Вслед за Ремарком
Шрифт:
«Какие смешные женщины! – подумала Нина, устало вздыхая. – Имеют ответы буквально на все вопросы… Но разве они не правы?» Ей казалось, что во сне она должна получить самый главный ответ на главный вопрос: все-таки любит она или уже не любит своего мужа? Но приснилось ей за несколько минут расслабленной дремы совершенно другое. Она снова была с Робертом в баре «Три медведя». И сон ее хоть и продолжался не более пяти минут, но был так сладостен, что после того, как она проснулась, ей показались несущественными все вопросы, которые она задавала себе и другим, а хотелось только одного – чтобы Роберт снова обнимал ее, буквально обволакивая теплотой участия в ее жизни.
«Ерунда, ведь этого не было на самом деле! Не было! – сказала она себе. – Сон – всего лишь продукт биохимических реакций возбужденных участков мозга. Надо выкинуть из головы эти дурацкие сны!» Но в то же время единственным ее желанием было снова закрыть глаза и снова очутиться в объятиях ласковых рук и слушать чудесный голос, которым он спрашивал ее, отчего ей так плохо…
Спасением оказалась все та же девушка в халатике, пришедшая и за ней.
– И вам пора делать личико! – профессионально ласково сказала она Нине и повела ее в специальный зал. И пока там на лицо Нине накладывали разные виды глины, потом кашу из водорослей, потом какой-то крем и, наконец, делали легкий макияж, она уже не думала ни о чем. И только однажды ей пришлось вздрогнуть: из холла донеслось знакомое властное контральто. Нина всмотрелась в зеркало: в приоткрытом проеме двери была видна дама. Она очень важно, с королевским видом, очень прямо восседала в инвалидной коляске, и плечи ее были закутаны в невиданной красоты пушистые меха, на голове красовалась элегантная фетровая шляпка с вуалеткой и сизым пером. Под пером виднелась прическа цвета спелой пшеницы, а под вуалеткой – яркие, сочные губы: видимо, помады для Клеопатры Михайловны девушки не пожалели.
– Ну, девочки, до следующего раза! – взмахнула Клеопатра властной рукой, затянутой в тонкую перчатку, а ее
– Что-нибудь не так? – заботливо спросила ее вездесущая администраторша.
– Все так, только результата не видно, – вздохнула Нина.
– Это кажется! – заверила ее администратор, прижимая руку к сердцу в знак правдивости своих слов.
Нина машинально примерила на себя ее роль. «А ведь, пожалуй, меня уже и не возьмут на такую работу, – подумала она. – Во-первых, эта женщина меня моложе, а во-вторых, мне никогда не научиться врать клиенткам так с ходу, не моргнув глазом. Хотя я ее нисколько не осуждаю – работа есть работа».
– Я вам еще позвоню, – сказала Нина администраторше, и та, сообразив, что странная клиентка вряд ли у них появится вновь, а значит, не стоит больше тратить на нее время, быстро ускакала по своим делам.
«Куда же мне теперь идти?» – подумала Нина и с тоской опять посмотрела на себя в зеркало. В ответ она увидела вымученное изображение собственного лица. Нина растянула рот в улыбке. Сказала: «Сы-ы-ыр!» Дорогая помада блестела на ее губах, веки переливались, будто на карнавале, румяна на щеках создавали видимость здорового румянца. Даже лоб, подбородок и шея и те отдавали модным теперь загаром. Нина вытащила из кармана носовой платок, медленно провела им по лицу, по векам, по шее. На платке остались небольшие следы – косметика была действительно хорошей. Раздались еще чьи-то шаги, дверь в гардеробную открылась, вошедшая женщина с удивлением уставилась на Нину, на ее платок.
– Соринка в глаз попала, – объяснила Нина, торопливо взяла в руки сумку и вышла в холл. За огромными окнами было уже темно.
«Однако я здорово задержалась», – подумала Нина, надела свою уже видавшую виды дубленку и вышла на улицу. Администраторша даже не посмотрела ей вслед.
– А Клеопатру Михайловну она провожала на цыпочках! – усмехнулась Нина. – Наверное, я в самом деле делаю что-то не так!
И дождь, и снег уже перестали идти, под ногами блестел мокрый асфальт. Влажное небо, ветки деревьев с каплями на концах темнели над Нининой головой.
«Куда мне идти?» Она засунула руку в карман, достала оттуда остатки денег – мятые бумажки, пошарила еще – вытащила две связки ключей. Одну тяжелую – от нового жилья и два ключика на простом колечке отдельно.
– Что ж, пойду пока домой, – решила она, имея в виду их с Кириллом квартиру.
По дороге Нина зашла в магазин и накупила полный пакет полуфабрикатов – пельменей и блинчиков, рыбные котлеты, пластмассовые баночки разных салатов, именно то, к чему раньше относилась с недоверием и брезгливостью, – кто его знает, из чего приготовлены эти продукты? Раньше она готовила Кириллу все натуральное.
– Ничего, захочет есть, съест и такое! Пусть приучается! – сказала она себе и потащила пакет домой. Проезжая бульвар, она посмотрела в сторону памятника поэту – там вдали за березами располагалось здание автошколы. Из троллейбуса его не было видно, но Нина знала, что окна школы освещены. В одном из них, она прекрасно представляла себе, был виден медленно и скучно шевелящий губами Роберт, за столами сидели шепчущиеся ученики. Интересно, пришла ли сегодня на занятие Лиза? Сердце Нины казалось совершенно пусто, и ее не тянуло больше в класс, не то что несколько дней назад, когда она думала, что ничто – ни ураган, ни Кирилл, ни свекровь – не может помешать ей посещать занятия. Она не хотела даже допустить мысль о том, что села бы сейчас с Лизой рядом. И никакой Роберт не в силах тут был бы помочь. Она и не поняла, с чего это вдруг увидела во сне там, в комнате отдыха в косметической раковине, будто он ласково обнимает ее, принимает участие в ее делах. Ничего этого на самом деле не было и в помине. Да, они действительно сидели в баре рядом, но сидели, как двое старых знакомых, таких уже далеких, что вот сейчас встанут и разойдутся, обменявшись на прощание новыми телефонами, и не будут испытывать никакого желания встретиться снова еще тысячу лет. То ли следы ссоры, то ли еще что-то непонятное, злое витало между ними. Роберт подливал ей коньяк, сам он пил минеральную воду, иногда задавал ей вопросы, она отвечала, а он больше молчал. Но она все-таки рассказала ему о муже, о Лизе и ее звонке, о дурацком предложении освободить ей место. Роберт ничего не говорил, никак не комментировал происходящее, только слушал, да и то, казалось, не очень внимательно. И чем дольше он ее слушал, тем с более скованным видом они сидели. Ей было непонятно, о чем он думает: то ли о Ленце, то ли о Михалыче. Но уж во всяком случае, ей казалось, что не о ней и ее проблемах.
Допив коньяк, она встала.
– Тебе куда? – равнодушно-вежливо спросил он.
Она назвала адрес косметического салона.
– А, знаю, – спокойно ответил он, и в его глазах она прочитала: почему же и не сходить девушке на процедуры после унылого посещения больницы? Конечно, необходимо поправить нервишки, они расшатались: общество повесившегося от бездарности прожитой жизни товарища – зрелище не для слабонервных дамочек.
«Да черт с тобой, думай что хочешь», – решила она и, когда они подъехали к салону, вышла из машины, сухо кивнув в знак прощания. «Только бы деньги Ленцу он передал, а остальное его не касается! – И она подумала, что очень некстати рассказала ему правду о домашних делах. – Черт меня дернул откровенничать с ним! – думала она. – Кто он мне такой? Подумаешь, преподаватель! Гуру! У него таких дур, как я, по десятку в каждой группе! Какой он мне товарищ? Еще романы какие-то стала читать!» Сердце же ее независимо от ума все-таки вело какую-то свою, странную, жизнь, храня воспоминание о прикосновении рук этого человека. И, войдя в квартиру, она первым делом спустила в мусоропровод совершенно неповинный, в сущности, в ее бедах роман Ремарка «Три товарища».
Роберт действительно в это время сидел за столом в своем классе, тупо смотрел в учебный журнал и ждал, пока его ученики напишут и сдадут экзаменационные тренировочные тесты. Время от времени он переводил взгляд от журнала вверх на стену, где на специальной таблице была изображена в разрезе коробка передач, а потом опускал его на склоненные над листами головы учащихся. Нинино место прямо перед ним пустовало. Лиза сидела одна и с равнодушным видом помечала крестиками определенные клеточки. Ее светлые кудри по-прежнему были уложены в роскошную прическу, только вот множество безделушек – брелочки, сережки, перстни куда-то исчезли. Теперь на правом указательном пальце ее прелестной ручки красовалось одно-единственное кольцо со светло-голубым камнем дивной красоты.
«Как она домой-то пойдет с таким бриллиантом? – вяло подумал Роберт, мельком взглянув на ее кольцо. – Треснут еще по башке в темном переулке!» И вдруг его будто что-то зацепило: «А уж не Нинин ли муж так облагодетельствовал девочку?!» Роберт ничего не понимал в драгоценных камнях, но стоимость украшения бросалась в глаза – кольцо было действительно дорогое, не бижутерия. Он вспомнил рассказ Нины о ее злоключениях с мужем и Лизой. Сначала ему показалось, что Нина для красного словца что-то выдумывает или преувеличивает, уж очень нестандартной выглядела история. Ему и раньше попадались дамочки из числа учащихся, как правило, бальзаковского возраста, желающие выдать себя за героинь необыкновенных романов, преподносящих себя как натур на редкость чувствительных или, наоборот, стервозных. «Женщины – странные существа, – думал Роберт. – Головы их забиты какой-то несущественной дрянью – поисками тряпок, желанием нравиться, желанием приукрасить себя. Вообще-то это легко объяснить – они не могут жить без мужчин – без мужей, без любовников». Сам Роберт считал, впрочем, как многие другие, что любой женщине, если ее не любит никто из мужчин, просто нечем заняться на белом свете. (Необходимо отметить, что мой дорогой герой Роберт не так уж был и виноват в своих мыслях. В противовес Советской власти, приучившей мужчин к тому, что женщина в оранжевой дорожной куртке с кувалдой в руках есть явление в мире весьма распространенное, он полагал, что смысл существования женщины заключается в наличии у нее мужчины, то есть его самого, как представителя сильного пола, то теперь этой точки зрения на женщину учат нас не пионерские диспуты на тему «Может ли девочка быть другом?», а общественное мнение – многочисленные ток-шоу, иллюстрированные журналы и базарные разговоры. И то, что женщины еще с середины девятнадцатого века более или менее успешно боролись против неравноправия и с огромными трудностями поступали в университеты, уходили из своих домов и от мужей и даже вступали в революционную борьбу, чтобы хоть как-то и где-то проявить ум и волю, теперь, как говорится, никого не колышет. Сто пятьдесят лет назад в России вызывал активные дискуссии женский вопрос, и лучшие представители сильного пола, а среди них, например, и некто Герцен из далекого Лондона, пытались привлечь к его разрешению самые
блестящие умы, а теперь у нас женского вопроса нет. Интересно, что некоторые российские мужчины, как и тогда, тоже живут в Англии, но головы их заняты не тем, чем у Герцена, и вопросов к ним мы поэтому не имеем.)Учебное время закончилось, учащиеся стали сдавать Роберту работы. Небрежным жестом и Лиза протянула ему свой листок.
– Останься! – тихонько сказал он ей, когда она уже поворачивалась к нему спиной.
– А что? Я тороплюсь, меня ждут!
– На минутку.
– На две секунды, не больше! – Лиза делано вздохнула и уселась прямо перед его носом на первую парту. Он сам удивился, заметив, что куда-то улетучился его просящий тон в обращении с Лизой. Раньше он не мог смотреть на нее прямо – так она его ослепляла. Теперь же он совершенно спокойно смотрел на ее лицо и ясно видел те недостатки, которые абсолютно не замечал раньше. Так, например, он отчетливо понимал, что на самом деле черты лица Лизы совершенно не похожи на черты американской кинозвезды, а просто искусно нарисованы под нее, и родинка над губой тоже не настоящая, а нарисованная. Он подумал, что, наверное, должен был видеть все это и раньше, просто ум его, сверх меры заинтересованный, отказывался осознавать эти детали.
«Интересно, как бы она выглядела сразу после бани с парилкой?» – подумал Роберт, но тут за последним учеником затворилась дверь.
– Есть что-нибудь новенькое насчет сдачи экзаменов? – нетерпеливо спросила Лиза.
Роберт закрыл учебный журнал и аккуратно положил рядом простенькую шариковую ручку.
– Ты на кого все-таки учишься в институте, моя красавица? – вкрадчивым тоном начал он. Он и сам еще точно не знал, зачем попросил остаться здесь эту девушку, которая очень нравилась ему всего несколько недель назад. Так нравилась, что он, повидавший за годы работы в школе столько женщин, робел перед ней. Но почему-то не мог он после Нининого рассказа отпустить Лизу с занятия просто так. Он должен был поговорить с ней. Но не спросишь же ее сразу, прямо в лоб, знает ли она, что разрушать чужие семьи очень нехорошо? Какое, собственно, ему до этого дело? Лиза капризно надула губки, завела глаза в потолок.
– На психолога. Еще вопросы будут?
– Интересная специальность… – протянул задумчиво Роберт, не моргнув глазом в ответ на ее явное нетерпение. – Чему же вас там учат? Психологии предпринимательства, как теперь говорят, менеджмента и маркетинга, или психологии воспитания детей, или психологии любви?
Лиза перевела взгляд куда-то в область его подбородка, очевидно, почувствовав подвох. Роберт замечал в ней и раньше, что прямо в лицо собеседнику она никогда не смотрела, взгляд у нее был блуждающий, и из-за этого было трудно понять, о чем же она на самом деле думает. Но если некоторое время назад Роберт полагал, что такой взгляд придает Лизе заманчивую таинственность, которая якобы должна присутствовать в каждой женщине, то теперь ему казалось, что она все время что-то недоговаривает или просто врет и пытается это скрыть.
– Психологию общества! – с вызовом заявила Лиза. – И психологию жизни! Как суметь выжить в такое время, как наше! Но тебе-то до этого что?
– А-а-а, – понятливо закивал Роберт. – Изучаете психологию хищника?
– В том числе. И хищника, и жертвы.
– Угу! По принципу: мир есть борьба! Сначала изучаете, как правильно заманить и загнать жертву, потом – как не выпустить ее из цепких когтей и с пользой для себя попить кровушки?
– Ничего подобного! – Лиза сидела с непроницаемым лицом. – Учимся принимать осознанные решения, выпутываться из сложных ситуаций, словом, сами формируем свою жизнь. Но я же сказала, что тороплюсь!
– Значит, то, что ты каждый раз бросаешь бумажки от мороженого прямо под машину, – это не неосознанное проявление милой неряшливости, а сознательное поведение? А то, что ты до сих пор не выучила «Правила дорожного движения» и ездишь как попало, и тест ни один, кстати, на положительную оценку не написала, – это тоже проявление сознательного выбора?
– Если хочешь, то да! – с вызовом сказала Лиза. – В школе у вас есть дворник, и за то, что он подметает двор, ему платят деньги. Мне же пачкать остатками мороженого собственный карман совершенно не хочется. «Правила» я не учу, потому что ты пообещал мне, что поможешь получить права, так зачем я буду тратить на них время? А езжу я неаккуратно потому, что беречь казенную машину мне ни к чему, Я заплатила за обучение деньги – из них какую-то часть взяли на амортизацию машины. Все по закону.
– А то, что я эту машину постоянно сам ремонтирую, тебе все равно?
– В конце концов, ты тоже получаешь за это деньги, – пожала плечами Лиза. – Так что, собственно, ты хотел мне сказать? – Она нетерпеливо встала.
– Лиза! – начал он и остановился.
Сначала он хотел ей сказать, что их обучают психологии людоедов, но понял, что в этом случае она над ним просто посмеется. Потом – что он ни за что не будет помогать ей получить права, потому что ездить с такой психологией просто опасно для жизни, но подумал, что она может расценить это как месть с его стороны. И его в глубине души все-таки волновал еще один вопрос…
– Лиза, – повторил он. – Скажи, а зачем ты приходила ко мне в гости? Ведь тебе же было со мной скучно?
– Я за тобой наблюдала, – сказала она. – Будешь ты или нет пользоваться служебным положением.
– То есть? – не понял он.
– Ну, будешь или нет склонять меня переспать с тобой в обмен на помощь в получении прав.
– И ты бы согласилась? – Сердце его пронзила острая боль.
– За права – нет. Это слишком незначительная услуга. Я предложила бы тебе деньги. Но ты был настолько же нерешителен, насколько и скучен, и я просто уже не знала, куда деться от тоски. В твоем поведении главное – нерешительность. Ты маленький человек – простой и скучный. С тобой неинтересно.
Он уже едва мог вздохнуть от боли.
– Ладно, Лиза, иди!
– Я думаю, ты также собирался сказать мне, что не будешь помогать мне получить права из-за обиды за свою подружку.
Боль отпустила так же внезапно, как и появилась.
– За какую подружку?
– Не притворяйся, мужчинам это не идет. За Нину. Как там ее отчество? Илларионовна? Вот она-то, не сомневаюсь, все тесты пишет на одни пятерки! Такие, как она, всегда растрачивают свою жизнь и ум на всякие пустяки. В общем, как я заметила, она тебе действительно подходит. Поверь мне, как будущему психологу. Вот только сегодня почему-то она не пришла! – В словах Лизы слышалась явная издевка.
– Слушай, а ты, оказывается, стерва! Никогда бы не подумал с первого раза… – задумчиво протянул Роберт.
– Мужчины любят, когда женщины притворяются дурочками! – сказала Лиза и направилась к выходу. – Кстати, мне и не нужна больше твоя помощь! – добавила она уже от двери, обернувшись. – Я и на занятия больше не буду ходить!
– Что, отец решил не покупать тебе машину? И правильно сделал, жму ему руку!
– Господи! – Лиза с сожалением посмотрела на него. – Какие вы все в вашем поколении… – она помолчала, подыскивая нужное слово, – пугливые! Мелкие! Сначала делаете шаг вперед, а потом сразу, будто пугаетесь, два шага назад!
Роберт молчал, понимая, что возражать бесполезно.
– Ведь если бы ты не был таким скованным, таким… – она опять не могла сразу отыскать сравнение, – закомплексованным, я, конечно, была бы твоей в тот вечер! Стопроцентно! Так что, считай, ты сам виноват, что упустил такую возможность!
– Дурочка! – наконец сказал Роберт устало. – Ты так мне нравилась тогда, что я не хотел с тобой спать, можешь поверить! Я хотел просто дотронуться до тебя, может быть, один раз поцеловать, вот и все! Но ты и все вы, новоявленные психологи, – тут губы его горестно искривились, – в ваш переполненный психологией век этого не понимаете. Да и немудрено. Головы ваши забиты черт знает чем, а души – неразвиты.
– Ах, ах, ах! – скривила губки Лиза. – Вот то-то вы с вашей развитой душой и живете в халупах вместе с запчастями, как бомжи, ничего в этой жизни не сумев добиться!
– Иди отсюда! – махнул на нее рукой Роберт, будто бросил безуспешную затею объяснить дорогу глухонемому. – Тебе меня не понять!
И когда за ней закрылась дверь, он почувствовал что-то вроде огромного облегчения. Но вдруг, вспомнив что-то еще, очень существенное, он вскочил и бросился за ней. Она уже спускалась по лестнице.
– Лиза! – крикнул он вниз.
– Ну что еще? – Где-то в проеме между лестничных маршей блеснуло ее светлое пальто.
– Зачем ты сказала Нине, что была у меня в гостях?
– Чтобы отомстить! – донесся снизу звонкий смешок. – Ты же оскорбил меня! Не могла же я оставить это просто так, это было бы вредно для моего здоровья.
– Я тебя оскорбил?
– Мне в то воскресенье целый день было скучно, и я, собираясь к тебе в гости, хотела хоть маленького, да приключения! А ты все испортил! Сам виноват!
Он тоже засмеялся в лестничный проем. Настроение у него вдруг отчего-то стало прекрасным. Он совершенно не злился на нее.
– Прощай, Лиза! Будь счастлива, хоть ты и не права! – громко закричал он, и его слова гулко разнеслись по всем этажам.
Ответом ему был громкий хлопок наружной двери.
Он быстро вернулся в учебную комнату, собрал свои нехитрые пожитки, не забыв взять учебный журнал и контрольные работы, спустился, завел машину и поехал, насвистывая, домой.5
Нина в одиночестве сидела за огромным столом в гостиной, вяло наблюдала за передачей по телевизору и ковыряла вилкой в пластмассовой коробочке с винегретом.
«Завести, что ли, кошку?» – спросила она себя и посмотрела, как бы ожидая ответа на этот вопрос, на двух элегантных дам, оживленно щебетавших в телевизионной студии.
«Они учат нас, как правильно жить!» Нина вслушалась внимательнее. Дамы с экрана внушали: да, жить ужасно трудно – женщины вынуждены много работать, много заниматься хозяйством, воспитывать детей. Но чтобы этот груз не казался непосильным, надо любить то, что ты делаешь, и тех, ради кого ты это делаешь. Нина задумалась: при кажущейся непоколебимой правоте этих утверждений ее математический ум выявил скрытый дефект в постулате. Она спросила себя: «Разве правильно любить узаконенное рабство? Любить мужа, если он выступает в роли тормоза и угнетателя? Любить доброго барина за то, что он кормит и не бьет, пока находится в хорошем настроении? Так ли уж обязательно нужно любить крест, который сама волочишь на свою же Голгофу? И разве такая политика – по сути, политика приспособленчества – может принести женщине счастье? Ведь вместо того чтобы попробовать изменить свою жизнь, она так и будет тащить свой крест, пока не протянет ноги!»