Всеволод Вишневский
Шрифт:
«Океан» ошвартовывается у угольной стенки, грохот осыпающегося в ямы угля, клубы пара, дыма и угольной пыли, стук лебедок, громкие команды боцмана, мелькающие флажки сигнальщиков. Вахтенный начальник со свистком, биноклем и рупором носится по кораблю и набережной, обливаясь в этот холодный октябрьский день потом. Все в движении…
«Дня не хватило, и работа продолжается ночью. Большой дуговой фонарь, подвешенный у кормового мостика, то вспыхивает ярким фиолетовым светом, то затухает. Неподвижно застыл гигантский кран, уходя куда-то в темную высь неба. Целая гирлянда огней вокруг гавани, и от этого мрак становится еще гуще. Точно отсчитывая секунды, делают проблески створные маяки.
Ночь и сон — неразлучные спутники властвуют кругом.
А сейчас он захвачен дружной работой. Вместе со всеми участвует в общем труде, ощущает его красоту. Сейчас Всеволод не может отрешиться от навязчивого сравнения, неожиданно пришедшего на ум. Вот эти фигуры, пропитанные угольной пылью, словно выхвачены из фантастической пьесы. Только спектакль этот необыкновенный: вместо артистов — моряки, подмостками служат гранит стенки, палуба и трюмы. Зрители отсутствуют. По своей силе и красоте такая постановка далеко превосходит все жалкие искания театральных эстетов, думается Всеволоду…
Уже тогда в Вишневском исподволь вызревал протест против изживавших себя театральных форм.
И еще один, связанный с плаванием на «Океане» мостик в его писательское будущее. Здесь наставник рулевых познакомился с молодым штурманом Леонидом Соболевым. Отныне их свяжут общая любовь к морю и флоту, к военно-морской литературе, совместная работа по организации ленинградского отделения — ЛОКАФа. Их художественные произведения, легшие в фундамент советской военно-патриотической (оборонной, как говорили в 20–30-е годы) литературы, будут называться рядом, в одной «обойме». И воевали вместе — в финскую кампанию, затем обороняли Ленинград. Правда, через некоторое время Леонид Соболев был откомандирован на другой фронт, чего Вишневский, весьма ревниво относившийся к каждому, кто уезжал (точнее, улетал) из блокированного Ленинграда — независимо от причин! — долго не мог простить…
В плавании на «Океане» — а проходило оно в Балтийском море, у берегов Финляндии и Швеции, — Всеволод выполнял свои прямые служебные обязанности и одновременно — корреспондентские. Поход завершился успешно, и последняя фраза очерка о нем звучала так: «Экзамен сдан, и это дает право на другие, еще более дальние походы Красного флота».
Очерк «В далеком плавании на „Океане“» содержал ряд превосходно выписанных картин боевой службы, встреч с иностранными судами в море, и публикация его сначала в газете «Красный Балтийский флот», а спустя некоторое время в Москве, в журнале «Молодая гвардия», придала Вишневскому уверенность в своих силах. И, наверное, для него не явилось особой неожиданностью, когда спустя неделю после возвращения из похода, 1 ноября 1922 года, его вызвали в Политическое управление Балтийского флота.
— Есть мнение послать вас на постоянную работу в редакцию. Как смотрите? — не столько спросил, сколько сообщил как о деле решенном начальник редакционно-издательского отдела.
Всеволод возражать не стал и в тот же день приступил к выполнению обязанностей заведующего военным отделом «Красного Балтийского флота».
Редакция размещалась там же, где и Пубалт, — в здании Главного адмиралтейства. Встретили Вишневского тепло, почти все сотрудники знали его как нештатного автора. Из сохранившихся в архиве заметок видно, что в редакционной жизни новичка занимает все. Вот беглые, окрашенные мягким юмором портретные зарисовки коллег-журналистов «КБФ»:
«С. Виноградов — на вид очень строгий, к начинающим писателям и поэтам относится отечески. Носит ушастую женскую шапку…
В. П. Малышев — незаменимый спецхроникер. Все знает, все видит, все слышит. Галоши носит девятый номер…»
И тут же автопортрет: «Вс. Вишневский — носится по редакции и типографии с утра до вечера. Никак не может закончить свой „Океанский“ дневник».
Всеволод учится тому, чего требует новая
профессия: много пишет сам, ищет и находит интересных авторов, дежурит в типографии, занимается правкой.Перемена службы почти ничего не изменила в бытовом отношении: живет он по-прежнему на Невском, в комнате, которую ему выделил исполком как преподавателю школы, оклад — на том же уровне. Немного выручает гонорар, но все равно с деньгами туговато. В фельетоне несомненно автобиографического происхождения «Как живут и работают газетчики» Всеволод высмеивает представление обывателя о том, что журналисты «„огребают“ лимоны (на тогдашнем жаргоне — деньги. — В. X.) до отвала».
Атмосфера редакционной жизни поглотила Вишневского целиком. Как и среди моряков, он чувствовал себя здесь в родной стихии. И очень скоро уже не удивлялся терпению секретаря редакции, который, стараясь быть деликатным, безуспешно пытался разъяснить начинающему поэту, что слово «валенок» не рифмуется со словом «бутылка»…
Понятен ему был и редактор, расправлявшийся с подобными поэтами быстро, по его любимому выражению, «в темпе». Если «поэт» все же задерживался в кабинете, продолжая развивать тезис о неповторимости и гениальности своих стихов, редактор останавливал его на полуслове и спрашивал:
— Чего вы не любите больше всего?
После этого посетитель, если он был из окологазетной литературной братии, ретировался мгновенно. Замявшегося, не нашедшего что ответить рифмоплета настигал решительный удар. Редактор поднимался с кресла и объяснял — громко, на всю редакцию:
— А я не люблю скверные стихи и тех, кто отнимает время!..
Тем не менее множество начинающих литераторов получало возможность испробовать свои силы на страницах «КБФ». Именно им адресовались регулярно публикуемые беседы под рубрикой «Литературная учеба». В одном из номеров газеты давалась такая, например, установка для молодых: «Редакция „Красного Балтийского флота“ наводнена стихами, поэмами, баснями. В пролетариате пробуждаются яркие творческие силы. Напряженный революционный темп жизни — великолепная почва для всходов новой культуры. Тем необходимее юным искателям новой культуры напряженно учиться во всех областях науки и искусства».
Почему именно эта сторона редакционного быта — общение, сотрудничество с творческой молодежью — больше всего занимает Вишневского? Ответ прост: в нем самом бродят, требуют выхода наружу художнические соки. Правда, сам он этого еще толком не понимает, и литература для него сейчас, с одной стороны, нечто непостижимое и недосягаемое, а с другой — вроде бы посильное каждому. Чтение классиков русской и мировой литературы, античных писателей, проверка своих способностей в различных жанрах — все это поглощало свободное от редакционной службы время. В конце двадцать второго года Всеволод даже участвует в написании коллективного романа «Тайна похищенных документов» (он печатался с продолжением на страницах «КБФ», его герой — балтийский моряк Смелков — совершал невероятные подвиги, но всегда согласно законам приключенческого жанра из воды выходил сухим).
Много сил отдает Вишневский и организации литературного движения, учебы писателей, специализирующихся на военно-морской тематике. Так, он был одним из инициаторов создания Краснофлотской свободной литорганизации писателей и поэтов «Алые вымпела» при редакционно-издательском отделе Морского ведомства и выпуска в 1924 году одноименного альманаха.
Однако основная сейчас для Всеволода работа — журналистская. В редакции он сразу пришелся ко двору и свой «воз» тащил весело, легко и без особых видимых усилий. Как всегда бывает в таких случаях, ему и раз за разом подбрасывали то одно, то другое новое задание или обязанность. В январе 1923 года он назначен помощником редактора (по нынешним понятиям — заместителем). Зримое представление о круге его обязанностей дают хотя бы такие выдержки из распоряжения редактора — под названием «Директива редакции на период с 15 по 21 июля 1924 года» (редактор отбывает в командировку):