Всемирный следопыт 1929 № 08
Шрифт:
Интересный след попался нам на другом озере. Сначала мы ничего не могли в нем понять. Кондратий тем временем уехал вперед, и спросить его не удалось, но все-таки догадались: это хитрая лиса прошла по следам зайца. Она так аккуратно ставила лапы в ямочки, оставленные проскакавшим русаком, что сильно затруднила бы каждого преследователя.
В лесу ей оказалось не по пути с косым, и она проложила свою собственную тропу. Но все же она боялась преследования и часто крутила, сдваивая и страивая следы. На полянке она разрыла мышиную норку. Маленький грызун выскочил из-под самого носа рыжего хищника и бросится улепетывать. Если бы он успел спрятаться в куче валежника, то был бы спасен. Но крошечные следы испуганной мыши прерывались
А на следующей поляне — другое блюдо: куропатки. Лисе очень хотелось есть, но она знала, что здесь нужна осторожность, и много метров проползла на брюхе, прячась в сугробах. Ее ждала неудача. Куропатки во-время заметили врага, поднялись и скрылись с насмешливым криком. На полянке они оставили лишь отпечатки крыльев, словно кто-то хлопнул по снегу веером.
На восьмой день на берегу большого Улито-озера мы увидели избушку. Было только двенадцать часов, но мы так обрадовались человеческому жилью, что решили остановиться здесь на отдых. Избушка была пуста. Она принадлежала Луке Глухих, который иногда жил на Улите летом. Про Луку Кондратий говорил:
— Маленький такой человек есть. Еще меньше меня.
Несмотря на свой маленький рост, Лука построил хорошую избу. Мы еще не видели здесь таких просторных изб. И потолок в ней высокий и плоский, а не двускатный, как обычно. Мы могли ходить в избе спокойно, не рискуя наставить шишек на лбу. Камелек был полон снегу. Но разве это беда? Ведь над нами была крыша, стены защищали от мороза, мы могли спать без малиц и не возиться с костром, который дымит и «уходит». Дров оказалось сколько угодно. Недавно Лука строил заново амбар, и крутом под снегом кучами лежали старые бревна и доски.
В этот вечер мороз перевалил за пятьдесят, и когда мы растопили камелек, промерзшие бревна избы стали лопаться с сильным треском. Мы с тревогой посматривали на стены: не рухнут ли они, чего доброго?
В избушке можно было умыться. В этом почувствовалась настоятельная потребность, потому что наши ежедневные умывания снегом были мало действительны. Можно было, наконец, раздеться и хоть полчаса посидеть перед огнем без фуфаек, ватной куртки и пимов. Пальцы, державшие карандаш, не коченели, и мы с наслаждением работали весь вечер.
Кондратий, вернувшись из леса, сказал, что быки опять дерутся и их невозможно разнять. Кстати он вспомнил, как раз на него напал большой гирвас. Кондратий ловил важенку. Гирвасу это не понравилось: он подошел сзади и пырнул Кондратия рогами. Лопарь хотел отогнать его веревкой, но олень рассвирепел, подхватил своего хозяина на рога и потащил к камню, чтобы ударить о него. К счастью камень нависал над ямой. В нее-то и попал Кондратий. Там он был в безопасности от оленьих рогов. Но вылез он из-под камня только тогда, когда ему удалось, изловчившись, схватить гирваса за передние ноги, повалить на землю и связать.
Дикие гирвасы часто дерутся между собой досмерти.
Весь вечер Кондратий сидел перед камельком и поворачивался к огню то одним, то другим боком, словно поджаривался на вертеле. А Горлов перед сном выгрузил на стол все наши запасы и разделил их на дневные пайки. Оказалось, что мы должны сократить
потребление сахара до трех кусков в день на человека.XVIII
Ночью в избе было отчаянно холодно. Я оделся и вышел наружу. Мороз еще прибавился, но погода стояла изумительная. Было так тихо, что казалось, упади снежинка — ее было бы слышно. Высоко над лесом, над широким белым озером, над дальними тундрами плыла луна. Она была на ущербе, ее жизни оставалось всего с неделю, но светила она так ярко, что видны были следы от саней на озере и занесенная снегом лодка, оставленная кем-то на берегу.
Лес стоял застывший, белый, мохнатый, словно поседевший от старости. Чуть заметный дымок шел из трубы и поднимался прямо вверх. В такую ночь видны не столько сами предметы, сколько их тени. И все они кажутся неестественно большими…
Осенью, по первому снегу Лука покинул свою избу. Уехал он отсюда на санях, как раз по тому пути, по которому предстояло ехать и нам. С тех пор были оттепели, метели, неделями шел снег, казалось бы ничего не должно было остаться от следов проехавшее го человека. Но это только для непосвященных пришельцев. По каким-то непонятным приметам Кондратий обнаружил их «дорогу». Он очень обрадовался ей, потому что мы могли остаток пути ехать в санях. Лопарь спрятал лыжи под шкуры и накрепко привязал их.
Дорога действительно была. Не важно, что на ней лежал метровый пласт снега. Лопарь и его олени «видели» дорогу сквозь снег. Кондратий сразу определил, что Лука ехал на трех оленях: для четверной упряжки дорога была слишком узка. Наш проводник распряг одного из быков.
Сначала олени сами нащупывали дорогу. Как только крайний правый сбивался с нее и проваливался на брюхо в снег, он сейчас же начинал толкать всю упряжку влево и скоро опять выкарабкивался на дорогу. Но дальше, на больших болотах дорога стала очень извилистой, и олени, потеряв ее и завязнув в снегу, часто не знали, в какой стороне она осталась.
Тогда приходил на помощь Кондратий. Он слезал с саней и, увязая по пояс, отправлялся искать потерянный путь. Обходил все болото и наконец ногами нащупывал дорогу. Желая удостовериться, он еще раскапывал руками снег, точно под ним могли сохраниться колеи и следы оленьих копыт.
Будь здесь настоящая, хорошо объезженная дорога, догадливость Кондратия не была бы удивительна. Но для того, чтобы найти дорогу, проложенную только одной упряжкой, раз проехавшей по этому месту, нужно было большое искусство. Вслед за Кондратием я пытался бродить вокруг саней и ощупывать снег ногами, но всегда потом оказывалось, что я несколько раз пересек дорогу, не заметив ее.
Так мы ехали день.
А на другой день, проезжая по краю высокого обрыва, увидели сквозь деревья под собой сначала дым, потом крышу большого дома, а вслед за ней и человека, который колол дрова. Это была лесозаготовительная контора — Улита, как ее сокращенно называют по имени реки, на берегу которой она стоит.
Мы не стали останавливаться у конторы. Отсюда до самой Туломы шла прекрасная крепкая дорога — по ней возили бревна. Олени, выбравшись на нее, забыли все свои горести и стремительной рысью понеслись вперед. Повеселели сразу и мы. Горлов оперся с удобством о мою спину и запел: