Всеобщая история кино. Том 2 (Кино становится искусством 1909-1914)
Шрифт:
Гастон… Модо. Люди и мебель пробивали потолок нижнего этажа. Мы как будто играли в ватерполо. Каждый намечал себе какой-нибудь предмет. Мы договаривались: «Я хватаю шкаф, ты — буфет, а ты лови табуретку с тещей».
Жан Дюран. В гостиной обычно находился очень воспитанный господин с цилиндром на голове. Он всегда принимал на себя фортепьяно. Разумеется, его цилиндр был набит газетами.
Гастон Модо. А помните громадные трехэтажные леса, которые мы построили в Сент-Мари де ла Мер? Мы договорились заранее: «Ты свалишься в цемент, я в известку, а ты в чан». В леса врезался мотоцикл, и все взлетело на воздух. А мы попадали каждый куда было надо. Для людей привычных — это совсем просто.
Жан Дюран. Однажды укротитель Шнейдер предложил Фейаду купить 42 льва. Вся партия стоила Довольно дорого, и Фейад предложил мне взять половину для моих комических фильмов, так как папаша Гомон был очень прижимист. На
Жанна-Мария Лоран. А помните, как львица бросилась на укротителя, а Батайль отогнал ее тряпкой для мытья посуды?
Жан Дюран. Как-то раз мы снимали фильм о львах и консьержках. Из предосторожности мы вставили шипы в половые щетки.
Поло. Если б не это, они бы нас сожрали.
Жан Дюран. А Модо привязал к ногам кусок мяса, чтобы лев лизал ему голые пятки. Неприятно только, что лев принялся заодно жевать его ноги… Мы всегда работали с двумя операторами. Большие «каскады» нельзя было репетировать по тридцать раз, например, когда целый свадебный кортеж летит кувырком со второго этажа…
Гастон Модо. Или когда мы привозили к Сене двуколку, набитую людьми, которых вываливали прямо в реку… Дюран как-то написал в своем сценарии: «Десяток привратников», — и мы сказали своим ребятам: «Ступайте, оденьтесь привратниками». Затем посадили их в двуколку и сбросили в воду, думая про себя: «Авось там найдется лодка поблизости, если кто-нибудь из парней не выплывет».
Жан Дюран. Я так был в них уверен! Я не сомневался, что все будет в полном порядке. А они говорили, что им все нипочем».
Мы видим, какой веселый дух разрушения и озорства вдохновлял Жана Дюрана и его труппу. Дух юмористического журнала «Пель-Мель», в котором сотрудничал режиссер, расцвел в их нелепых и отчаянных выходках. Иногда в кинотеатре «Гомон-палас» живой Онезим, из плоти и крови, продолжал свои трюки в зале, проскочив сквозь экран, где показывали его фильм, как сквозь обруч, обтянутый бумагой. Иногда он прыгал в зал с потолка, как, например, в «Рождестве Онезима», о котором Дюран рассказывает:
«Ангел сообщает Онезиму, что жена ему изменяет и что он может сейчас захватить ее в четвертом ряду кресел кинотеатра «Гомон-палас». На экране показывают, как Онезим нанимает фиакр. После многих задержек и приключений он подъезжает к «Гомон-паласу», но его не впускают в зал. Он лезет на крышу, а его преследуют привратник негр, сын Беганзена, и все «пуики», переодетые полицейскими. Онезим карабкается на купол, открывает трап… и в тот же миг зрители видят, как живой Онезим с головокружительной быстротой скользит по веревке, свисающей с высокого потолка кинотеатра. На сцене его встречают кучер фиакра, которому он забыл заплатить, дежурный пожарный, привратник негр, собака Бубуль и полицейские. Он дерется с капельмейстером и проламывает ему голову, а сам проваливается в большой барабан… все кончается всеобщим примирением [134] .
134
Аналогично было организовано выступление Максе Линдера во время его приезда в Петербург в декабре 1913 года. — Прим. ред.
После этого рождественского сеанса директор кинотеатра пришел к Гомону с самой умильной миной: «Мы заработали 21 000 франков». Папаша Гомон на это только ответил: «Надеюсь, что в будущем году мы заработаем 25 000». Фильм и скетч демонстрировали в течение двух недель…»
Лучшими картинами Жана Дюрана были фильмы с Онезимом [135] . Эрнест Бурбон с размалеванным лицом, в слишком широком (или слишком узком) платье, с помятым цилиндром на голове походил на циркового «Рыжего». Этот законченный акробат обладал очень выразительной и забавной мимикой. Тут ни о каких тонкостях или психологических нюансах не было и речи. Прелесть фильмов с Онезимом заключалась в их живости, ритме, а главное, в железной логике развития каждой абсурдной ситуации. Считается, что «Онезим-часовщик» — один из первых удачных фильмов Бурбона — подсказал Рене Клеру некоторые эпизоды в фильме «Париж заснул». Вот его сценарий:
135
Вот названия некоторых фильмов этой серии: 1912 — «Онезим пишет любовный роман», «Онезим и слон»,
«Онезим-сыщик», «Онезим в аду», «Идиллия Онезима», «Онезим и забастовка шахтеров», «Онезим — почтовый чиновник»; 1913 — «Онезим на тропе войны», «Онезим и наследство Калино», «Онезим — чемпион бокса», «Онезим и его осел», «Онезим, тебе придется на ней жениться», «Исчезновение Онезима», «Онезим и неоконченная симфония», «Онезим и алмазы Раджи», «Онезим — дрессировщик людей и лошадей», «Онезим и цыганское сердце»; 1914 — «Онезим на прогулке», «Онезим и клубмен». — Прим. автора.В России Онезим был известен под именем Онисима или Свистулькина. — Прим. ред.
Онезим, желая, чтобы скорее прошло его любовное огорчение, забирается в обсерваторию и портит механизм точных часов. С этой минуты жизнь в Париже бешено ускоряется. Прохожие, омнибусы, фиакры несутся к площади Оперы бурным потоком. В магазине в один миг разворачивают рулоны сукна, режут их на куски, примеряют одежду, и покупатели убегают галопом в новеньких костюмах. Мэр венчает юную пару. После брачной ночи, пролетевшей как экспресс, молодожены уже качают младенца, который растет на глазах и перегоняет своего отца, уже обросшего длинной седой бородой.
Ритм фильма и чередование трюков все убыстряются. В целом эта картина — блестящая удача режиссера, охваченного страстью преувеличения, доведенного до абсурда.
В фильме «Онезим — цыганское сердце» герой завтракает в харчевне близ Сент-Мари де ла Мер. Цыган играет увлекательный вальс. Посетители танцуют, Онезим танцует, служанки танцуют. Преследуемые цыганом, Онезим и его подруга кружатся на крышах домов, на старой церкви и, наконец, падают на далекий пляж, тот самый, красоту которого так верно передал Ван-Гог в своей поэтичной картине.
Логическое развитие какого-нибудь положения независимо от того, правдоподобно оно или нет, доведение его до полного абсурда — таков прием, заимствованный Дюраном у Фейада («Намагниченный человек»), у Ромео Бозетти, у эстрадных актеров и в первую очередь из популярных юмористических журналов того времени: «Альманах Вермот» и «Эпатан». Детский журнал «Эпатан» был чрезвычайно распространен в самых широких кругах благодаря помещавшейся в нем серии рисунков «Стальные ноги» [136] . В ней художник Фортон изображал жизнь деятельных, неунывающих люмпен пролетариев. Их приключения продолжали пользоваться успехом у широкой публики еще в 1950 году. «Стальные ноги» — веселые анархисты, немного хулиганы — изображались пародийно и вполне могли быть действующими лицами в комедиях с Онезимом.
136
Персонажи этой серии назывались «стальными ногами» потому, что изображены были странствующими на триплексе (велосипеде с тройным сидением), педали которого они неутомимо вращали во время своих постоянных комических путешествий. — Прим. ред.
Когда Онезим попадает в плен к индейцам («Онезим — дрессировщик людей и лошадей»), его бросают на съедение хищным улиткам. Когда он дерется на дуэли («Онезим и клубмен»), ему сносят голову, но затем приклеивают ее на место, после чего он влюбляется в свою сиделку.
Истоки творчества Жана Дюрана ближе к народным традициям, чем у Фейада. Однако мы не находим у Дюрана социальной направленности комических фильмов Альфреда Машена. Дюран все отрицает: он насмехается над королями и полицейскими, над «благовоспитанными господами», судебными приставами и чиновниками, но не обходит насмешкой и рабочих-каменщиков или расклейщиков афиш. По его мнению, нет в мире человека, которому нельзя дать оплеуху или опрокинуть на голову ведерко с клеем.
Дюран убивает, спускает шкуру, оглушает, рвет людей на части, но без всякой кровожадности; он живет к мире абсурда, где оторванные головы можно приклеить обратно. В отличие от английского юмора его буйное отрицание не переходит в жестокость, меланхолию или помешательство. Подобно ребенку, Дюран сначала утверждает, что Париж можно поместить в бутылку, а затем с непоколебимой логикой развивает все последствия этого абсурдного предположения. Если английская традиция и оказала на него некоторое влияние через мюзик-холл, то Дюран все же сохранил сбой очень своеобразный стиль. Его нелепые фантазии берут свое начало от старых французских традиций, от средневековых фаблио и приводят его к стилю кабаре «Ша нуар», к Альфонсу Аллэ и профессиональным мистификаторам, а также к веселым проделкам студентов и художников. Нетрудно заметить, что американская школа очень многим обязана Дюрану. Он был главным учителем Мак Сеннетта, который, кроме того, многое почерпнул от Ромео Бозетти и Андре Дида.