Вспоминать, чтобы помнить

В конце концов, когда каждый достигнет гениальности, когда быть гением станет нормой, тогда не останется причин для зависти или соперничества. Искусство будет по-настоящему массовым. Не будет нужды в критиках и интерпретаторах, исчезнут дилеры и редакторы, юристы, бухгалтеры, политики — возможно, даже полиция. У каждого будет дом по душе — с холодильником, радио, телефоном, пылесосом, стиральной машиной, автомобилем, самолетом, парашютом и легкой вставной платиновой челюстью от доктора Коуэна. У инвалидов будут самые замечательные, самые великолепные и легкие искусственные конечности, которые дадут им возможность бегать, прыгать, танцевать и ходить без труда. У психически больных людей будут лучшие клиники и более гуманные и умелые санитары. Тюрьмы будут просторнее, чище, удобнее во всех отношениях. Будет много больниц — на каждой улице, и машин «скорой помощи», оборудованных не хуже пульмановских вагонов. Появится столько обезболивающих средств, что страдания исчезнут, не будет даже смертных мук. И еще — после того, как весь мир выучит английский, — что неизбежно случится, — пропадет всякая вероятность взаимного непонимания. Один язык, один флаг, один образ жизни. Машины делают всю грязную работу, выдающиеся умы осуществляют всю умственную деятельность — самый настоящий Entente Cordiale.

Вот такие перспективы на ближайшие пятьсот лет. Или нет ?Во всяком случае, так может быть — этого нельзя не признать. А что может этому воспрепятствовать? Трудно сказать, но, без сомнения, появится какой-нибудь идиот, какой-нибудь фанатик, который решит, что лучше знает, как нам жить. И это породит беды. Они всегда возникают, когда кто-то знает, как «лучше» жить. Пока еще невозможно предсказать, каков будет этот разводной ключ, который испортит хорошо отлаженный механизм Утопии, но у нас нет никаких сомнений, что таковой обязательно найдется. Это судьба.

Так что на всякий случай не расставайтесь со своими военными кораблями, танками, огнеметами, бомбардировщиками и прочими восхитительными штучками по части разрушения — они нам еще могут пригодиться. Однажды, как гром среди ясного неба — это всегда бывает неожиданно, обратите внимание! — какой-нибудь фанатик создаст проблему из незначительного инцидента, раздует его до колоссальных размеров, — и вот уже новая катастрофа стучится в двери. Но если мы вооружены до зубов, если готовы к войне лучше, чем в предыдущий раз, то, возможно, быстрее победим. Мы не должны утратить Четыре Свободы, помните! И не упустить возможность подготовить почву для пятой и шестой. Ведь чем больше «свобод» мы наберем, тем ближе окажемся к свободе как таковой.

Каждая новая «свобода», несомненно, вызовет гибель нескольких миллионов человеческих жизней и разрушение ряда крупных городов. Но если мы доберемся до десятой или одиннадцатой «свободы», нам будет уже безразлично, сколькими жизнями и городами придется за это пожертвовать. В конце концов, в нашей власти наделать еще детей и построить новые города — лучших детей и лучшие города. Если мы сумели гомогенизировать и иррадиировать коровье молоко, то, уж конечно, сумеем обработать и мозги наш их детей. Даже если нам придется разрушить все, что есть сегодня на земле, включая Ватикан, игра все равно стоит свеч. Нам ведь нужен мир, в котором война будет невозможна. И, ей-богу, если для достижения этой цели придется пожертвовать человечеством, мы пойдем и на это. Mieux vaut reveni en fantome que jamais*, как говорят французы.

* Лучше вернуться в виде призрака, чем не вернуться вообще (фр.).

А пока это благословенное время не пришло, пожалуйста, продолжайте убивать друг друга. Убивайте с еще большим азартом. Убивайте убийц, убивайте самоубийство, но, главное, убивайте! убивайте! убивайте! Убивайте во имя Бога и Отечества! Убивайте во имя мира! Убивайте ради самого наслаждения убивать! Никогда не прекращайте убивать! Убивать! Убивать! Убейте свою мать! Убейте брата! Убивайте лесных животных, убивайте насекомых, птиц, цветы, траву! Убивайте микробов! Убивайте молекулы и атомы! Убейте звезды, солнце и луну, если сумеете! Убивайте все, чтобы у нас наконец был светлый, чистый, открытый мир, в котором мы бы жили в покое, счастье и безопасности до конца наших дней.

Астрологическое фрикасе

Я познакомился с Джеральдом в фойе театра во время антракта. Не успели нас представить друг другу, как он поинтересовался, когда я родился.

«Двадцать шестого декабря 1891 года... В двенадцать тридцать дня... В Нью-Йорке... Марс, Уран и Луна — в восьмом доме. Этого достаточно?»

Джеральд пришел в восторг.

«Выходит, вы кое-что смыслите в астрологии», — сказал он, улыбаясь мне ласково, словно преданному ученику.

В этот момент к нам подошла элегантная молодая женщина и тепло приветствовала Джеральда. Тот быстро представил нас друг другу.

«Двадцать шестое декабря — четвертое апреля... Козерог — Овен... Вы должны прекрасно ладить».

Я так и не узнал имени элегантной женщины — впрочем, как и она — моего. Для Джеральда это не имело ни малейшего значения. Люди существовали для него только как подтверждение его небесных теорем. Он знал заранее сущность каждого из нас. В чем-то он походил на рентгенолога: ему был виден твой астральный скелет. Где непосвященному открывался только Млечный Путь, Джеральд видел созвездия, планеты, астероиды, падающие звезды, туманности и тому подобное.

«Не строй никаких важных планов на ближайшие дни, — говорил он. — Затаись. Твой Марс вступил в конфликт с Меркурием. Сейчас из твоих планов ничего хорошего не выйдет. Дождись полнолуния... Ты ведь склонен к импульсивным решениям, не так ли?» И он бросал на свою жертву лукавый и пытливый взгляд, словно говоря: «Меня не одурачишь. Я тебя насквозь вижу».

В тот антракт в фойе состоялось много знакомств. Каждого представляли по знаку зодиака. Преобладали Рыбы — холодноватые, мягкие, невыразительные создания — по большей части флегматичные и пучеглазые. Когда на горизонте возникал Скорпион или Лев, особенно женского пола, я настораживался; от знакомств с Водолеями старался уклониться.

Позже, уже в ресторане, мы с Джеральдом подробнее обо всем поговорили. Не помню, к какому знаку принадлежал он сам, — то ли к Деве, то ли к Близнецам, — но как бы то ни было, а производил он довольно сомнительное впечатление. В нем было что-то от гермафродита. Казалось, его «достали» Весы, Лев и Стрелец. Время от времени он делал иносказательные замечания по поводу Козерога — осторожно, осмотрительно, будто сыпал соль на птичий хвост.

Он много говорил о различных внутренних органах, а также о суставах, мышцах, слизистой оболочке и прочих частях тела. Хозяину стола, который не так давно попал под грузовик, он посоветовал в следующем месяце обратить особое внимание на коленные чашечки. А молодой женщине, сидевшей слева от меня, беречь почки: только что один из «домов», связанных с почками и железами внутренней секреции, оказался под отрицательным воздействием. Мне было интересно, какое звездное тело в ответе за желчный цвет его лица и почему он ничего не предпринимает по этому поводу — хотя бы с помощью местного фармацевта.

После трех бокалов крюшона в голове у меня все смешалось. Я не помнил — то ли следующая неделя будет удачна для меня в финансовом отношении, то ли я переломаю себе все кости. И что удивительно — мне было все равно. Дурное влияние Сатурна на мой гороскоп компенсировалось благотворным воздействием Юпитера. Я обратил внимание, что Джеральд ни разу не упомянул Венеру. Было похоже, что ему вообще наплевать на личную жизнь. Его коньком были несчастные случаи, повышения жалованья и путешествия. Разговор становился таким же пресным, как холодный омлет в клинике по лечению суставов. Я пытался вывести разговор на Плутона: эта загадочная планета интересовала меня больше других, но такая тема явно была Джеральду неприятна — он сразу мрачнел и замыкался. Ему нравились земные вопросы, вроде: «Как вы думаете, спагетти соответствуют моему темпераменту?» — или «Полезен ли мне в это время года спорт?» — или «Как быть с работой в Сан-Франциско — подходящее ли время для переезда туда?». На такие вопросы у него всегда был готов ответ. Поразительно, какую уверенность он при этом излучал. Иногда, чтобы его ответ прозвучал более драматично, он закрывал глаза, как бы мгновенно обозревая карту небесных светил. Он мог предсказывать будущее в любом порядке и, однако, как ни странно, так же, как и все остальные, покупал утреннюю газету, чтобы узнать, что произошло (во время нашей беседы) на Восточном фронте. Произойди ночью крах фондовой биржи, уверен, Джеральд и о нем узнал бы из газет. Когда несколько недель назад случилось лунное затмение, он ждал землетрясений и обвалов; к счастью, подземные толчки зафиксировали в пяти или шести тысячах миль от нас, в Тихом океане. Никто не пострадал, разве только морские чудища...