Всемирный следопыт 1930 № 08

* * *

Свистящий ветер рванул в уши. Волосы на голове Ривареца взметнулись черными клочьями дыма. Финч, вышедший за Риварецом на пляшущие тамбурные площадки, не мог бы сказать этого о своих волосах. Голый череп его окунулся в ветер, как в холодную воду.

По полотну бежали люди с ружьями в руках.

Риварец проходил площадки между вагонами, не берясь руками за поручни. Он держался твердо на упругих пружинящих ногах, как на арене цирка, когда он невозмутимо стоял в седле скачущей лошади. Финч больше работал руками, чем ногами, — казалось, они у него были органами передвижения. Он стискивал руками поручни, как клещами, перебрасываясь рывками, как акробат, взбирающийся по веревочной лестнице на руках.

Они проходили вагоны, где на мягких сиденьях покачивались в сладкой дреме, в солидном спокойствии пассажиры первого класса. Первый класс! Этим сказано все. Этим дышат сонные фигуры на диванах. Это ярче всего выражено цепкой паутиной разбросанных ног. Ноги в крепких желтых башмаках на резиновых подошвах тянутся к проходам, ловят проходящих, заставляют спотыкаться, заставляют чувствовать, что «мы отдыхаем — не тревожьте наш отдых, оплаченный долларами…»

Вагоны, вагоны! Финч вытирал мокрую лысину большим носовым платком. Они уже давно миновали первый класс и проходили теперь третьим, где на деревянных лавках, в крепком, терпком дыму дешевых сигар из маисовых листьев, плечом к плечу сидели пеоны [24] . Здесь было тесно и душно, как в скотских вагонах. Представители всех наций — негры, китайцы, метисы, малайцы, белые — сидели вперемежку. На их изможденных лицах застыло выражение покорности усталых животных, но в глазах играли огоньки отчаяния, голода и ненависти. По этим огонькам можно было судить о живых человеческих душах, израненных тяжкой пятою свирепой диктатуры губернатора Мачадо.

24

Пеоны — рабочие плантаций.

Риварец рванул в сторону дверь товарного вагона.

Сорванцы-школьники встречают любимого учителя горделивой напряженностью осанки. Они подчиняются только ему одному, и подчинение это не является результатом униженности или забитости. Они подчиняются ему, как любимому старшему товарищу. В этом торжество добровольной дисциплины.

Так встретили лошади Ривареца. Он обходился с ними без хлыста, разговаривал как с людьми — и они подчинялись ему с горделивой осанкой сорванцов-школьников. Во время цирковых представлений. лошади Ривареца поддерживали строжайшую дисциплину, проделывая сложные номера дрессировки, гибкие, как змеи, зачарованные музыкой.

Скорый 3-бис имел в хвосте несколько товарных вагонов — явление очень редкое на железной дороге. В этом деле не малую роль сыграли доллары и администраторский гений Финча. В этих вагонах перевозились пятьдесят дрессированных лошадей Ривареца.

В сопровождении Финча и конюхов, Риварец обходил лошадей, для каждой находя ласковое слово, каждую называя по имени. Он кормил нежно ржущих животных хрустящей морковью. У Агата — прекрасного жеребца серебристой масти с черным пятном между глаз — Риварец задержался дольше, чем у остальных. Агат был его любимцем, с Агатом у него было связано одно незабываемое воспоминание. На Агате Риварец проделывал большую часть своих номеров. Жеребец плясал под ним на арене сложнейшие танцы.

Риварец обеими руками приподнял его морду, и конь любовно уставился на него изумрудными глазами. Потом Риварец нагнулся к шее коня и благоговейно поцеловал багровый выпуклый шрам…

II.

Поезд убегал от наседающих на землю сумерок. Кроваво-яркие глаза зажглись на паровозе. Дельцы, промышленники, плантаторы отходили ко сну.

Диего Веронез, владелец огромных плантаций в окрестностях Пиналь-дель-Рио, ворочался с боку на бок на мягкой, заботливо взбитой проводником-негром постели. Заботы гнали от него сон. Два месяца назад железной рукой диктатора Мачадо было подавлено на Кубе восстание пеонов. Веронез возвращался из Гаванны, где лично благодарил диктатора. На его плантациях волнения среди пеонов приняли особо угрожающий характер, и плантатор вез с этим поездом в багажном вагоне приобретенные с благословения Мачадо ящики с ружьями и патронами для усиленного отряда надсмотрщиков. Мачадо советовал Веронезу быть беспощадным. Что-то теперь будет?!

Заботы гнали сон. Наконец удалось забыться, Поезд баюкал. Сознание плавало в рыхлом тумане еще не стройных сновидений… Толчок. Веронеза подбросило, он скатился на пол. Резко содрогнувшись, поезд остановился. Веронез прильнул к окну. По полотну бежали люди с ружьями в руках. Фонари проводников освещали их темные фигуры в плащах. Лицо Веронеза покрылось землистой бледностью. Фигуры кричали такое, от чего волосы на его голове начинали шевелиться:

— Двадцать пять человек к паровозу! — кричал высокий человек в широкополой шляпе с револьвером в руке. — Пятьдесят по одну сторону поезда, пятьдесят по другую. Лечь за насыпь! Стрелять в каждого, кто выйдет из вагона. Двадцать человек в поезд. Расстреливать того, кто будет сопротивляться!

Поезд был остановлен инсургентами [25]– пеонами, положившими срубленное бревно поперек рельсов. Широкоплечие, в грубых плащах, с ружьями и револьверами в руках, быстро проходили они по вагонам. Высокий человек — тот, который отдавал команду на полотне — теперь проходил по вагонам, без конца повторяя одну и ту же фразу:

— Спокойствие, друзья, возможно больше спокойствия! Отбирайте только деньги, драгоценности нам не нужны. — И эти слова вселяли невыразимый слепящий страх в сердца пассажиров. Дрожащими руками протягивали они туго набитые бумажники.

25

Инсургенты — повстанцы.

Молодой пеон остановился перед бледным с трясущимися коленями Веронезом.

В глазах юноши вспыхнули молнии зарождающейся грозы. Он порывисто повернулся к предводителю.

— Капитан! — голос его прерывался, раздираемый яростью. — Я работал у него на плантации… мой отец… десятки других… расстреляны… Я знаю, зачем эта собака… он поехал в Гаванну за ружьями… новой крови ему захотелось…

Юноша не кончил, снова неуловимо быстро повернувшись к Веронезу. Короткий взмах руки. Выстрел. Тело Веронеза медленно осело на пол. Из, выбитого глаза тонкой струйкой устремилась кровь.

Тот, кого пеон назвал капитаном, хотел что-то сказать, но не сказал, пошел — и уже на ходу бросил глухим голосом. — Ты говоришь ружья, Мигуэль? Надо будет пощупать в багажном вагоне.

Искаженные ужасом лица, черные и желтые квадраты бумажников встречали на своем пути по вагонам пеоны.

Американцы старались держаться с достоинством, сохранить спокойствие, но им это не совсем удавалось. Один возился с сигарой, которая не раскуривалась. Другой, безупречный джентльмен, хотел встретить инсургентов одетым. Раздражаясь, не понимая, но настойчиво он втискивал обе ноги в одну штанину.

В багажном вагоне сразу «нащупали» ящики с ружьями и патронами, закупленные Веронезом в Гаванне. Прикладами разбили крышки, и стройные силуэты винтовок поплыли по рукам пеонов из вагона.

Из всех пассажиров первого класса спокойствие сохранил один Риварец. Пеоны застали его в товарном вагоне.

Яркая афиша мелькнула перед глазами предводителя. Он ее видел недавно в Пиналь-дель-Рио. Финч позаботился о широком анонсировании гастролей Ривареца.

— Риварец! Конюшня в пятьдесят лошадей. Какая удача! Лошади нужны отряду.

Финч спрятался за спину Ривареца. Риварец молчал.

— Вы мексиканец, вы не оставите лошадей. Вы присоединитесь к нам?

— Я присоединюсь к вам, — просто сказал Риварец и пожал протянутую руку молодого инсургента.

III.

Песня родилась впереди и прокатилась по всем рядам отряда, длинной лентой растянувшегося по дороге. Горячие обветренные голоса пели о тяжелой доле пеонов. В песне полыхали пожары подожженных гасиенд [26] . В песне гудели сердца, рвущиеся на части от ненависти к угнетателям и любви к свободе.

26

Гасиенда — поместье.