Всевышний-I

Реле перезарядки сработало, и схема поплыла по комнате. Она явно искала место, куда сбросить ток. Светящийся чертеж рос на экране.

"Она идет сюда", - понял Александр и отскочил от прибора.

Согнувшись, он судорожно копался в хламе, скопившемся в углу комнаты, выхватил длинный медный прут, бросил наугад. Прут разбил люстру. В комнате стало темно - жидкая предрассветная мгла. Ползком подобравшись к пруту, Александр снова бросил его, оглушительно лопнула трубка преобразователя. Тогда он забился в самый угол, снова подобрав прут. Легкий зуд прошел по голове, под волосами.

"Так, что ли, они встают дыбом?"

Искр на радиаторе отопления не было. Смертоносный заряд бродил где-то рядом. Ищет... В мутном свете утра комната казалась чужой, никогда не виданной. Что это? Искры на водопроводном кране... Бросить? Взмах - и вспышка с грохотом озарила комнату. Почерневший, исковерканный прут валялся возле раковины. В это время внизу раздался длинный звонок. Александр взглянул в окно. У дверей стояла длинная черная машина, и человек в черном, сияя выбритой макушкой, расспрашивал полуодетого князя.

Черный человек ввел Александра Волошина в большой зал, тускло освещенный сквозь цветные стекла высоких стрельчатых окон, и бесшумно удалился. Стены и пол зала были сложены из грубо обтесанных плит в раннеготическом стиле, но пол зеркально блестел, залитый прозрачным пластиком. Черное распятие на стене, черный полированный стол с белым телефоном и два уютных, низких кресла - вот все убранство зала.

Кардинал Спиллейн в белом одеянии выплыл из маленькой боковой двери, тщательно запер ее за собою.

– Я просил позвать вас, сын мой, - вкрадчиво сказал кардинал, опуская подкрашенные веки, - потому что надеялся внести мир в вашу беспокойную душу. Святая церковь в эти трудные дни должна стать прибежищем для каждого.

– Что нужно от меня святой церкви?
– дерзко спросил Волошин.

Кардинал разглядывал рукав его костюма, светлый, но в пятнах, мятый.

– Иногда мы можем нашими ничтожными силами способствовать славе творца, - почти пел кардинал.
– В своей благости бог забыл о дерзости и самомнении человеческом. Ни очищающих громов с небес, ни проповеди малым сим мы не слышали от неба с библейских времен.

– Я понял, что вы хотите, святой отец, - улыбнулся Волошин.
– Но на мелочи не размениваюсь. Чудеса поштучно - это не по мне. Поднимать на прозрачном шаре магнитофон с динамиком или учинять дебош с искусственными молниями - мне не к лицу. Я, знаете ли, первый инженер своего века. Вот что... Хотите, я вам сделаю настоящего бога? Так и назовем: "В-1, всевышний, первая модель".

Он почти грубил, надеясь, что его выгонят. Но Спиллейн только наклонил голову и светски улыбнулся:

– А разве это возможно?

– Вы сомневаетесь в возможности существования бога?

– Нет, конечно. Но сделать...

– Почему бы и не сделать то, что принципиально возможно? Современная техника в силах сделать бога, и ангелов, и самого дьявола, если есть средства, время и инженер с ясной головой.

– Скажем, два миллиона, семьдесят дней и вы, мистер Волошин?

Это было сказано почти без выражения.

– А есть у вас техническое задание на проектирование, мистер заказчик?

– Что мы вкладываем в наше представление о боге?
– кардинал раскрыл книжку.
– Он должен быть всемогущ, вездесущ и всеведущ...

– Вот что, святой отец, - сказал Волошин, с ненавистью глядя на белые холеные пальцы кардинала, сцепленные на животе.
– Мы, инженеры, метафор не любим. Говорите точно. Всемогущ - в смысле побьет любой танк, самолет, корабль, пехоту или толпу - пожалуйста! Он сможет нагонять панику, воздействуя на мозг подходящими частотами - это ли не чудо? Нажмите кнопку - он отнимет волю, память, растопчет личность, ее гордость и независимость. Всеведущ? Скажем, миллиард битов памяти довольно? Машины, которые сейчас рассчитывают полеты на Луну, не имеют и половины этого. Вездесущий - на что вам такой большой? Сделаю пятьсот на пятьсот и на триста.

– Он должен исцелять болезни.

– Рентген, физиотерапия? Это можно.

– Он должен быть нечувствителен к мирским соблазнам.

– Все мои машины таковы, хотите - верьте, хотите - нет. Они не пьют, не курят, не заводят себе легкомысленных подруг и не нарушают без особой команды ни одну из заповедей Моисея.

– Он должен вещать слова истины. Возможно громче...

– В децибелах это сколько?
– свирепо переспросил Волошин.

– Мм... Не знаю.

– Ну так узнайте, посоветуйтесь. Еще что?

– Он должен изгонять бесов.

– Где, откуда? Вы уже имеете этих бесов? Знаете технологию изгнания?

– Нет, - заюлил кардинал.
– Но я думал, что бесы комплектуют... вашу установку.

– Только за особую цену. Работа мелкая, нудная, партия большая. За ту же цену не берусь.

– А если он будет как бы изгонять... Понимаете?

– Понимаю. Не выйдет. Фокусами не занимаюсь. Что вас все тянет на фальшивку, когда я предлагаю настоящего бога? Где ваша вера?

– И дорого обойдется партия бесов, скажем, сотня?
– поинтересовался кардинал, уклоняясь от диспута о вере.

– Три тысячи с носа или пары рогов, если угодно в рогах...

– Да?.. Ну, я думаю, бесы отпадают. Что ж нам переплачивать? Тем более за такую нечисть, врагов рода человеческого...

И утру семидесятого дня инженер Александр Волошин вымотался до конца. В наглухо огороженном высоченном эллинге на краю города под наблюдением десятков лаборантов на решетчатых лесах сновали автоматически действующие разрядники. Александр лично проверял через преобразователь квадрат за квадратом, пока не начинало рябить в глазах. В шесть утра все было закончено, проверено, исправлено. Он задремал в машине. Но и во сне перед ним вставали клетки гигантского радиомозга, однообразные сплетения усилителей, емкостей и сопротивлений, множество датчиков и эффекторов, сложных излучателей, гигантский аккумулятор и всевозможные связи между узлами машины. Все это существует, все это пришлось создать, затратив массу сил и времени, но когда снимут леса, эллинг окажется пустым. Нечто, наполняющее его решетчатый свод, уйдет в атмосферу, для непосвященных исчезнет. И вместе с тем оно будет повиноваться шифрованным радиосигналам. Сможет говорить и выполнять логические действия, сможет обрушить электрическую бурю, лгать, интриговать, а главное - сковывать цепями невежества, лицемерия и животного страха...

И перед засыпающим сознанием неслись смутные видения - грозно светящаяся радиосхема, которую, как дубину, занес над миром обезьяночеловек в белой сутане.

Когда Александр проснулся, солнце было уже высоко. Машина стояла у пансиона, князь сидел на ступеньках с газетой в дрожащей руке и плакал.

– Смотри, Саша, смотри, - лепетал он, мешая русские и испанские слова, - наши, русские, на Луне, еще вчера...

Волошин вырвал газету, С листа на него смотрел ряд портретов, русские имена... Он уронил бумажный лист, откинулся на подушки машины, как от пощечины. Князь проворно подобрал газету, уставился в нее.