Всевластие любви

У Филиппа вырвалось сдавленное:

– О Боже!

Кейт умолкла и ошеломленно спросила:

– Что случилось? Почему вы так смотрите?

Он ответил, усилием воли взяв себя в руки:

– Я думаю, что все происшедшее стерлось из его памяти, как только он удовлетворил свой инстинкт убийцы. Я не претендую на глубокое понимание мышления сумасшедших, но мне не раз казалось, что он совершенно не помнит о своих действиях во время приступа. Я даже думаю, что убийство, причем жестокое, бесчеловечное, будь то кролика, птицы, попавшейся в сеть, или другого беспомощного создания дает ему удовлетворение некоего чудовищного инстинкта и действует как мощный наркотик. Более того, как тонизирующее средство! Если бы он сохранял хоть малейшее воспоминание о деяниях своего нечеловеческого другого «я», наверное, он был бы в таком же ужасе, как и вы.

– Но Торкил прекрасно помнит, что пытался застрелить пса! – быстро возразила Кейт. – Он только что просил у меня прощения!

Филипп ответил, нахмурившись еще сильнее:

– Я полагаю, что его поведение в тот раз было обусловлено скорее страхом, чем безумием.

– Но это был всего лишь игривый песик, почти щенок! – запротестовала Кейт. – Даже тот, кто боится собак, не мог не видеть, как он был дружелюбен! Да ведь… – Она вдруг замолчала, вспомнив, как собака ощетинилась, рычала и пятилась от Торкила.

– Дружелюбен к Торкилу? – уточнил Филипп.

– Нет. Он… он, похоже, его боялся!

– Все животные боятся его, – сказал Филипп. – Вот почему в Стейплвуде нет собак, кроме старого дядиного спаниеля, который слишком толст и ленив и не отходит от хозяина. Говорят, что животные чувствуют, когда их боятся: лошади, во всяком случае, точно чувствуют это. Тогда так ли фантастично предположение, что инстинкт повелевает им остерегаться сумасшедших? Гарни вчера говорил о «бешеном кауром», на котором ездит Торкил. Я пропустил эти слова мимо ушей, но, Кейт, я сам ездил на этом коне, и он шел мягко и послушно! А как только за уздечку берется Торкил, конь начинает лягаться, брыкаться и весь покрывается потом. Причем можно сказать наверняка, что Торкил не боится лошадей. Не скажу, что он никогда не вылетал из седла, – все мы не безупречны! – но я ни разу не видел, чтобы его сбрасывала лошадь, чтобы ему не удавалось одержать верх над самым непокорным и упрямым скакуном. Но лошади не рычат и не ощетиниваются, и редко бывают свирепы. Определенно, Торкил никогда не подвергался нападению лошади, а вот собака однажды набросилась на него, и с тех пор он боится собак. Я думаю, он действовал под влиянием импульса, когда пытался застрелить вашего дружелюбного бродягу. Возможно, он был на грани очередного срыва, но вы его не испугались и вернули в реальную действительность, просто строго поговорив с ним, – как поступил и я, когда увидел его руки на вашем горле. Так же поступает и Минерва. Он испытывает невероятный страх перед Минервой, а меня побаивается. Возможно, вы тоже внушаете ему страх. Но однажды – и боюсь, очень скоро! – даже Минерва не сможет справляться с ним. И поэтому, дорогая моя, я не могу быть спокоен, пока вы остаетесь в Стейплвуде.

– Но тетушка не знает… не может быть, чтобы она знала!.. – Кейт запнулась. – Она считает, что у него просто нервное расстройство и что за последнее время ему стало лучше!

– На самом деле ему стало хуже! – прервал ее Филипп. – До сих пор, хотя я и подозревал, что он страдает каким-то умственным расстройством, я не мог быть полностью в этом уверен. Я часто приезжал в Стейплвуд повидать дядю, но последние годы я не оставался здесь дольше, чем на одну ночь. – Он криво усмехнулся. – Минерва не очень-то поощряла меня продлить свое пребывание! Она каждый раз весьма изобретательно находила предлог, чтобы отослать меня домой. Но в этот раз я был глух к ее намекам и увидел много такого, что нетрудно было скрыть на несколько часов. Я честно скажу вам, Кейт, я был поражен переменами, произошедшими в Торкиле. Нервное расстройство? Минерва так это называет? Умственное расстройство – вот это гораздо ближе к истине, и она об этом прекрасно знает! Почему, как вы полагаете, она все еще держит Торкила в детском крыле?

– Она говорила мне, чтобы его не беспокоили, – нерешительно ответила Кейт.

– Чтобы охранять его! – отрезал Филипп. – Для чего Баджер и Делаболь оба живут в том же крыле? Почему Торкилу не разрешается выезжать одному? Общаться со сверстниками?

– Потому что… О, Филипп, не надо больше, умоляю! Вы не любите тетушку и несправедливы к ней! Если она обманывает себя – что, я думаю, вполне вероятно, – или если ее обманывает доктор Делаболь, стоит ли удивляться, что она с готовность верит, что эти припадки ярости происходят от слабого здоровья и с возрастом пройдут? А может быть, она просто не хочет смотреть страшной правде в глаза? – Кейт встала и порывисто прошлась по комнате. – Вы сочувствуете дядюшке, не так ли? А он ведь тоже не хочет знать правды! Если Торкил безумен, возможно ли, чтобы сэр Тимоти об этом не знал?

Разговор был прерван появлением Пеннимора, вид которого недвусмысленно свидетельствовал, что его чувство приличия в высшей степени оскорблено. Он обратился к Кейт в самой торжественной своей манере:

– Я прошу прощения, мисс, но, поскольку ее светлость нездорова, я считаю своим долгом известить вас, что миссис Торн ударилась в пророчество!

Глава 16

Филипп, не удержавшись, расхохотался. Пеннимор счел подобное поведение столь неподобающим, что подчеркнуто игнорировал его, по-прежнему обращаясь исключительно к Кейт. Голосом, абсолютно лишенным выражения, он произнес:

– Вследствие чего, мисс, шеф-повар, насколько у меня хватило способностей понять его, ибо он имеет достойное сожаления обыкновение в минуты волнения переходить на французскую речь, намерен покинуть Стейплвуд не позднее завтрашнего дня.

У Филиппа тряслись плечи, но Кейт было не до смеха.

– Боже правый! – воскликнула она.

– Да, мисс, – согласился Пеннимор, легким поклоном одобряя столь похвальный стиль восприятия печальных новостей. – Далее, одна из кухарок забылась настолько, что впала в ипохондрию!

– Да это же просто греческая трагедия, а Пеннимор олицетворяет хор! – снова развеселился Филипп.

Пеннимор произнес ледяным тоном:

– С вашего позволения, мастер Филипп, это совсем не смешно!

Филипп ухмыльнулся. Этим своим замечанием Пеннимор пытался низвести его до положения школяра, но извинился со всей любезностью.

– Но… но отчего же шеф-повар решился покинуть нас? – в недоумении спросила Кейт.

– Из-за пророчества, мисс. Разумеется, миссис Торн имеет полное право заниматься пророчествами, если ей так угодно, но пусть она держит их при себе и не нагоняет страх на прислугу. Более того, я категорически возражаю против этого, ибо ее предсказания оказывают весьма огорчительное влияние на женщин, не говоря уже о шеф-поваре. Впрочем, это неудивительно, принимая во внимание его иностранное происхождение. Миссис Торн, мисс, взяла привычку предвещать бедствия. И в самом деле, однажды – это было первое ее предсказание беды – она предсказала грядущее несчастье и на следующий же день второй лакей упал с черной лестницы.

– Боже милосердный! – ужаснулась Кейт. – Он сильно расшибся? Ничего себе не сломал?

– О нет, мисс! Гораздо хуже! – сказал Пеннимор. – Он разбил три чашки севрского фарфора и тем самым погубил сервиз.

– Но ведь главное, что не пострадал лакей! – запротестовала Кейт.

– Лучше было бы пожертвовать лакеем, мисс, уверяю вас, – сурово отвечал Пеннимор. – Не Бог весть какой слуга, не составило бы труда его заменить, не то что чашки севрского сервиза. Но вернусь к предсказаниям миссис Торн: в следующий раз ей привиделся Стейплвуд, сожженный дотла, и через пару дней загорелась сажа в кухонном камине, так что его пришлось засыпать каменной солью, из-за чего обед был подан на целый час позже. Ей осталось теперь увидеть львов и тигров в саду, чтобы ни одна горничная неделю не осмелилась высунуть нос из дому.

– А что ей привиделось в этот раз? – поинтересовался Филипп.

– Сэр, мне чрезвычайно неприятно, и вовсе не таких видений ждешь от почтенной женщины, даже и подверженной странностям, как я это называю. Она говорит, что видела в Голубом салоне гроб, из которого струилась кровь. Вы правы, мисс, это в высшей степени прискорбно, и я бы даже сказал, весьма неподобающе. К сожалению, одна из горничных известила об этом мисс Сидлоу, и та сочла возможным взять на себя прерогативу ее светлости и выбранить миссис Торн.

– Ну, это не поможет! – быстро сказала Кейт.

– О да, мисс, конечно, не помогло. Они поссорились, – продолжал Пеннимор. – И, – добавил он, готовясь сообщить о главном, – миссис Торн сейчас лежит в постели со спазмами. Я подумал, что вам следует об этом знать, мисс.

Эта тирада побудила мистера Филиппа Брума ядовито заметить:

– В самом деле? И что же привело вас к этой мысли?

Кейт, в отличие от своего жениха, не обращавшая внимания на высокопарность Пеннимора, поспешила заметить: