Вспомнить всё

– А платить будут сколько? – немедля осведомился Макс.

– Сколько бы ни платили, – грозно рявкнул профсоюзный чиновник, – твоего мнения никто не спрашивает! Все уже решено! Или, может, тебе угодно без дармовых денег из профсоюзного фонда остаться? Хочешь – в твоем-то возрасте – сам поискать работу?

– Но-но, полегче! – возмутился Макс. – Я, если что, хоть сейчас позвоню Пату Ноблю, и он вам…

Профсоюзные чиновники, устремившись в спальню, принялись без разбору швырять на кровать что подвернется под руку.

– Давай-давай. Вещи собрать поможем. Пат велел доставить тебя в Белый дом к десяти утра.

– Пат?! – ахнул Макс.

Стало быть, его предали, продали с потрохами!

Профсоюзные чиновники, глумливо осклабившись, полезли в чулан за чемоданами.

Вскоре вагон монорельса уже мчал их через равнины Среднего Запада. Мрачный как туча Максимилиан Фишер молчал, не сводя глаз с мелькающих за оком полей. Заговаривать с сидящими по обе стороны чиновниками из профсоюза он даже не думал: уж лучше как следует поразмыслить над предстоящим. Что он вообще может вспомнить об обязанностях резервиста номер один? Вроде бы где-то писали, будто рабочий день начинается в восемь утра… а еще в Белом доме постоянно ошиваются толпы туристов – особенно школьников, желающих поглядеть на «Уницефалон 40-Д». Да, ну и перспектива… тьфу, пропасть!

Детишек, вечно зубоскаливших над его толщиной, он на дух не выносил, а в Белом доме его ожидали миллионы остроязыких сорванцов, и никуда от них не денешься: служба. Согласно закону, ему полагается день и ночь, круглые сутки находиться не далее как в ста – или вовсе в пятидесяти? – ярдах от «Уницефалона 40-Д». С другой стороны, должность, как ни крути, высокая, выше некуда, и если гомеостатическая система решения задач даст сбой…

«Так. Пожалуй, надо бы мне подучиться, – решил Макс. – Хотя бы телевизионный образовательный курс по основам государственного управления пройти на всякий пожарный случай».

– Послушай, товарищ коллега, – заговорил он, повернувшись к профсоюзному чиновнику, подпиравшему его справа, – вот должность вы мне подыскали… а есть у меня в связи с ней хоть какие-то полномочия? Имею ли я право, к примеру…

– Твое дело – обычное: занять вакансию. Удерживать рабочее место за профсоюзом, – устало откликнулся чиновник справа. – Сидеть. Наготове. В запасе. Ты что же, так долго бездельничал, что все позабыл?

Рассмеявшись, чиновник ткнул пальцем в плечо своего спутника.

– Слыхал? Тут Фишер интересуется, много ли власти новая должность дает!

Оба залились смехом.

– Вот что я тебе посоветую, Фишер, – отсмеявшись, протянул профсоюзный чиновник. – Обустроишься, обживешься там, в Белом доме, обзаведешься креслом, кроватью, распорядишься насчет меню, стирки, режима просмотра телепередач, беги мелким шагом к «Уницефалону 40-Д», поскули, поскребись, хвостом повиляй, пока он тебя не заметит…

– Отстань, – буркнул Макс, пожалев, что заговорил с ним.

– А после, – не унимался чиновник, – скажи этак: «Слышь-ка, „Уницефалон“, мы же с тобой друзья-приятели! Давай так: ты – мне, я – тебе. Ты для меня указец один издашь, а я…»

– А «Уницефалону»-то с него какой прок? – полюбопытствовал второй чиновник.

– Ясно, какой: развлечение! Фишер поведает ему всю подноготную о своей жизни, как поднялся из нищеты и безвестности, как усердно учился, по семь дней в неделю смотря телевизор, пока наконец – подумать только! – не вознесся на самый верх, к должности…

Профсоюзный чиновник неудержимо захихикал.

– К должности запасного, резервного президента!

Максимилиан, побагровев, умолк и вновь устремил взгляд наружу, за окно монорельсового вагона.

Как только они, домчавшись до Вашингтона, округ Колумбия, прибыли в Белый дом, Максимилиану Фишеру показали небольшую комнатку, прежде принадлежавшую Гасу. Конечно, от коллекции поблекших старинных журналов для автолюбителей ее успели освободить, однако на стенах сохранилось с полдюжины рекламных плакатов: «Вольво S-122» 1963 года, «Пежо 403» 1957-го и прочий антиквариат, легендарная классика ушедшей эпохи автопрома. Вдобавок, взглянув в сторону книжного шкафа, Макс обнаружил на полке пластиковую модель ручной работы, поразительно, до мелочей точную копию студебеккеровского «Старлайт Купе» 1950 года.

– Как раз мастерил, когда сыграл в ящик, – пояснил один из профсоюзных чиновников, опустив на пол чемодан Макса. – Все, что угодно, об этих старых, дотурбинных машинах мог рассказать… столько бесполезного хлама держал в голове…

Макс молча кивнул.

– Сам-то уже придумал, чем заниматься будешь? – полюбопытствовал чиновник.

– А, дьявол, – взорвался Макс, – когда тут придумывать было?! Нечего меня торопить!

Насупившись, он снял с полки студебеккеровское «Старлайт Купе», осмотрел модель снизу и, едва одолев желание хрястнуть ею о стену, вернул автомобильчик на место.

– Начни клубок из канцелярских резинок мотать, – подсказал чиновник.

– Что? – удивился Макс.

– Тот тип, который числился резервистом номер один до Гаса… Луи вроде бы, или как его там… до самой смерти собирал канцелярские резинки, и такой громадный клубок из них успел намотать – чуть ли не с дом двухэтажный. Не помню, как его звали, но под его клубок в одном из музеев Смитсоновского института отдельная витрина отведена!

Из коридора донеслись шаги и гул множества голосов.

– Господин президент, – объявила, заглянув в комнату, администраторша Белого дома, строго одетая дама средних лет, – к вам клоун из теленовостей, просит об интервью. Будьте любезны, постарайтесь закончить с ним как можно скорее. У нас на сегодня назначено немало экскурсий – возможно, некоторые из экскурсантов пожелают взглянуть и на вас.

– О'кей, – согласился Макс и приготовился к встрече с телеклоуном.

Следом за администраторшей в комнату вошел Джим-Джем Брискин собственной персоной, самый популярный из телеклоунов на сегодняшний день.

– Вы… хотите взять у меня интервью? То есть вам точно нужен именно я? – робко, с запинкой заговорил Макс, протянув Брискину руку. Что интересного мог бы найти Брискин в его особе, он себе даже не представлял. – Да, это моя комната, но модели автомобилей и все эти плакаты не мои, а покойного Гаса… я о них ничего рассказать не могу.

Знакомый огненно-рыжий клоунский парик, венчавший голову Брискина, даже в жизни придавал ему тот самый чудной вид, великолепно запечатлевавшийся телекамерами. Вблизи он выглядел старше, чем на экране, однако его непринужденной, дружеской улыбке, привлекавшей зрителя, это ничуть не вредило. Свойская улыбка служила ему фирменным знаком, главной деталью образа приятного во всех отношениях парня, спокойного, невозмутимого, но при случае весьма, весьма острого на язык. Как раз такого, которого…