Всемирный следопыт 1930 № 06

Басов помолчал, барабаня пальцами по столу. Потом сказал глухо:

— Отбери тех, про кого говорили. Вели приготовиться. Через час начинаем. Ступай!

Выходя, вахмистр в дверях потеснился, пропуская плотную фигуру поручика Глухова, носившего в отряде Басова звание начальника штаба. Но штаб состоял из него одного.

— Вы что думаете о сегодняшней операции? — спросил его штабс-капитан.

Глухов в ответ криво ухмыльнулся и запел:

— «Дорога в жизни одна…»

Но вдруг сразу оборвал пение и, вынимая из кармана колоду карт, предложил:

— Сыграем?

Штабс-капитан подумал.

— Ну, давайте, — наконец нехотя согласился он.

Через минуту Глухов начинал:

— Двадцать четыре. Угол мой… Хожу!

За окном темнота шуршала немощным ветром.

Два человека с осунувшимися лицами сидели над картами.

…А через час диверсионный отряд, состоявший из сорока хмурых людей, без шинелей, крадучись, вышел из деревни к реке.

Один за другим люди осторожно сползали в воду. Тщательно ощупывая дно ногами, шли через реку, подняв над головой винтовки и ручные гранаты.

Поддерживая начальника на трудном месте, Глухов спросил шопотом:

— Знамя взяли?

Получив утвердительный ответ, заметил, усмехнувшись:

— Верю в него. Никогда не хожу в дело без знамени…

Снова моросил дождь. В темноте едва можно было различить соседа, шагавшего по воде рядом. На советском берегу вдруг что-то зашуршало в кустах. Шедшие впереди насторожились. Кто-то оступился, из-под ноги вырвался уносимый течением камень. Булькнула вода. Из кустов послышалось фырканье, потом громкий заливистый лай. Басов выругался.

Но собака умолкла и убежала. Медленно вылезали на берег люди, стряхивали с себя воду и, рассыпавшись цепью, поднимались по склону сопки, щупая каждый камень, чтобы не наделать шума, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.

* * *

После той пальбы по облакам и ястребам, которую устроил комполка, зааргунские холмы молчали.

Все же из осторожности ударники вышли на работу лишь к вечеру. В темноте меньше риска быть обстрелянными, а для работы время суток безразлично: ночью и днем в штольне одинаково приходилось работать с искусственным освещением. Фонарей не хватало. Пришлось довольствоваться обычными стеариновыми свечами.

За обвалом, как и предполагал Милановский, оказалась новая ледяная пробка. Штольня здесь была попросторней, работать было легче, и кирки споро вонзались в пыльный желто-серый лед. Появились признаки близости воды: по штольне бежал бойкий ручеек, часто горняки улавливали где-то в глубине сопки еле слышные вздохи попавшей в плен воды. Да и по тому, как ломался под кирками лед, видно было, что он не толст.

Пока часть рабочих пробивала штольню дальше, другие вытаскивали из выработки полусгнившие бревна и доски старых креплений и в самом опасном месте — у обвала — уже строили новое крепление. Заготовленный материал был сложен в распадке, и рабочим нужно было ходить туда за ним. Эти путешествия в темноте, в постоянном ожидании обстрела были не из легких. Много раз, поднимаясь к штольне с тяжелыми бревнами, рабочие оступались на камнях и катились вниз, ушибаясь и расцарапывая руки. Но бодрость не оставляла их. Энтузиазм Синицына заразил всех. Они знали: чтобы не проиграть соревнование кадаинцам, сегодня же необходимо сбить штольню с первой шахтой. А для этого нужно торопиться. И если бревно на подъеме выскальзывало из рук, то никто в этом не винил ни темноту, ни китайцев. Собственная неловкость была причиной задержки.

Синицын сам работал с киркой вместе с тремя рабочими, среди которых был и Та-Бао. Прораб с тревогой смотрел на быстро отступающий лед.

«Не лучше ли нам будет привязаться? — думал он, — вот хотя бы к этой старой „бабке“. Кажется, она еще достаточно крепка. А то ведь вода может нас смыть, в случае чего».

Но подумав, он отказался от своего намерения. Вода могла пойти полным сечением штольни, и тогда единственное спасение было бы в бегстве. Веревки могли помешать.

Над Синицыным навис пласт льда. Изловчившись, прораб подбил его киркой снизу, и пласт, расколовшись надвое, шлепнулся на пол. Звук его падения, подхваченный эхом, словно выстрел вырвался из штольни. В то же время Синицын почувствовал, что откуда-то сверху потянуло холодным сырым сквозняком. Залежавшийся воздух штольни вздрогнул и, точно подталкиваемый вентилятором, двинулся к выходу. Пламя свечи задрожало и погасло. Рабочие стояли в темноте бок о бок и прислушивались. Казалось, где-то вверху работал большой насос, нагнетая в штольню свежий воздух. С жадностью вдыхая его, люди только теперь почувствовали, как они нуждаются в нем. И первое время они как-то и не пытались объяснить себе появление этого странного сквозняка.

Ток воздуха принес лай собаки. Этот лай встрепенул горняков. Синицын полуотсыревшими спичками с трудом зажег свечу. Пламя осветило мрачную трубу выработки, серые лица рабочих.

— Да ведь над нами шахта! — воскликнул прораб и так неловко толкнул свечу, что та вновь погасла.

И опять послышался явственный, хотя и далекий лай собаки. На него никто не обратил внимания. Появление шахты не было неожиданным, но все же, когда в третий раз была зажжена свеча и все увидели над собой черное отверстие в потолке штольни, рабочие не на шутку обрадовались.

— Ну, теперь кадаинцы больше не будут хвастаться! — говорили они.

На крики прибежали те, кто работал у входа. И все поздравляли друг друга с соединением штольни с первой шахтой.

Впрочем, долго предаваться ликованию было некогда. Больше чем на половину отверстие было еще закрыто льдом. Он топорщился в шахту уродливыми натеками, и на его поверхности лежало несколько больших обвалившихся камней, и остатки осыпавшейся полусгнившей клетки. Воодушевленные успехом, рабочие с удвоенной энергией принялись за борьбу со льдом. Они даже забыли про осторожность и работали, не думая о том, что в каком-нибудь метре от них может быть вода, скопившаяся там под давлением не малого количества атмосфер.

Вряд ли кто-нибудь из рабочих мог связно рассказать, что произошло в следующие минуты. Лед вдруг вздрогнул, как будто кто-то подтолкнул его изнутри.

Что-то ухнуло, где-то затрещало, и мгновенно рассвирепевшим зверем через лед на рабочих хлынула вода.

Синицын хотел закричать, но поток захлеснул его.

Он сделал отчаянное усилие, рванулся вперед и, ухватившись за какой-то выступ, втянулся на руках в шахту. Под ним раздался взрыв, точно вылетела пробка из гигантской бутылки. Ломая крепление, увлекая с собой камни во много десятков килограммов весом, вода пошла полным сечением штольни.

Только вулканическое извержение и шторм в океане могут сравниться своими шумами и буйством с победным шествием воды, вырвавшейся из подземного заточения. В штольне стреляли пушки. Там хлопали, вздымаясь пузырем, большие натянутые полотнища. Там ревел и захлебывался в предсмертном крике неведомый громадный зверь, придавленный скалой. Другой зверь плотоядно шипел и выл, раздирая на куски еще живую добычу. Как будто сцепились в недрах сопки, не поделивши подземный мир, исступленные, обезумевшие великаны древних мифов. В шуме воды слышны были удары мечей, треск костей, победные взвывания и проклинающий хрип раненых.

Не умещаясь в штольне, вода кидалась в шахту, цепляясь за ее стены, падала обратно и клокотала разъяренно и оглушительно. Синицын прижимался к мокрым камням, цеплялся за остатки клетей и все ждал, что вот-вот вода смоет его и утащит в штольню. Он не знал, что в полуметре от него еще два человека так же, как и он, жались к камням и думали, что сейчас проглотит их водяное чудовище, решившее, наверное, разнести на части всю сопку. Минуты безразличия сменялись у людей прилавками дикой энергии, бешеного желания жить. Потом приходил ужас, и люди кричали, выкатив глаза: