Вслед за Ремарком
Шрифт:
Никогда раньше Нина не видела его таким. Она закричала от страха.
И вдруг казавшаяся ей огромной нелепая фигура мужа с поднятой на нее рукой внезапно покачнулась и рухнула на пол, а на голове Кирилла, на его галстуке, рубашке и прекрасном темно-сером костюме появились странные коричневые потеки. В ужасе, смешанном с удивлением, Нина перевела глаза на подругу и увидела, что Пульсатилла стоит над Кириллом с перевернутой бутылкой коньяка в руках и растерянно принюхивается к своим пальцам.
– Кажется, я его… того! – шепотом сказала она. Глаза у нее стали размером с блюдца. В квартире повисла давящая
– Не бойся, Танька! Ты помнишь, какое отчество было у Бунина? – вдруг спросила она.
– Алексеевич. – Татьяна сглотнула слюну.
– Вот если бы Иван Алексеевич привел свою любовницу не к Вере Николаевне, а ко мне и жил бы с ней в моем доме пятнадцать лет, то я бы точно его убила! – сказала Нина и стала поднимать мужа за плечи. Волосы на голове у Кирилла потемнели от крови. Он опять застонал.
– Надо подушку, – сказала Татьяна.
Нина оставила мужа и сбегала за подушкой, и, приподняв голову Кирилла, они подложили под нее подушку.
– Сволочи вы! Этот коньяк стоил четыреста долларов, – вдруг донеслось с пола, Кирилл чуть открыл глаза и с ненавистью посмотрел на подруг. – Что вы со мной сделали, идиотки! Как я завтра на работу пойду? У меня же там этот француз!
Нина предложила, осторожно склонившись над его головой:
– Можно заклеить пластырем. Рана неглубокая. Кровотечение уже остановилось.
– Что же я, с пластырем буду ходить?
– Шапку наденешь! – холодно сказала Татьяна. – Нечего было руки распускать! И обзываться!
– Помогите мне сесть на стул, дуры!
– Проси прощения, тогда поможем! – сказала Татьяна, но Нина уже, испытывая некоторое раскаяние, подхватила мужа под руку, приговаривая: «Ну, вставай, Кирюша, потихонечку! Вставай!» Таня же не тронулась с места.
– Только посмейте притронуться к Лизе! – Кирилл со злостью стал отталкивать Нинину руку.
– Да никто не трогал твою Лизу! – возмутилась Нина и сама отпустила руку Кирилла. Тот опять со стоном плюхнулся на пол. – Врушка она, твоя Лиза! Я тебе вчера еще это говорила!
– Ох, идиотки! – Он схватился за голову. Видно, Пульсатилла здорово его приложила. У Нины щека покраснела и сильно распухла.
– Ты негодяй! – сказала она. – Из-за какой-то девчонки меня избил! Мало тебе Танька заехала! Я сейчас сама еще и со второй стороны приложу! У меня, между прочим, тоже завтра уроки! Как я к ученикам в класс войду в таком виде?
– Ну-ка покажи! – деловито сказала Татьяна. – Синяк есть? Если есть, очень хорошо. Сейчас мы его самого в милицию сдадим!
Нина покрутила головой перед зеркалом. С сожалением сказала:
– Нет, синяка пока нет. Может, завтра проявится!
– Вот завтра заявление и напишем! – угрожающе пообещала Пульсатилла.
Кирилл, лежа на полу, только иронически хмыкнул, покрутив пальцем у виска:
– Испугали вы кого-то вашим заявлением! Я менту денег дам, и никто у вас заявление принимать не станет!
– Нина, собирайся! Пошли отсюда! Нечего с таким козлом оставаться! – сказала ему в ответ Пульсатилла. – Но завтра мы вернемся. Не думай, квартиру тебе не оставим!
При этих словах Кирилл снова попытался сесть и замахнуться теперь уже на Пульсатиллу. Замах получился слабый, Пульсатилла с усмешкой
ткнула ему в живот пальцем, но Нина закричала:– Не трогай его больше! – Поскорее подставила ему сзади стул, и Кирилл с размаху, опять застонав, плюхнулся на него.
– Да он у тебя просто идиот, – продолжала Татьяна, – если не соображает сам, что сделала для него жена и что сделает с ним буквально через пару месяцев эта мерзавка! Наглая интриганка, которую пальцем никто не трогал! И жаль, что не трогал!
Нина развела в стороны руками, мол, да, ничего не поделаешь, вот так и приходится жить!
Пульсатилла обняла подругу за талию.
– Ничего с ним не сделается, пусть полежит да подумает обо всем!
«Вот тебе и повод показаться перед ним в новой шубке! – подумала Нина. – В новой шубке и с заплывшим глазом».
Щека у нее саднила, но так уж повелось, что русские женщины быстро забывают обиды. В сознании Нины Кирилл оказался пострадавшим в большей степени, чем она, ибо рана, нанесенная Пульсатиллой, все-таки кровоточила, а ее собственный глаз хоть и заплыл, но немного.
Торопливо она бросила в сумку ночную рубашку и тональный крем, чтобы в случае чего замаскировать им щеку, зубную щетку и расческу. Достала из гардероба шубку. Горделиво надела ее.
– Ух ты! – восхитилась Татьяна. – Какая красота! – Нина нарочно повернулась перед Кириллом на каблуках, чтобы он смог оценить, как лежит мех в расклешенных фалдах спинки.
– Жена у тебя – красавица! А ты – дурак! – искренне сказала ему Пульсатилла. И Нина тоже заметила какое-то странное выражение в его глазах.
«Нет, это не восхищение! Тут что-то другое», – подумала она с проницательностью, свойственной обманутым женам.
И, как это было ни печально, она оказалась права. По заслугам оценив достоинства шубки, Кирилл думал вовсе не о том, как прекрасно эти меха сидят на его жене. Он соображал, пойдет ли она Лизе.
«Наверное, нет! – решил он. – У Лизы голубые глаза, очень светлая кожа. Ей должна подходить голубая норка. Шубка – прекрасная компенсация за унижение, которое ей доставили эти бабы!» Бабами он определил свою жену и ее подругу, а про унижение и побои рассказала ему сама Лиза, со слезами встретив его возле дома.
– Я хотела мира! – всхлипнула она. – А получила пощечину! – И она осторожно потрогала пальцами якобы больное место.
– Подожди меня здесь! – закричал Кирилл.
– Нет уж, разбирайся со своими мегерами сам! – снова всхлипнула Лиза и, подняв прелестную ручку, тут же остановила частника. Увидев, что от его возлюбленной остался только след выхлопной трубы, Кирилл, как лев, устремился наверх. А наверху Нина с Таней, как это уже известно, хором исполняли шлягер про любовь.
Когда они, уже почти ночью, держа друг друга под руки, чуть не бегом бежали через парк домой к Пульсатилле, Нина, выскочив на мостик с грифонами, машинально опять подняла повыше воротник.
Конечно, никого уже не было ни у мостика, ни на пригорке, и только красиво освещенная со всех сторон церковь взирала на них равнодушно, как всякое произведение искусства.
«А все-таки Роберт меня ждал!» – с затаенной радостью вспомнила Нина и вздохнула украдкой, чтобы подруга ничего не заметила: само ожидание счастья казалось ей в таких обстоятельствах неприличным.