Всемирный следопыт, 1929 № 06

— Ho! Но!

Перепугавшиеся олени дернули, одним махом втащили сани на низкую вараку, перевалили через нее в овраг и там, высунув язык и тяжело дыша, безнадежно застряли в глубоком снегу. Накричавшись и намахавшись хореем вдоволь, Калин Иваныч сполз с саней плюхнулся по пояс и начал ругаться. Сперва он ругал оленей, которые «словно маленькие» залезли в этот овраг потом погоду, а решив, что «погода — беда не вековечная», стал ругать Селивана, который теперь ездит другой дорогой.

Выслушав этот длинный монолог, мы предложили:

— Не лучше ли поискать дорогу?

— И верно лучше. — сейчас же согласился Калин Иваныч, стащил с себя малицу, надел телемарки Горлова и отправился в лес. Я пошел вслед за ним.

На лыжах старик представлял очень интересное зрелище. Маленький, кривоногий, косматый, в голубой ситцевой заплатанной рубахе и неуклюжих меховых штанах, он был похож на лешего из сказки, на какого-то Антютика, который вот-вот обернется не то в мшистый пень, не то в кочку, или выкинет вдруг какое-нибудь колено, закричит по-козлиному и убежит в чащу быстрее оленя.

Но ничего этого не случилось. Пройдя шагов двести по лесу, старик объявил, что дороги и здесь «нисколько не знатно», и вернулся. Там его встретил возмущенный Горлов, который доказывал, что чуть подальше должна быть дорога, и если бы у нас была еще одна пара лыж, он бы подтвердил свою правоту. Но старик решил пробиваться через лес целиком. Он схватил хорей, подталкивал им оленей, кричал, хлестал вожжой. Олени вскакивали, дергали ремни, прыгали, храпя лезли друг на друга, но сейчас же, обессиленные, падали, высовывали язык и начинали жадно глотать снег.

— Вот беда, сущая беда! — жаловался старик.

— Нужно подложить лесину под сани, она отдерет снег, что налип на полозьях, — решил он немного погодя.

Но и лесина не помогла. Во время попыток сдвинуть сани олени перепутали свои постромки, а правый бык так неудачно зацепился рогом за уздечку своего соседа, что совсем не мог тянуть. Я попытался было освободить его, но Калин Иваныч рассудил по-своему. Он вооружился топором и, отстранив меня, без дальних разговоров принялся рубить провинившийся рог. Эта операция не понравилась оленю. На его рогах еще висела кровавая бахрома спадающей кожи, они были еще живыми, и время сбрасывать их не пришло. Когда олень выкатил от боли глаза и стал вырываться, старик на минуту остановился было, обеспокоившись:

— Что, больновато? Ну, что делать!

Но сейчас же расхрабрился:

— Не-ет, мало больно!

И, смело отрубив рог, заявил:

— У меня коротка расправа!

Приведя в порядок упряжку, он взял вожака за уздечку и потянул. К нашему удивлению олени вдруг спокойно поднялись и тронулись. Впереди шел я, утаптывая лыжами снег, за мной торжественно вышагивал старик с оленями. На его лице было написано гордое чувство одержанной победы.

Но торжество продолжалось не долго. Сзади раздался громкий крик Горлова. Мы обернулись.

Наши сани продолжали стоять все на том же месте, а во внезапно изменившемся поведении оленей было мало удивительного: просто они порвали ремни, распряглись и двинулись вперед одни, без саней. Это было нелепо.

Горлов с большим удовольствием хохотал над нашими обескураженными лицами.

— Я думал, вы нарочно отвязали оленей, чтобы умять сначала дорогу впереди, — издевался он.

Как бы то ни было, сани были вытащены из оврага. Мы разгрузили их и перетащили на руках.

Но и дальше в лесу было много канители. Ведя переднюю упряжку под уздцы, наш старый чудак как будто нарочно заводил ее в самые тесные проходы между деревьями, и олени, запутавшись в стволах, рвали ремни. Тогда Калин Иваныч неизменно удивлялся, разводил руками и твердил:

— Что они — маленькие что ли? Не могут по лесу пройти!

Другим несчастьем были привязанные сзади к саням два запасных оленя. Назначение этих меланхоличных зверей придурковатого вида было неясно. Калин Иваныч их так ни разу и не запрягал. Они все время что-то лениво пережевывали, скрипя зубами, а в лесу все норовили схватить губами мох, который серыми бородами свешивался с веток.

На злополучной тайболе они вели себя особенно рассеянно. И часто, когда сани обходили какое-нибудь дерево справа, они оказывались слева от него, зацеплялись шеей и головой за ствол, и натянутый ремень грозил их задушить. Чтобы освободить незадачливых животных, приходилось останавливаться и осаживать упряжку.

— Опять этот прицепной вагон на дерево наперся! — говорил в таких случаях Горлов.

— Это держники, — мрачно вторил я.

«Держниками» называют оленей, которых привязывают сзади к саням, собираясь ехать на оленях в горы. Тогда на крутых спусках держники тянут назад и сдерживают сани.

Выбравшись наконец на дорогу, олени обрадовались пожалуй еще больше нас. Встряхнув мохнатыми головами, они побежали быстрой рысью. Мой спутник злорадствовал: дорога оказалась как раз там, где он и предполагал. Размахивая с увлечением хореем, он ухитрился зацепить обоими концами этого неудобного орудия за деревья, стоявшие по бокам дороги, и на полном ходу застрявший хорей стремительно сбросил нас с саней…

* * *

А вечером, за новыми озерами, вараками и лесами, все такими же хмурыми и унылыми, под этим сырым, совсем не северным и не «рождественским» небом— снова избушка и снова пустая. Она побольше первой, но вместо окна здесь дыра в стене, и нам пришлось заткнуть ее большим брезентом, в который были увязаны наши вещи.

Дорожные приключения дают много тем для разговоров, и словоизлияния старика в этот вечер бесконечны. Он даже ударяется в философию и, подталкивая в огонь уголь, который все время выкатывается из камелька, с глубоким вздохом говорит:

— Вот какой вредный! Совсем как живой… И что его только кидает!

Но скоро веселеет и, обнаружив в своей миске недоеденные остатки каши, острит:

— Ну, надо бросить под кожу: потом найдется…

(Продолжение в следующем номере)

_{Искусственный водопровод}

ПОД ЗВУКИ ГАМЕЛАНГА

Яванский рассказ В. Херрон

Рисунки худ. А. Шпира

От редакции

Многомиллионное малайское население острова Явы с 1594 года испытывает гнет и жестокую эксплоатацию голландского правительства, превратившего этот богатый остров в свою главную и доходнейшую колонию. Голландцы, как и все империалисты, придерживаются в отношении местного населения одних и тех же методов: держат его в темноте, не заводят школ и фабрик, предпочитая дешевый ручной труд т>-земцев и избегая таким образом роста организованного промышленного пролетариата, единственно способного угрожать существующему порядку вещей.