Вспышка. Книга первая

Снова и снова Сенда проклинала свое решение предпочесть ему предложение княгини Юсуповой. Она не должна была колебаться там, у двери трактира. Она должна была сказать ему, что его решение было верным. Но она этого не сделала. И теперь радость жизни покинула ее.

На шестой день добровольного траура Сенды графиня Флорински, тяжело дыша, вошла в гостиную князя. Ее лицо было неестественно белым и осунувшимся, а обычно фонтанирующая речь звучала приглушенно. Для того чтобы усилить впечатление, она была одета в черный бомбазин, а ее огромная черная шляпа, такая же широкая, как и она сама, прогибалась под тяжестью невообразимо пышного куста черных атласных роз.

Вацлав Данилов сидел за письменным столом в центре роскошного обюссонского ковра. Ей не нравилась эта комната. Она действовала на нее угнетающе. Полированная мебель выглядела суровой, что было совсем не в ее вкусе, и даже паркетному полу не хватало причудливого великолепия остальной части дворца. Но сама овальная комната с тремя куполообразными сводами, покоившимися на колоннах, и стоявшими в центральной части двумя статуями кариатид, лицом обращенных друг к другу, с архитектурной точки зрения являлась верхом изобретательности. В ней не было ничего, что могло бы нарушить ее монументальное величие.

– Присаживайся, – предложил князь, откладывая в сторону кипу бумаг. Он выглядел слегка удивленным и нахмурился. – Если бы я не был уверен в противном, я бы сказал, что ты выглядишь слегка… взволнованной.

Хмыкнув, графиня огляделась вокруг и уселась, найдя кресло помягче. Затем вынула носовой платок и притворно промокнула глаза.

– Не буду ходить вокруг да около, Вацлав, – твердо заявила она. – Скажу откровенно. Я очень обеспокоена. – Графиня покачала головой, как бы отвечая на свои собственные мысли. – Она все еще пребывает в этой ужасной депрессии. Когда я заговариваю с ней, она отворачивается. Мне говорили, что ее даже приходится кормить с ложечки.

– Сенда довольно скоро придет в себя, – небрежно произнес князь, отодвигая стул. – Она – женщина разумная.

– Я молю Бога, чтобы ты оказался прав. У бедняжки разбито сердце.

Он позвонил, и вошедший слуга церемонно налил графине чашку чая. Подув на него, она отпила глоток, причмокнула от удовольствия и поставила чашку с блюдцем на стол.

– Зимой нет ничего лучше горячего чая. Итак. Насколько я понимаю, ты хочешь, чтобы я для тебя что-то сделала, не так ли?

– Да. Во-первых, это тебе причитается за бал. – Он пододвинул к ней через стол конверт, поверх которого лежала узкая бархатная коробочка.

На минуту слезы были забыты. Графиня Флорински схватила коробочку своими пухлыми пальчиками и с любопытством открыла ее.

– О, Вацлав! – выдохнула она. Ее огромные глаза, казавшиеся из-за очков еще больше, влажно заблестели.

– Ну-ка, надень их. Посмотрим, как ты будешь выглядеть.

Графиня церемонно сняла свои старые очки в металлической оправе и нацепила на нос новые, в золотой.

– Даже стекла мои! – растроганно воскликнула она.

Князь небрежно махнул рукой.

– Это всего лишь небольшой знак моей признательности за восхитительный праздник.

Пока он говорил, графиня положила старые очки в футляр и, опустив его вместе с конвертом в черную атласную сумочку, захлопнула украшенный кисточкой замок. Широко разинутая пасть сумки жадно проглотила сокровища, как заглатывающая добычу рыба. Она опустила сумку на пол рядом со своим креслом и выпрямилась, вновь приняв церемонный и деловой вид.

– Итак, мой дорогой. Ты ведь позвал меня не только для того, чтобы вручить мне очки?

Он уставился на нее.

– Моя дорогая Флора! Ты меня обижаешь, – сказал князь, напуская на себя оскорбленный вид. – Ты ведь не можешь не знать, как мне приятно бывать в твоем обществе?

– Боюсь, мне очень трудно в это поверить, – со вздохом произнесла она. – Я отлично тебя знаю, Вацлав.

На его лице ничего не отразилось, но в голосе звучало невольное уважение.

– Ты очень проницательная женщина, Флора. Она ждала, попивая чай.

– Как я уже говорил, мадам Бора сильная женщина, но она страшно подавлена, поэтому я рассчитываю на тебя.

– Неужели?

– Да. Ты больше чем кто-либо можешь помочь ускорить ее выздоровление.

– Но тебя ведь волнует не ее здоровье. Он красноречиво пожал плечами.

– Меня очень даже волнует ее здоровье. Как и здоровье любого человека, живущего под моей крышей.

Ему не удалось провести графиню.

– Понимаю, – сказала она, сложив на коленях свои пухлые розовые ручки.

– Насколько я знаю, ты ее единственный друг. – Теперь настал черед графини пожать плечами. – А раз так, то ее скорейшее выздоровление тебя также интересует.

– У нее глубокий душевный кризис, а такие вещи сильно вредят здоровью. Она умирает изнутри. Ее бросил любимый человек, Вацлав. Самая настоящая трагедия… Боюсь, нам будет трудно придать ее жизни новый смысл.

Он кивнул.

– Может быть, и трудно. Но не невозможно. Думаю, я знаю противоядие, которое ей нужно.

– Какое?

– Мы сделаем так, чтобы она занималась своим любимым делом: играла. У нее будет занятие, которое отвлечет ее от сиюминутных переживаний. У нее не останется времени на то, чтобы чахнуть от тоски.

Графиня обдумала его слова, затем одобрительно кивнула. На ее губах появилась слабая улыбка.

– Наверное, ты прав.

– Отлично, ты поможешь мне в этом, Флора. Поддержи ее морально. Убеди ее приняться за работу, забыть этого человека и так далее. Надеюсь, ты понимаешь меня?

Она снова кивнула. Он улыбнулся.

– Договорились. Я очень доволен. От этого выиграет не только мадам Бора, но и ты.

– Каким образом?

– Будет много праздников и спектаклей, за которые ты получишь хорошие комиссионные.

– Я ее друг, Вацлав, – сурово сказала графиня. – Мой долг защищать ее.

– От кого?

– От тебя.

– От меня? – Он рассмеялся, но в его смехе слышалось уважение. – Даже если это противоречит твоим собственным интересам?

– Это зависит от разных обстоятельств. Она очаровательна, восхитительно наивна и опасно впечатлительна. А ты, Вацлав, несмотря на всю твою аристократическую внешность, самая настоящая акула.

Князь задумчиво посмотрел на нее.

– Меня по-разному называли, – протянул он, потирая подбородок, – но акулой – никогда.

– Вечно голодная акула. Мне можно не напоминать тебе, что Татьяна Ивановна ушла из Theatre Francais?

– В самом деле?

– Да, – фыркнула графиня. – Можно подумать, ты ничего об этом не знал.

Он кивнул и, поднявшись со своего места, приблизился к ней.

– Значит, я могу рассчитывать на твою помощь?

Она глубоко вздохнула и подняла на него глаза: огромные, увеличенные очками, они впервые смотрели печально и тускло.