Вспышка. Книга первая

При виде Шмарии Сенда почувствовала такое облегчение, что слезы заблестели у нее на глазах. При ближайшем рассмотрении он выглядел ужасающе бледным, но она была вне себя от радости, что всего за три дня он так поправился. Она была уверена, Шмария встанет на ноги, как только будет готов протез.

Сенда огляделась и, увидев на другом конце палаты стул, на цыпочках пошла за ним. Когда она вернулась, глаза его были по-прежнему закрыты, а дыхание, хотя и едва слышное, но равномерное – признак здорового сна.

Медленно, не сводя с него глаз, она опустилась на стул и с нежностью смотрела, как он спит. Сейчас он никуда не уходил. Он принадлежал ей. И она никогда еще не чувствовала себя более счастливой, более спокойной и удовлетворенной. Теперь, когда Сенда знала, через что он прошел, она чувствовала, как ее любовь к нему разгорается все сильнее. Она видела его в новом свете, более уязвимым и, без сомнения, более человечным, драгоценным, как сама жизнь. Теперь, когда он был лишен своей грозной силы и независимости, она больше чем когда-либо ощущала себя частью его.

Ее любовь к нему была почти невыносимой.

Вздрогнув, Сенда вдруг поняла, что он открыл глаза и устало смотрит на нее.

– Шмария, – нежно выдохнула она, наклоняясь вперед и целуя его. Ей захотелось взять его за руку, но он поспешно спрятал ладонь под простыню. Озадаченная этим странным поведением, Сенда продолжала улыбаться и придвинула стул поближе к его кровати. – Ты выглядишь намного лучше, – тепло сказала она, стараясь, чтобы ее голос прозвучал радостно.

Он проворчал что-то неразборчивое.

Сенда отважно продолжала:

– Когда я нашла тебя, ты был едва жив. Это просто чудо, что ты так быстро поправляешься.

В ответ он рассмеялся злым смехом.

– Хочешь поговорить о чудесах? – прорычал он едва слышным, но полным страсти голосом. – Я расскажу тебе об одном чуде, которое Охранка делает с евреями.

– Пожалуйста, Шмария, – взмолилась Сенда, безуспешно стараясь сдержать текущие по лицу слезы.

Больные на соседних кроватях заворочались, начали прислушиваться и поворачивать в их сторону головы. Сенда чувствовала, как чужие взгляды пронзают ее, и пожалела, что Шмария говорит так громко.

– Скажи то, что хочешь сказать, – тихо проговорила она, – но, ради Бога, зачем тебе надо, чтобы это слышали все?

– Нет уж, черт побери… я покажу тебе! И тогда посмотрю, скажешь ли ты, что я должен молчать, или нет!

Его упреки жалили ее, она закусила дрожащую губу, стараясь скрыть испытываемую ею мучительную боль от любопытных взглядов.

– Смотри… внимательно, если хочешь… – Его пронзительный голос громко разносился в тишине палаты.

Он схватился за край простыни, но Сенда смущенно отвернулась.

– Смотри, черт возьми!

Она медленно повернула голову, и он сбросил с себя простыню, которая легким облачком взлетела в воздух и медленно опустилась у его теперь одинокой ступни. Сенда увидела, что он одет лишь в длинную полосатую ночную рубашку. Забинтованная культя мешала ему надеть брюки. Забинтованная короткая культя – короче, чем она ожидала.

«О Господи, – про себя застонала Сенда, – неужели они в самом деле должны были отнять так много?»

Не сводя с нее глаз, Шмария приподнял край рубахи.

– Гляди! – прошипел он.

Она посмотрела. И мир разлетелся вдребезги. Она зажала руками раскрытый от ужаса рот.

Его промежность скрывал такой же толстый слой бинтов, что и культю, лишь сморщенный пенис оставался открытым на необходимую для санитарных нужд длину. Шмария вместе с кроватью закружился у нес перед глазами, его слова хлестали ее, словно удары бича.

– Эти подонки кастрировали меня! – рыдал он, не в силах сдержать струящиеся по лицу слезы. – Они отрезали мне яйца, чтобы я никогда больше не был мужчиной!

Сенда продолжала зажимать рукой рот, ее лицо было белым как полотно.

Его рыдания становились все громче.

– Почему ты не дала мне умереть?

Она рухнула на колени, все еще зажимая одной рукой рот, а другой судорожно нащупывая стоящий под кроватью ночной горшок.

Затем закрыла глаза и ее вырвало. В промежутках между приступами Сенда услышала, как к ней подбежала сестра, начала утешать, вытерла ей рот и помогла подняться на ноги.

– Пожалуйста, мадам Бора, – шепотом просила сестра. – Вы только расстроите всех…

Сенда продолжала оглядываться на Шмарию, даже когда ее мягко выпроваживали из палаты. Сто человек провожали ее взглядами, двести любопытных глаз были свидетелями ее горя. Слезы казались раскаленными и жгли ей глаза.

Ей хотелось зарыться в какой-нибудь норе подальше отсюда, в темную, теплую пустоту, во мрак, где она сможет почувствовать себя в безопасности и где ее никто не будет беспокоить.

Но у нее не было времени оплакивать ужасную потерю Шмарии. По крайней мере, не сегодня.

Нравилось это Шмарии или нет, но князь спас его жизнь.

И сегодня ей придется платить по счетам.

Высокие каменные стены, как какую-то драгоценность, скрывали особняк от посторонних глаз.

Сенда стояла у окна, от ее теплого дыхания на разрисованном морозом стекле протаял ровный кружок. Ночь была темной, но полоска света, падавшая из окна на расположенную внизу восьмиугольную оранжерею, освещала занесенные снегом покатую крышу со шпилем и расписной свес, венчающий белый лепной карниз, похожий на гребешок из пряничных сосулек. Внутри неотапливаемого застекленного крыльца висела нелепая хрустальная люстра.

– В детстве мне бы страшно понравилось это причудливое сооружение, – мечтательно прошептала она. – Все эти стеклянные окна, люстра, шпиль… похоже на крошечный игрушечный дворец.

Князь стоял у нее за спиной так близко, что она чувствовала его дыхание на своих обнаженных плечах.

– Вам и сейчас это нравится, – мягко проговорил он, – так же, как и мне. Изящная штучка, не правда ли? Выявляет то детское, что есть в душе каждого из нас.

Сенда медленно повернулась.

– Я не верю, что и в вас тоже живет ребенок.