Всемирная история: в 6 томах. Том 3: Мир в раннее Новое время
Шрифт:
Ориентация на китайские образцы диктовала константы социально-политического устройства. Гражданские должности считались престижнее военных. Ремесленники были объединены в «цехи» (ке), обязанные большую часть времени работать на казну. Купцы рассматривались как наименее уважаемая группа. Главной целью была стабильность сельского населения. Крестьяне для несения денежной и трудовой повинности объединялись в общины-пятидворки, связанные круговой порукой; им запрещалось покидать деревни без специальных пропусков. Но эти меры не могли остановить текучести населения: разорившиеся крестьяне становились коробейниками, уходили в город или добровольно отдавали себя в рабство. Некоторые, впрочем, делали это из расчета: встречались рабы (ноби), имевшие состояния и сами владевшие рабами, но не платившие налогов.
Если при всей специфике Корея ориентировалась
В начале XV в. сёгуны старались наладить отношения с династией Мин. Прибытие посольств ко двору императора расценивалось как признание китайского суверенитета (это вызвало недовольство в Японии). Но японским кораблям разрешался доступ в порты Срединной империи, а доходы от внешней торговли были необходимы для борьбы с непокорными князьями.
Города Сакаи и Хаката, игравшие главную роль в заморской торговле, сравнивают с «вольными городами» Запада, настолько сильно было местное самоуправление. Рост числа сделок и их усложнение вели к появлению бумаг, аналогичных векселям и чекам. Развивалась кредитная сфера. Когда сёгун Ёсимицу попытался обложить налогом доходы ростовщиков и менял, то только в Киото оказалось свыше 350 таких контор. Купцы, ростовщики, менялы, производители сакэ и монахи, управляющие хозяйством своих общин, собирали солидные состояния. Их ненавидело обремененное долгами население, но сами они вели экономную жизнь, не гонясь за роскошью. Многие входили в секту Лотоса, с ее позитивным отношением к накоплению богатств. Скромность в сочетании с достатком развивала хороший вкус, элегантность, умение ценить неброское, но подлинное искусство.
Придворные и монастыри покровительствовали ремеслам, торговле и ростовщичеству. Чаще других под опеку магнатов и монастырей попадали гильдии, связанные с транспортировкой товаров: возчики, коробейники, бурлаки, купцы, ведущие дальнюю торговлю. Доходы с торговых пошлин были более выгодны и менее хлопотны, чем попытки увеличить поборы с крестьян, не раз уже отвечавших на это восстаниями. Часто монастыри выступали как ссудные кассы и ломбарды. Объединение в гильдии под эгидой «сеньора» было выгодно самим купцам и ремесленникам, получавшим от него помощь в обеспечении своих монопольных прав и в освобождении от налогообложения. Так, например, буддистский храм Кофуку-дзи в Наре контролировал 90 таких гильдий. Несмотря на начавшуюся со второй половины XV в. «эпоху воюющих провинций», в Японии продолжался экономический рост и культурный подъем, достигший апогея в эпоху Эдо.
Итак, во всем регионе наблюдалось развитие денежной экономики, стимулированное морской торговлей и, в свою очередь, поощрявшее ее. Хотя центральная власть могла поддерживать подобный рост в силу конфуцианской модели бюрократического государства (этатизм), она начинала сдерживать или даже блокировать развитие, как только осознавала, что новые процессы таят в себе угрозу для существующего порядка. Перемены были очевиднее там, где по каким-то причинам воздействие государства ослабло в отсутствие внешней угрозы.
ЮГ. НОВЫЕ РУБЕЖИ ИСЛАМА
XV столетие — время быстрого распространения ислама. Лишь иногда дело сводилось к прямому завоеванию мусульманами земли иноверцев, понимаемой как «территория войны» (дар-ал-харб). Чаще ислам шел иными путями, как в африканском Сахеле. Мусульманские купцы, занятые в транссахарской торговле, и проповедники селились в городах, занимая отдельные кварталы, мало общаясь с местными жителями. Правители быстро осознавали, что новая вера может укрепить их власть. Приняв ислам и реорганизовав общество, они придавали старым конфликтам характер газавата и воевали с соседями успешнее прежнего. Те либо покорялись, либо переходили в ислам, либо сопротивлялись, отвергнув новую веру, но это достигалось путем существенных изменений конфессиональной и административной основы. Так, к XV в. в Западной Африке народы хауса в основном приняли ислам, а племена моей (совр. Буркина-Фасо), не отказавшиеся от анимизма, создали воинские сообщества, которые настолько успешно противостояли мусульманам, что португальцы
предположили в них воинов легендарного «царства пресвитера Иоанна».Второй путь исламизации предполагал относительно мирную интеграцию мусульманских купцов в местные сообщества. Зона арабо-африканского синтеза тянулась вдоль Индийского океана от Африканского рога до современного Мозамбика. Пришельцы из Аравии и Персии (Шираза) смешивались с африканцами. В итоге образовалась «береговая» культура суахили (от арабского сахелъ — «берег»), основу которой составляли самоуправляющиеся города, ведущие торговлю с Южной Азией. К XV в. их насчитывалось около трех десятков, самым процветающим был Занзибар.
Оба варианта распространения ислама можно наблюдать и в Юго-Восточной Азии XV в., хотя первый путь был более характерен. К началу века гуджаратские купцы-мусульмане усилили свое присутствие на Суматре и на Малаккском полуострове, обращая в новую веру местных контрагентов. Опираясь на мусульманских купцов, яванский принц Парамешвара принял ислам и встал во главе созданного им Малаккского султаната под именем Искандер-шаха. Ислам способствовал укреплению власти султана, что привело к быстрому территориальному росту Малаккского султаната. Вскоре малайские купцы и проповедники распространили ислам на Суматре, Борнео, Молуккских островах, южных Филиппинах и на юге современной Камбоджи. Культура, основанная на индийском влиянии, отступала под натиском малайско-мусульманской культуры, предлагавшей малайский язык как средство межэтнического общения.
Произошла бы полная исламизация всего этого региона, если бы в XVI в. сюда не пришли европейцы? На пути ислама здесь встречались общины китайских колонистов, с которыми конфессиональных конфликтов не возникало, возможно потому, что среди выходцев из Поднебесной было немало хуэйцзу — китайских мусульман (вспомним, что мореплаватель Чжэн Хэ и его спутники были приверженцами ислама). Однако конфуцианская государственная традиция представляла собой действенную альтернативу политической исламизации. Традиционно сильным было конфуцианское наследие на севере Вьетнама, и Дайвьет укрепил свое влияние в регионе. Ле Лой, восстановивший независимость страны от династии Мин, осуществил преобразования, вполне созвучные китайскому образцу государственности. Весьма успешное государство Аютия придерживалось скорее буддистской, чем конфуцианской традиции (оно было основано тайцами, которые бежали из Наньчжао, завоеванного монголами, а затем династией Мин). Но за века соседства с Поднебесной тайцы впитали китайские политические традиции. Аютию отличала значительная обезличенность в отношениях между бюрократией и подданными, что делало власть устойчивой.
Некоторое время растущей мощи мусульман противостояла империя Маджапахит, господствующая на Яве и других островах Индонезии. Местные махараджи пытались консолидировать общество, способствуя индуистско-буддийскому симбиозу. «Шива и Будда различны, но едины» — гласил «девиз» этой империи, сохранившийся в гербе современной Индонезии, полностью мусульманской.
В Индии в XIV–XV вв. расширению исламских государств сопротивлялась империя Виджаянагар, контролировавшая большинство земель, населенных дравидийскими народами. Внешняя угроза — со стороны Делийского султаната, а затем государства Бахманидов — способствовала консолидации земель Юга, и правители последней индуистской империи многое заимствовали у северных противников, пытаясь утвердить систему служилых наделов, создать своеобразное фискально-бюрократическое устройство. Доходы от морской торговли через Гоа позволяли Виджаянагару закупать арабских скакунов для кавалерии и держать наемные войска. До XVI в. северяне не считали войны с Виджаянагаром священными. В войсках императоров служило немало мусульман.
Бахманидские султаны отличались веротерпимостью, ведь на подконтрольной им территории на плоскогорье Декан мусульмане составляли меньшинство. Не желая ссориться с вассальными раджами, султаны не взимали джизью — налог с «неверных». Вместе с тем, ведя происхождение от иранских шиитов, бахманиды поощряли переселение персов. Это вызвало соперничество между местными мусульманами декани и чужеземцами афаки. Одним из афаки был Махмуд Гаван, персидский купец, ставший визирем и носивший титул «господина купцов». При нем могущество султаната достигло апогея: был захвачен порт Гоа, султанат занимал территорию от Малабарского до Коромандельского берега, правители попытались добиться эффективности системы военных держаний. Визирь пал жертвой интриг декани. Султанат лишился своих завоеваний.