Всполохи Эйцехоре

Уже не важно. Уже знаю, что заберу, и больше не будет ни в чём нуждаться. Все испытания позади. Всё прошло.

Так и стояли, ощущая друг друга и пытаясь нащупать дорожку к прощению. Стояли, пока не скрипнула калитка.

Рысь вошёл с улицы стремительно. Грозный, как Иван Четвёртый в дни скверного настроения, он стремительно приближался к нам. Суров он мог быть лишь в моменты сильнейшей усталости. Значит, в последнее время что-то порядком выпило его силы.

Меня как плетью по спине ударило. Фокусировка на Лере и дочери сбилась. Ощутил дикое давление на виски. И только теперь до меня дошло, что голова не от лая собак болит. Что-то изнутри пыталось мне намекнуть, что не всё в порядке.

Увидев Леру, Рысь хмыкнул.

– То-то думаю, ты совсем ничего слышишь. Хорошо, хоть вблизи. Так бы убил. – И приблизившись ещё на шаг, как закричит, затараторив с несвойственной ему быстротой. – Маша рожает! А глядя на неё, и Наталья начала! Я один со всем не справлюсь! Владлена с Еленой бассейн готовили, да раньше всё началось, не до них сейчас. Сил нет до Эдема прыгать. Всё не по плану! Меня отвлекли!

Я подскочил. Как молнией в темечко ударило. Разве что зимой не бывает молний. Ну, тогда можно сказать, что меня просто ударило парой-тройкой тысяч вольт.

– У меня тарелка в лесу!

– Какая тарелка?! Забудь про неё, потом заберёшь! – Рявкнул Рысь, намекая, что это последнее, о чём я сейчас должен думать. – Прыгаем!

Отшельник взял за руку.

Лера посмотрела такими глазами, что я должен был умереть на месте, если позволю себе её ещё раз оставить.

– Только с ней! – Добавил я, хватая за руку и её.

И Рысь не стал спорить. Видимо действительно устал и путь ещё и до посёлка Эдема осилить не мог.

Крыльцо дома в тайге пришло на смену покосившемуся забору дома в деревне. Мы все втроём влетели в тёплый дом, взглядом цепляясь за лежащих на одной большой кровати рожениц. Воды обеих отошли и начались схватки.

Зрачки Маши расширились, когда рядом со мной увидела ту, которую меньше всего ожидала увидеть в ТАКОЙ ДЕНЬ.

– Чего встал? – Прилетела затрещина от Леры сзади. – Дуй за горячей водой и полотенцами! И одеяла не забудь! – и чуть тише добавила, перехватив взгляд Марьяши. – Я помогу… Потом поговорим.

– Поговори-и-и-м! – Пообещала бледная Маша, сорвавшись на крик. Следом закричала лежащая рядом Наталья.

Мыслительный процесс от затрещины вернулся, и я засуетился, припоминая, где что искать. Вода должна была быть на печке в соседнем доме, полотенца и одеяла где-то тут…

– Я за водой, ты достань полотенца со шкафа в соседней комнате, - разделил труд поисковика Рысь. В коридоре он впопыхах наткнулся на Ёруша, который не понимал, почему кричит мама, и не желал сидеть в другом доме один. Отшельнику впервые пришлось приказать ребёнку, за что тот, не привыкнув к резким словам от отца, побежал по улице с диким рёвом. Разворачивалась драма.

Разгрузив все найденные полотенца и одеяла на кровать, я склонился над Машей. Та схватила за руку и сжала пальцы с такой силой, что показалось – мстит за Леру.

– Не бойся, солнце, я рядом, - пробормотал я, сам боясь больше, чем все они вместе взятые.

– Радует! – Крикнула Маша и мне показалась, что в слове этом мелькнул оттенок сарказма.

Лера, вымыв руки с мылом в принесённой в вёдрах горячей воде, решила, что родит Маша все же первой, и склонилась у её ног.

Маша притянула руку к лицу, я приблизился, и она прошептала только для меня:

– Она тоже беременна?

– Да.

– От кого?

Я невольно сглотнул.

– Маша, лучше рожай.

– ОТ КОГО?

Так как мы с ней были связаны узами витязи и берегини, она решила мне об этом напомнить, влияя на меня на всю катушку.

– От меня. – Не стал я скрывать. – Но это не совсем моя вина, - тут же добавил я.

– Ч-Е-Г-О?!

– Я не успел тебе сказать. Новый год, мандарины…

– А НУ ПОВТОРИ-И-И!!!

– Тужься, Машка, тужься! Головка показалась. – Подбодрила Лерка.

– А-А-А!!! – Оглушила меня берегиня то ли праведным гневом, то ли криком боли.

В ушах зафонило. Я не сразу сообразил, что за новый крик в комнате. Повернувшись, заметил нехитрые манипуляции Леры. Она осторожно обмывала ребёнка, избавляя его от плаценты, и неторопливо вытирала Любляну полотенцем. Моя дочь в её руках словно решила продолжить крик матери и стала звонко возмущаться.

– Рысь, где ножницы, нож? Нитки? – Обронила Лера.

– Подожди, найду. Ты не торопись пока, кровь из плаценты в ребёнка перетечёт. Успеешь перерезать.

– Сёма, - Обратилась ко мне рыжая акушерка по неволе. – Раздевайся и держи дочь. Мне надо помочь Наталье.

– Зачем раздеваться?

– Маше надо отдохнуть, а ты, балбес, согрей своим телом ребёнка. Контакт кожи к коже. Не знаешь что ли? Эх ты, папашка.

Дрожащими руками я стянул с себя толстовку, майку, наскоро отёр тело мокрым тёплым полотенцем и, дожидаясь, пока Рысь разрешит Лере перерезать пуповину и обмотать нитками, с величайшей благодарностью поцеловал берегиню.

Затем, как самое величайшее сокровище, как сама осторожность, принял дочь на руки и аккуратно прилёг рядом с Машей, благославляя Рыся за то, что тот соорудил большие, широкие кровати, где могло лежать хоть семеро.

– Любляна, - обронили губы, и я ощутил дочь грудью.

Она прижалась всем маленьким тельцем, притихнув и прислушиваясь к новым ощущениям. Показалось, что нас, укрытых спешно Лерой одеялом, перестал интересовать весь прочий мир. Только я, дочь и обессиленная Маша с потрескавшимися губами.

Этот миг показался таким особенным, что на глаза навернулись слёзы, время застыло. Я ощущал прижавшуюся к телу дочь, придерживал её рукой, целовал в лоб и темечко, смотрел в голубые, как само летнее небо, глаза без дна и тонул в них, тонул.

Где-то на периферии мира появился на свете Оглеслав. Рысь лёг рядом со своей берегиней, держа ребёнка и ожидая появление дочери.

Чуть позже Наталья подарит Андрею и Яруну и уснёт, в конец измотанная рождением двойни. Приляжет у ног на свободном месте Лера, устало глядя в резной потолок и комната погрузится в средоточие тишины и покоя.

А пока усталая Мария берёт дочь к себе и кладёт меж грудей, давая рождённой возможность самой добраться до сосков. Первый труднейший опыт, наглядно показывающий, трудолюбивой ли будет расти дочь.

И Любляна сантиметр за сантиметром приближается к груди, и я как зачарованный смотрю, как розовенькие губки нащупывают ореол раздутых сосков, сам сосок и начинают неумело причмокивать. По щеке бежит слеза, и я радуюсь её первой победе, как своей. Что может быть прекрасней? В груди такой жар и тепло. И всё тепло дарю лишь дочери и берегине. Мы – одно. И она прекрасно знает, что Лера не станет мешать. Узнает и то, что случилось так, что мы стали заложниками чьих-то действий. И простит… Всё простит.