Всемирный следопыт, 1928 № 06

Днем ярко светило и грело солнце. Прежде Никита был бы рад ему, но теперь, несясь на любимой упряжке, он с тревогой посматривал на небо в надежде, что будет буран, а за ним и мороз. О, тогда бы он не горевал! При хорошем пути он сразу нагнал бы каких угодно собак севера. Одно радовало: нарты тунгусов были слишком перегружены, а у него — налегке, и разница в пятьдесят с лишним часов не так уж страшила его.

На второй день, когда Никите пришлось съехать со средины Амура к берегу, он заметил следы посторонних груженых нарт. Сейчас же остановив собак и не обращая внимания на то, что залез по колено в воду, он стал изучать следы. Они шли по тонкому слою льда, сначала разбитому полозьями и потом опять смерзшемуся. Нарты были широкие, и, судя по полозьям, их было несколько. Никита опытным глазом сразу же определил, что каждая упряжка имела пятнадцать собак. Из того, что разбитый полозьями лед успел снова замерзнуть, он заключил, что нарты прошли ночью, часов на пятнадцать раньше его.

— Ого!.. — воскликнул Никита. — Я их скоро нагоню. Если мы пойдем так дальше, то завтра я поравняюсь с ними… Молодцы собачки! — радостно похлопал он «Сахалина», затем и остальных собак.

Вдруг по реке пронесся какой-то неопределенный гул. Никита понял, что где-то ломается лед. Бодрое настроение, которое было у него минуту назад, сейчас же пропало. Никита испуганно огляделся по сторонам.

— Только бы лед не треснул и не двинулся…

Весь день, придерживаясь сонных следов тунгусов, Никита неистово гнал свою упряжку. Длинный каюр то-и-дело поднимался над головами собак, и «Сахалин», оглядываясь на своего хозяина, смотрел на него понимающими глазами. Умный пес чувствовал, что хозяин волнуется не зря. Чаще вскидывая лапами, обутыми в кожаные варежки, напрягая мускулы и опустив морду, он угрожающе повизгивал на соседних собак. Остальные собаки, подчиняясь требованиям вожака, сильнее жали на постромки и, несмотря на то, что были два дня в работе, усиливали бег.

Ночью, когда по расчетам Никиты китайцы были от него часов на восемь-десять езды, он выехал на берег и сделал привал. На всякий случай огонь развел небольшой, скрыв его хворостом с юга. Это была у Никиты первая ночь, когда нарты с провизией его не нагнали, что, однако, не помешало ему наградить собак полной порцией юколы. Внимательно осмотрев их лапы, привязав кое-где новые шкурки, Никита запахнулся в шубу и прикорнул около «Сахалина»…

Далекий глухой вой заставил Никиту вскочить на ноги. Его рука невольно протянулась к ружью. Взглянув на собак, он с удивлением заметил, что те не насторожились, как при волчьем вое, к только с любопытством вытянули вперед морду. Никита спустился к реке. На льду вой был слышен яснее. По высоким, плачущим нотам воя Никита определил, что воют собаки, это заставило глаза его засветиться радостными огоньками. Вернувшись к привалу и еще раз оглядев лапы собак, он поспешно накинул на них упряжь.

Часа через полтора, с силой осадив свору, Никита чуть было не налетел на пять худых собак, сбившихся в кучу. Зная, что упряжные собаки, встретив на своем пути чужих, обязательно в них вцепятся, Никита прежде всего выскочил из нарты, чтобы отогнать свою упряжку. Однако она уже успела наскочить и разорвать двух чужих собак. Осмотрев ноги остальных, Никита сразу же определил вывихи и переломы.

«Значит, китайцы, не жалея сил, гонят… Видно, боятся вскрытия Амура и не иначе, как с Троицка, груз повезут на судах».

Это заставило Никиту, не задерживаясь, вскочить на нарты, крикнуть и погнать сбою упряжку. Утром, когда громадное красное солнце поднялось из-за горы, Никита заметил впереди узкую двигающуюся полоску. Его сердце радостно забилось… Даже собаки — и те, как будто поняв стремление хозяина, без понукания еще сильней нажали на постромки и с визгом кинулись догонять чужие нарты.

Но как ни спешил Никита, в этот день его нарты так и остались позади китайцев, хотя расстояние между ними значительно уменьшилось. Перед вечером, когда китайцы для привала свернули на берег, по реке пронесся оглушительный треск. Почтарь от неожиданности вскрикнул и задержал испуганных собак. Прошло несколько минут… Когда собаки немного успокоились, под ними неожиданно заколыхался лед…

— Дело плохо… — покачал головой Никита, выправляя собак. — До Троицка недалеко, а лед ломится. Если он так будет ломаться и завтра, то китайцы уйдут. Разве перегнать их в ночь?..

Никита повернул измученных собак к берегу. Раздав им последнюю порцию юколы, взяв и себе столько же, он расположился на ночлег.

Утром Никита с болью оглядел своих псов. За четыре дня гонки они потеряли свой лоск, похудели, шерсть их висела грязными клочьями. Он долго возился с «Пыжом», молодым кобелем, самой слабой собакой из упряжки. Решив было отпрячь его, он подумал, что в этот последний день гонки надо будет использовать и его.

— Пожалуй, выдержит, — махнул он рукой.

Никита схватил «Пыжа» за ошейник и втянул его в упряжь. За ним впряг остальных. Собаки ворчали, недовольно вертели головой, поджимали хвосты и скалили друг на друга клыки. Даже «Сахалин» встал нехотя на свое место. Заметив это, Никита горько улыбнулся и, хлопнув вожака по бокам, наклонился к его уху.

— Знаю, знаю, не пришлось сегодня вам… Но что делать, проскачем этот день как-нибудь. И я голоден…

С реки ветер донес собачий лай. Никита с удивлением поднял голову; с Амура прямо на него неслись нарты. Всмотревшись пристальнее, он узнал знакомых собак. Они принадлежали его приятелю, охотнику Петру Чипизубову.

— Здорово, Никита! — крикнул Чипизубов, останавливая свою свору.

— Здорово! Откуда гонишь? — протянул ему руку Никита.

— Изу Троицка. А ты что так шибко гнал собак? Так ни один хозяин по льду не ездит, а у тебя ведь неплохая свора, — указал Чипизубов на усталую упряжку Никиты.

— Тако дело, — махнул рукой Никита, — притом и не кормил я их сегодня. Нет ли у тебя чего?

— Не кормил, говоришь? — поднял на земляка глаза Чипизубов. — Пожалуй, я тебе дам, только немного. У самого еле-еле. — Он подошел к своим нартам, порылся в мешке и выкинул к ногам Никиты несколько небольших рыбин. Никита, разделив их между своими собаками, оставил себе мясистую голову горбуши. Он хотел было уже приняться за еду, но, заметив, с какой жадностью собаки пожирают мерзлую рыбу, оттянул «Сахалина» в сторону и незаметно от других сунул свою порцию.

— А ты на дороге тунгусов встретил?

— Встретил!

— Они везут в Хабаровск клюкву!..

— Ну, и что же?

— А клюква эта собрана прокаженными!.. Понимаешь, китайские торгаши наняли тунгусов отвезти клюкву прокаженных в Хабаровск… Они хотят заразить этой болезнью город. Я должен их перехватить…

— Ой, ой, ой! — захлопал Чипизубов от удивления руками по полам своего полушубка.

— Так вот, — продолжал Никита, — сегодня я последний день гонюсь за ними. Если лед не треснет, догоню их. Тогда в Троицке перехватим клюкву. Ну, а если… — он безнадежно махнул рукой.

Заметив, что его псы уже покончили с рыбой, Никита, не взглянув на земляка, вскочил на нарты, крикнул, взмахнул каюром и выехал на лед…

V. Последняя гонка.

Никите было тридцать два года. Он был среднего роста, крепкий. На нартах стоял он непринужденно и твердо. Ему незачем было, как это делают неопытные гонщики, балансировать туловищем. К нартам он привык так же, как моряки привыкают к судну.

В этот последний день гонки он был твердо уверен, что нагонит тунгусов. Его собаки хотя и были измучены, но после ночного отдыха шли ровно, равномерно налегая на постромки и во всем подчиняясь своему вожаку. Далее «Пыж» — и тот не уступал остальным и из последних сил натягивал лямки.

Обогнув узкий мыс, клином вдававшийся в Амур, Никита с радостью увидел перед собой двенадцать тунгусских нарт. Вытянувшись гуськом, они шли к Троицку, который на высоком правом берегу Амура маячил своими серыми домишками.

Ездоки долгое время не оборачивались и не замечали Никиту. Без труда обогнал Никита задние четыре нарты. Их гнали знакомые ему тунгусы. Увидев Никиту, они приветливо закивали ему. головой. Из этого Никита понял, что тунгусы не знают, что они везут.

Поравнявшись со средними нартами, Никита поверх трех мешков с мороженой клюквой увидел коротконогого китайца. Глаза китайца с удивлением уперлись в Никиту. Он был широкоплеч, лицо у него было рябое и без всякого выражения. Никита взглянул в его глаза: они были пусты и упрямы. Китаец первым не выдержал взгляда Никиты и, прищурив раскосые глаза, отвел их в сторону Потом он опять взглянул на Никиту. Встретившись вновь глазами, они поняли друг друга. Когда Никита стал обгонять нарты, китаец ему что-то крикнул, но ветер был встречный, и Никита ничего не расслышал.