от ее собственной энергии и стечения обстоятельств. Другое дело, что неопределенность и неустойчивость
положения и одновременная близость к рычагам власти подталкивают многих франкских королев к выбору активной жизненной стратегии. Меньше чем кто бы то ни было королева в силах полагаться на выгоды от рутинного действия социальной системы, она получает от жизни столько, сколько добивается. Это случай королевы Фредегонды. В устных сказаниях франков Фредегонда стала примером хитрости и изворотливости как пути жизненного успеха. Франкская королева — всего лишь жена короля, другого отношения к власти формально она не имеет. Потому Фредегонде жизненно важно навязать образ королевского дома как режима оценки и действия. Забота о королевском доме становится формой ее участия в государственных делах.
Мужчина — глава семьи. Отношения между супругами можно описать в терминах власти и подчинения. Но с тем же основанием они могут быть описаны в терминах разделения труда и взаимодействия. Домашняя жизнь строилась, конечно, не на идее равенства в современном смысле слова. В ее основе лежал принцип взаимодополняемости, определявший ролевые функции мужа и жены, детей и слуг. В силу существующего разделения труда роль женщины в доме предельно велика. Обязанности мужчины лежат вне дома. Его место в поле или в кругу других мужчин. Миниатюристы XV в. решаются на примечательную реинтерпретацию одной из тем иконографии средневековых календарей. До этого времени месяц февраль обычно изображали в виде греющегося у очага мужчины. В действительности речь идет о давно позабытом сюжете древнего языческого празднества, который повторялся по традиции. В XV в. авторы книжных миниатюр почувствовали себя более свободными от изобразительного канона и переделали этот сюжет на понятный им лад. Им кажется логичным нарисовать в доме женщину с домашней работой в руках, детьми или прялкой, а мужчина показан работающим на улице. Домашнее заточение женщины не в последнюю очередь было продиктовано особым значением, какое придается ее плодовитости и ее целомудрию. Женское чрево — инструмент продолжения рода и депозитарий семейной чести, оскорбить которую можно одним взглядом. Скрывая женщин, стены дома призваны оградить семейную идентичность. При этом дом выглядит сферой, где многое решает женщина. В своей домашней жизни мужчина оказывается в фактической зависимости от женщины.
Литература Средневековья знает примеры убежденного антифеминизма. Таким примером может служить поэма автора второй половины XIV в. Эсташа Дешана «Зерцало брака». Поэт имел в виду всех женщин, но свою жену — в особенности. Он сравнивал вступление в брак с самоубийством, сумасшествием, рабством и тому подобными бедами. Еще более злой сатирой на женщин и институт брака являлся сборник новелл «Пятнадцать радостей брака», составленный на рубеже XIV–XV вв. В его живых рассказах доминирует мотив сети, в которую попадает муж. Жена, дети и прислуга заключают против него негласный союз и делают за его спиной что хотят. Смешные и поучительные французские народные рассказы «фаблио» описывают брак как соперничество мужа и жены за власть в доме. В одном из таких сочинений супружеская пара устраивает драку за обладание штанами. В защиту женщин выступает ученица Дешана Кристина Пизанская и называет все обвинения клеветой. Но и она смотрит на узы брака критически. По ее словам, у многих женщин такие мужья, что им живется хуже, чем рабыням у сарацин. Эта полемика является производной от взаимодействия и соперничества мужчины и женщины в доме.
Если можно говорить о средневековом антифеминизме, то он также связан с явлением дома. Крупнейший теолог Фома Аквинский склонялся к идее равенства мужчины и женщины. Средние века были временем трубадуров, труверов, миннезингеров, воспевавших женщину и любовь. Благодаря им образ служения даме сердца стал стержневой идеей рыцарской культуры, пережившей эту эпоху. Любовь, о которой идет речь, — это любовь вне брака и не предполагающая брак в будущем. В отличие от Фомы Аквинского Конфуций и его последователи в Китае решительно отрицали равенство полов. Тем не менее китайская литература полна историй о том, как женщины завладевают домом, низводя мужей до положения своих послушных слуг. Навязчивые мужские страхи на противоположных концах Евразии явно похожи. Женщина самоутверждается как личность в данных ей обстоятельствах, не считая их тем, с чем надо бороться. Обязанность жен индийских воинов-раджпутов всходить на погребальный костер супруга для человека наших дней выглядят предельным случаем угнетения женщин. Но факт состоит в том, что те принимали свои обстоятельства с героизмом спартанок. Индийское предание повествует о том, как муж из любви к жене оставил поле боя, но жена не открыла ему двери. Когда во время I Крестового похода граф Блуа, заскучав о своей дорогой супруге, покинул войско крестоносцев, Адель Шампанская встретила его настолько холодно, что «дезертир» вынужден был вернуться в Святую землю, где вскоре погиб в бою.
Некоторые современные авторы попытались поставить вопрос о своеобразии положения детей в рассматриваемую эпоху. Французский историк Ф. Арьес считал, что к детям относились как к маленьким взрослым, не понимая или не принимая в расчет физических и психических особенностей ребенка. По мнению других исследователей, такое разделение и противопоставление средневекового и современного отношения к детству все же носит искусственный характер. В средневековых обществах дети считались неспособными позаботиться
о себе и отвечать за свои поступки, и эти обязанности лежали на взрослых. У детей были свои детские имена, образованные при помощи уменьшительных суффиксов. Так, в Генте маленького Яна называли Аннекин, Лизбет — Беткин. Также сложились свои представления о совершеннолетии — стать взрослым означало не просто достичь определенных лет. По материалам того же Гента мы знаем, что детскими именами продолжали называть некоторых молодых людей, давно вышедших из детского возраста. Признание человека взрослым, видимо, было решением семьи. Скорее всего, молодой человек подвергался какому-то испытанию, доказывавшему его готовность к самостоятельной жизни. Для купеческого сына это могла быть пробная торговая операция. Во Флоренции, как в Древнем Риме, сыновья могли получить права юридического лица только в результате формального «освобождения» из-под власти отца по его воле. Франко Саккетти в одной из своих новелл предупреждает будущих родителей: «в пяти из шести случаев» дети «желают смерти отца, чтобы быть свободными». Латентный конфликт отцов и детей касался юридических прав и семейной собственности. Об отношении к детям в Средние века мы должны повторить то, что сказали об отношении к женщине. Особенности положения детей вытекают из явления дома и домашней экономики — там и надо их искать.ДОМ И ИСТОРИЯ
Является ли структура дома как социальной общности стабильной или она подвержена изменениям? До второй половины XX в., отвечая на этот вопрос, историки придерживались двух тезисов. Первый состоял в утверждении о переходе где-то в начале Средневековья от «большой семьи», обнимавший широкий круг родственников, к «малой семье», включавшей супругов и их малолетних детей. Вторым распространенным убеждением была мысль о последующей неизменности «малой семьи». Сам переход к ней понимался как окончательное «разложение» остатков первобытного «родового строя», некий закономерный исторический процесс внутреннего развития человеческих общностей.
Сегодня все это выглядит иначе. По имеющимся у нас данным «малая», или супружеская семья существовала с начала периода Средневековья, хотя наряду с ней иногда могли складываться большие семейные кланы, бравшие на себя часть ее функций. Эти кланы, похожие на то, что историки называли раньше «большими семьями», вовсе не являлись реликтами доисторического «родового строя». Они возникали в особых обстоятельствах для решения особых задач, которые ставили перед собой члены этих семейных кланов. Самые значительные примеры такого рода касаются истории знати и горожан. В Каролингской империи около 800 г. «имперская аристократия» существовала в форме супружеских семей и больше полагалась на свою близость к могущественной власти Каролингов, нежели на связи и солидарность в кругу своих родных; современные исследователи с трудом устанавливают их родство. Около 1000 г. во многих регионах Западной Европы политические структуры, унаследованные от эпохи Каролингов, в существенной мере подверглись разрушению. В образовавшийся политический вакуум хлынули новые люди, которым в борьбе за положение и власть оставалось рассчитывать только на себя и своих родственников. К. Шмид охарактеризовал возникновение родов немецкой знати в X–XI вв. как процесс, в ходе которого они смогли выделиться из рыхлых родственных групп, «объективируя» себя посредством понятий «дом», «родня». Ж. Дюби, исследовавший французский аристократический линьяж, также относит его возникновение к рубежу X–XI вв. Замки и линьяжи стали главными инструментами утверждения власти и независимости сеньоров. К числу функций, обобществленных аристократическими кланами, могло относиться совместное и нераздельное владение наследственным имуществом — патримонием. В средневековом Китае временами оказывалась востребована клановая система, объединяющая разветвленную сеть родственников, почитавших единого предка. Духовными центрами таких клановых общин становился храм предков, в котором хранились родословные книги. В провинциях Фудзянь и Гуаньчжоу пришельцы с севера, оказавшиеся во враждебном окружении, образовали субэтнос хаки, проживали большими кланами в неприступных домах-башнях «тулоу», первоначально имевших квадратную форму, но впоследствии сменивших ее на более удобную круглую. Самые древние из сохранившихся до сих пор «тулоу» датируются XII–XIII вв. К этому же времени относятся древнейшие из сохранившихся боевых башен семейных кланов Северного Кавказа.
Круглые дома тулоу. Пров. Фуцзянь, Китай
Примерно в это же время обширные родственные группы складываются в европейских городах. Интенсификация родственных связей в среде городского купечества и патрициата диктовалась стремлением поддержать свой высокий социальный статус в условиях острого политического соперничества в средневековом городе. Семейная солидарность и семейные кланы стали инструментом в этой борьбе. Их члены не обязательно проживали в одном доме, но строили свои жилища рядом, занимая целый городской квартал, и имели общие здания: укрепленные башни, места общих собраний, свои церкви. Новый тип флорентийского палаццо, представлявший собой правильный четырехгранник, облицованный рустом, возник в XV в. и служил архитектурной иллюстрацией семьи. Ранние палаццо Кватроченто включали в себя старые здания членов рода, которые просто соединялись общим фасадом. К такому типу построек относится палаццо Ручеллаи, который сооружался по проекту Альберти. Как пишет И.Е. Данилова, по сути это был целый квартал из восьми домов, накрытый общим архитектурным колпаком. Обособленный и замкнутый архитектурный объем вычленял семью из городского пространства, показывал ее как социальную единицу. Любопытно то, что фасад палаццо Ручеллаи так и остался неоконченным, потому что один из родственников отказался уступить свой дом под строительство семейного дворца.
Другой стороной клановой солидарности в средневековом городе была широкая кооперация родственников в торговой и ссудной деятельности. В городах Верхней Германии в позднее Средневековье таковы, например, знаменитые компании Фуггеров, Вельзеров и многие другие, в основе которых лежали договоры между близкими и дальними родственниками. Важно заметить, что широкие родственные объединения были совсем не характерны для большинства городского населения, исключенного из сферы политической жизни. Короче говоря, расширение или сужение дома — не моменты его «внутреннего развития», которое можно было бы сравнить с развитием некоей органической структуры. «Большая семья» — всегда жест по отношению к внешнему миру. Всегда существует латентное противоречие внутри семейного клана, между ним и входящими в него супружескими семьями.