Всемогущий

– Это превосходит все, что я о вас слышал, – сказал он через минуту уже более твердым голосом. – То, что вы могли увидеть участь кавказца, меня, безусловно, впечатлило. Но эти детали… Как будто вы сами там побывали. Хотя это еще не произошло… Поразительно!

Он обошел вокруг Егора, как возле одной из своих статуй.

– Браво! Я вас поздравляю. Вы прошли тест.

Егор понял, что его провели. Увлекшись функцией заступника, он раскрылся так глубоко, как это только было возможно. Теперь Ожогину известен его потенциал, и он будет выкачивать из него все до капли. Как тонко все рассчитано! С какой-то просто-таки изуверской изобретательностью. Ему могли бы дать для проверки любое другое задание, менее драматичное, которое никак не задело бы его сущности. Но они знали, что он, как человек думающий, сопереживающий, ранимый, не сможет оставить без внимания хладнокровное убийство и обязательно раскроется. И так оно и вышло. Да, Ожогин был опасным противником.

Но и Егор решил не сдаваться.

– Так что, – спросил он, – мне сообщать Чернышову?

Он думал, что его твердость произведет на Ожогина впечатление и заставит его изменить свои планы. Но он ошибся.

– Положите сюда ваш передатчик, – потребовал Ожогин, указывая на стол.

Егор вынул из кармана передатчик – крошечный пластиковый чип, который крепился за ухом и, питаемый излучениями мозга, посылал волны на расстояние в полторы сотни метров, – и положил на стол. Ожогин молча открыл ящик стола и сгреб в него прибор.

– Пусть пока побудет здесь.

– Как это понимать? – спросил Егор.

Ожогин улыбнулся:

– А не надо ничего понимать, Егор. Вспомните лучше наш договор.

Егор непонимающе посмотрел на него.

– О чем вы?

– Вы ведь работаете на меня, верно? – спросил Ожогин.

– В свете того, что происходит, я уже не знаю… – начал Егор.

– А что происходит? – удивился Ожогин.

Егора раздражала его манера разговаривать с ним, как с наивным, второстепенным членом команды. Если бы Ожогин узнал, что ему стало известно во время совместного разглядывания часов-башни, он бы сильно умерил свое торжество. Но Егор заставил себя сдержаться. Именно сейчас он не должен выдать себя ни единым звуком. За ним следят в оба, и на кону такая ставка, что его чувства здесь ровно ничего не значат.

– В самом деле… – пробормотал Егор. – Он посмотрел на Ожогина и пожал плечами. – Вы правы, я работаю на вас.

– Ну вот! – воскликнул Ожогин. – Так-то лучше. И потом, раз вы работаете на меня, к черту генерала Чернышова.

– Но он будет ждать сообщений, – напомнил Егор.

– Завтра, – сказал Ожогин. – Завтра он получит свое сообщение.

Он улыбнулся вдруг такой хищной улыбкой, что Егора пробрало холодом. Интересно, на какой пост метит сей почитатель древности?

– А что произойдет завтра? – спросил Егор.

– Кое-что, – засмеялся Ожогин. – Кое-что весьма любопытное. Впрочем, вы узнаете это раньше всех. С вашими-то способностями!

Егору показалось, что он ему подмигивает, хотя за очками этого не было видно.

– Утром мы с вами посмотрим телевизор, – добавил Ожогин. – Попьем кофе, поболтаем. И вы сами скажете мне, что должно произойти.

– Это очередное задание? – спросил Егор.

– Задание? Нет. Небольшая просьба. Так сказать, для страховки. Мне просто интересно, сможете ли вы увидеть то, что произойдет через несколько часов.

– За несколько часов может много чего произойти, – заметил Егор. – Откуда я знаю, что именно из произошедшего вам понадобится?

– А я намекну, – снова как бы подмигнул Ожогин. – Вы будете знать время. Точное время. Все остальное – увидите сами.

– А если не увижу?

Лицо Ожогина мгновенно нахмурилось.

– Как это понимать? – спросил он.

– Ну, – сказал Егор, – я не Господь Бог, и у меня бывают осечки.

– Никаких осечек быть не должно! – отчеканил Ожогин. – Мы здесь, как вы уже поняли, не в бирюльки играем. Завтра должно произойти событие, которого я жду уже много лет. И вы скажете мне, произойдет оно или нет.

– Хорошо, – сдался Егор. – Я понял. В таком случае, почему бы не сделать этого сейчас?

Он посмотрел на телевизор.

Ожогин заколебался и тоже посмотрел на телевизор.

«Не согласится, – подумал Егор. – Хотя предложение и заманчивое: узнать об успехе на сутки раньше своих соратников. Побоится, что, узнав его тайну, я попытаюсь за ночь сбежать, чтобы сообщить все Чернышову. Не хочет рисковать. Правильно, и я бы не захотел – перед таким-то делом… А я на этот раз не оплошал, не-ет. Он теперь уверен, что я ни о чем таком не догадываюсь. Тем лучше».

– Нет, – сказал Ожогин, отворачиваясь от телевизора. – Сейчас не время. Утром.

– Хорошо, – ответил Егор. – В котором часу я должен быть готов?

– Идите отдыхать, – посоветовал Ожогин. – Думаю, вам стоит хорошенько выспаться. А утром вам все станет известно. Как говорится, утро вечера мудренее.

– Ладно, – согласился Егор. – Выспаться мне не помешает, а то предыдущая ночь оказалась слишком беспокойной.

Он улыбнулся, хотя заметил краем глаза, как сжались губы Курбатова.

– По вашей же вине, – заметил Ожогин.

– Может быть, и по моей, – не стал спорить Егор. – Что ж, спокойной ночи. И спасибо за ужин.

– Не за что, – ответил Ожогин.

Он довел Егора до его комнаты – само собой, в сопровождении Курбатова и его гвардейцев – и, не заходя, пожелал спокойной ночи и удалился.

Егор некоторое время постоял у окна, наблюдая за улицей и текущим потоком автомобилей – тем, что его всегда успокаивало и настраивало на мечтательный лад. Мечтать ему вроде бы было не о чем – завтра его ждали испытания столь серьезные и даже страшные, что все его мысли должны были быть поглощены ими, и только ими. Но Горину мечталось – да еще как, несмотря на сходство комнаты с одиночной камерой, соседство недремлющей охраны и невозможность связаться ни с одним из близких ему людей. А с некоторыми ему уже не суждено было связаться никогда.

«Багамы, Канары, что-то еще – разницы нет, – думал он. – Главное, что мы сможем оказаться наконец вдвоем, подальше от людей, от большого города, от всех этих бесконечных проблем. Лучше всего забиться куда-нибудь в деревеньку, возле речки и озера, где все друг друга знают и никому не придет в голову требовать от меня прогноза курса валют или еще какой-нибудь дряни. Кататься на лодке, ловить рыбу, сидеть у костра… Нет, Жанна слишком утонченная, слишком городская, чтобы довольствоваться лодкой и костром. Ладно, тогда на море, ближе к Сочи, но только не в сам Сочи, а в какой-нибудь тихий поселок. Сейчас бархатный сезон, накупаемся вволю, назагораемся… А потом с новыми силами – за работу! И ни одному сукиному сыну больше я не позволю использовать себя! Пусть хоть на куски меня режут, не позволю. Буду поступать, как учил отец Кирилл. Помогу конкретному человеку, если пойму, что помощь моя нужна и она не будет отвергнута. Но никакого насилия над собой, над своим даром… Я буду делать только то, что найдет отзыв в моем сердце. Это не так сложно, как мне казалось раньше. И, возможно, я даже научусь находить в этом радость. Радовался же отец Кирилл тому, что помогает людям. Вот путь! Помогать людям. Правда, далеко не всем можно помочь, и помощь эта – не оттаскивание силком от горящих углей, а нечто другое, более тонкое, требующее труда и терпения. Но я научусь, тем более что впереди у меня вся жизнь. И Жанна… Завтра я увижусь с ней. Жаль, что сразу всего не смогу сказать. Но она поймет. О, как она поймет! Ей и говорить не надо… Да, нужно будет попросить ее, чтобы она не пользовалась своей телепатией круглосуточно. Иначе я не смогу ни о чем думать, кроме как о том, что в ее присутствии я не должен ни о чем думать. Этак недолго и свихнуться… Но она умница, она поймет. О, Жанна, как я по тебе скучаю…»

И это было последнее, о чем он подумал перед сном.

Новый день

Ночь Егор провел отвратительную. Задремав было поначалу, он через час проснулся и, обуреваемый мыслями, провертелся до самого утра, изредка погружаясь в короткое беспокойное марево.

То ему мерещился кавказец, у которого взрывом отрывает руки и ноги, и он летит к небу, превращаясь в Большую Медведицу. Егор стонал, просыпался, думал, как спасти кавказца, но ничего не мог придумать, так как передатчик у него отобрали, а связаться с Чернышовым как-то иначе он не имел возможности.