Всемогущий

– Не знаю, отчего у меня сложилось такое впечатление, – продолжала между тем его собеседница, – но вторая часть книги разительно отличается от первой. Если бы не ваш стиль, который ни с чьим другим не спутаешь, я подумала бы, что это писали два разных человека.

– Да, – сказал Егор с трудом, – вы правы. В процессе работы над книгой произошли некоторые события, которые заставили меня взглянуть на многие вещи по-иному. И, наверное, это отразилось на содержании.

– Если и отразилось, то только в лучшую сторону, – улыбнулась писательница. – Вы знаете, я была поражена некоторыми откровениями. В особенности, вы написали о том, что произошло буквально на днях. Этот конфликт с Евросоюзом, и дальнейшее подписание договора… И война на Ближнем Востоке… Причем все изложено с исключительной точностью, как будто вы смогли заглянуть в будущее. Мне даже страшно стало. У вас что, есть свои информаторы на небесах?

– И не только там, – побледнев, вымучил улыбку Егор.

– В таком случае поздравляю вас. Вы умеете работать.

– У меня были прекрасные учителя, – поклонился ей Егор.

Писательница поблагодарила его ласкающим взором, в котором промелькнула не одна только благосклонность автора, получившего свою долю признания. Но Егор был мыслями уже не с ней, и писательница, по-своему истолковав его рассеянный взгляд, лишь тихо вздохнула, оглядев не без зависти стоящую рядом с ним Жанну.

А Егора уже тащил из-за стола Плоткин.

– Дорогие дамы, прошу меня простить, но наш дорогой писатель нужен всем гостям! – объявил он шутливым, но непререкаемым тоном и тут же шепнул на ухо Егору: – Хватит прожигать жизнь, пора заняться делом.

Он усадил его за стол, на котором высились штабеля выделенных на презентацию книг, и Егор, машинально улыбаясь, начал подписывать подходившим гостям дарственные экземпляры.

Плоткин потирал руки. Все шло как по маслу. Явились телевизионщики от светской программы на НТВ, и мероприятие, таким образом, получило официальный статус. Под глазком телекамеры гости принимали скульптурные позы и, подойдя к столу, старались встать так, чтобы выглядеть как можно более выигрышно.

Вот, похлопывая себя по бедру, зал неторопливо пересек Владислав Карлович Широковский, именитый политик, лидер одной из оппозиционных партий, известный в первую очередь своим скандальным поведением именно в близости объектива. Он был, как всегда, элегантен в своем отлично сшитом сиреневом костюме и небрежно повязанном галстуке, прекрасно сознавал значительность своей фигуры и держался как человек, бесспорно, первый в присутствующем обществе.

– Говорят, ты там и по мне немного прошелся? – спросил он небрежным тоном, указывая на книги.

Впрочем, смотрел он зорко, ибо был прирожденным бойцом и мелочей для него не существовало.

– Совсем чуть-чуть, Владислав Карлович, – сказал Егор. – Я думаю, вам понравится.

– Ну, смотри, смотри, – косясь в глазок видеокамеры, сказал Широковский, – я проверю. Если что не так, поедешь на Колыму.

Те, что стояли поблизости, подобострастно засмеялись. Егор подписал книгу, вручил Широковскому. Тот прочитал написанное: «Выдающему деятелю имярек от скромного автора», одобрительно кивнул, протянул руку.

– Молодец, Егор, молодец! Так держать. Пока у страны есть такие люди, она не пропадет.

Егор не понял, кого он имел в виду, но, в сущности, это было и неважно. Главное, что все получили, что хотели, а это значило, что в ближайшее время его оставят наконец в покое и у него появится возможность разобраться с изводившей его ролью Кассандры, неожиданно свалившейся на него три месяца назад и начисто изменившей его жизнь, до того вполне ровную и далекую от каких-либо потрясений.

Продолжая подписывать книги, он издали поймал взгляд Жанны. Она ободряюще ему кивнула, давая понять, что все отлично понимает, что она с ним и что скоро все будет кончено, – разумея, конечно же, этот помпезный прием. В том же, что Егор сумеет покончить с той ситуацией, в которую попал, она не могла быть уверена, да и вряд ли того желала, как он подозревал в глубине души. Истинная подоплека ее появления в его жизни как с самого начала была, так и оставалась для него абсолютной тайной, несмотря на ряд объяснений, полученных с ее стороны и со стороны того, кто называл себя ее воспитателем. Он и хотел бы ей верить, но не мог, поскольку всякий раз, как начинал анализировать и сопоставлять ее слова с ходом тех событий, что-то, почти незаметное, неуловимое, не сходилось – как если бы в пазле, в котором сложилась вся картинка, цветовой тон в некоторых фигурках чуть заметно отличался от других. Вроде бы все так, а вот что-то да не то.

– Ну что ты сидишь с такой кислой физиономией, – прошипел ему в затылок Плоткин, делая вид, что говорит о наиприятнейших вещах. – Улыба-айся…

– Да не могу я, Альберт, – простонал Егор, повернувшись к нему так, что взвизгнули ножки стула. – Не могу, понимаешь?

– Понимаю, Егор, очень хорошо понимаю, – закивал Альберт Эдуардович. – Но надо потерпеть. Ты смотри, какие люди собрались ради тебя!

– Они собрались ради твоих бутербродов, – огрызнулся Егор, досадуя, что должен, вопреки своему состоянию, участвовать в этой комедии.

– Не говори глупостей, – спокойно возразил Плоткин. – Бутербродов у них своих хватает. А вот ты, кажется, просто неблагодарный тип, если не ценишь очевидного.

– Да, я неблагодарный тип, – согласился Егор. – А теперь можно я пойду?

– Куда это?

– Домой.

– Что? – ужаснулся Плоткин. – Какое домой? Ты видишь, еще все гости здесь? Сиди и не рыпайся.

– Да надоело мне…

– Тихо, умоляю тебя, тихо, Егор, – зашипел Плоткин, растягивая губы в умилительную улыбку. – Степанков идет. Егор, прошу тебя, не подведи, будь паинькой. Потом делай что хочешь, слова не скажу. А сейчас…

Он сделал большие глаза и поднял голову, больно сдавив Егору плечо.

– Ну, – послышался сипловатый тенорок, – господа литераторы, а для меня найдется экземплярчик?

Егор повернулся и увидел перед собой знаменитого кинорежиссера Сергея Степанкова, рослого, седоусого, мощного, настоящего барина – и по родословной, и по образу жизни. Повеяло настоящим: мехами и дуэлями. Егор с удовольствием обозрел погрузневшую, но все еще атлетическую фигуру Степанкова и без трепета взглянул ему в глаза. Отец режиссера, один из главных поэтов страны, переживший смену всех советских вождей, скончался лишь недавно, самую малость не дотянув до векового юбилея, и Степанкову, точной копии отца, в ближайшие двадцать лет ничего не грозило.

– Конечно найдется, Сергей Михайлович, – еще шире улыбнулся Плоткин.

Степанков оперся одной рукой – красивой, с перстнем на мизинце – о стол, а другую сунул в карман. Одет он был подчеркнуто просто, в какую-то полуспортивную черную куртку на «молнии» и ношеную голубую тенниску, но в этом и заключался своеобразный шик, дающий возможность подчеркнуть, во-первых, свое отличие от простых смертных, вынужденных подчиняться общепринятым нормам и ходить на официальные мероприятия в строгих костюмах, а во-вторых, лишний раз напомнить о своей принадлежности к творческому миру, имеющему свои особые привилегии.

– Егор, а что же ты ни разу ко мне в гости не зайдешь? – промурлыкал Степанков в усы.

– Э-э… – замялся Егор. – Вы как-то не…

– А ты по-простому, – подмигнул Степанков. – Взял да и зашел. Адрес, думаю, знаешь.

Предложение было таким неожиданным и заманчивым, что Егор на время забыл свои переживания. Степанков был маршалом российской режиссуры и, как ни странно, большим и самобытным художником. Просьба зайти означала, ни много ни мало, предложение о совместной работе, о чем мечтает каждый автор, от начинающего до прославленного, и пренебречь ею было бы немыслимо.