Вставай, иди и умирай

Соколов сбросил маску веселья с лица.

— А что со мной может случиться? Ты сейчас вообще о чем?

— О том, товарищ маршал, что нынешний министр обороны не вечен. Неважно по какой причине он уйдет со своего поста, будет ли это отставка на фоне неудовольствия им Леонидом Ильичом, уход вслед за самим Брежневым или реально из-за ухудшающегося здоровья, но как мне видится со своего места, у вас есть все шансы стать следующим министром обороны.

— Э-э… допустим, — произнес Соколов глядя на Киборгина несколько ошалелыми глазами. — И?

— И я думаю, что у вас полно если не врагов, то соперников-недоброжелателей, что используют всякую возможность, чтобы вас дискредитировать и заставить уйти с должности. Я отчетливо вижу одну такую причину, по которой вас могут сделать козлом отпущения грехов, свалив на вас всю вину.

Соколов нахмурился еще больше.

— Говори конкретнее. Что за причина?

— Товарищ маршал, не знаю, доходит ли до вас такая информация и если доходит, то в каком виде, но в армии принимают просто чудовищные размеры такие явления как дедовщина и землячество. От неуставных отношений каждый год гибнет до пятисот солдат и сколько остается физическими калеками остается только гадать, я уже молчу о психологическом аспекте проблемы… когда людей ломают морально, превращая в полное ничтожество…

— Да что ты такое говоришь, капитан?! — вскочил Соколов.

Киборгин тоже встал и продолжил:

— Товарищ маршал, позвольте договорить, я отвечаю за свои слова. Вы можете мне не верить, но вы можете мои слова проверить и, если я говорю неправду, у вас есть все возможности уничтожить меня, разжаловать хоть в младшие лейтенанты и отправить в самую… в общем туда куда Макар телят не гонял.

— Верно… могу.

— Только прошу провести проверку не формально, как это у нас сплошь и рядом делается для отвода глаз, а реально. Лучше не в часть какую-то заглянуть, где для прибывающей проверочной комиссии даже траву покрасят в зеленый цвет да стол богатый устроят с подношениями, а пообщаться с уже отслужившими солдатами. Им скрывать и бояться уже нечего, так что расскажут все как есть.

— Ладно капитан… продолжай.

— Так вот, товарищ маршал, я сейчас не буду касаться общественных последствий таких явлений, хотя и они весьма серьезны в своей многогранности, я именно в контексте вашей карьеры скажу. Все бы ничего, если бы не было войны в Афганистане. Сор из избы не вылетел бы. Но я знаю о нескольких случаях, когда солдаты, доведенные до отчаяния из-за дедовщины или землячества устраивали самострелы и даже пытались уйти из расположения и сдаться противнику. Были и попытки суицида.

— Это правда?!

— Так точно. Пока что все подобные случаи удалось замять, тех же покончивших с собой или забитых до смерти сослуживцами списывают на небоевые потери от неосторожного обращения с оружием, болезней и тому подобных причин, но проблема не решается и значит подобные случаи с побегами станут повторяться причем с нарастающими масштабами, и рано или поздно замять ничего не получится. Представляете какая поднимется волна, когда какому-то солдату все-таки удастся сбежать за границу, и он расскажет о творящихся в нашей армии бесчинствах на национальной почве в контексте землячества?

— Да, скандал будет страшным… дерьмом станут поливать и глумиться по полной.

И тут до Соколова дошло, что подобное может случиться при новом министре обороны, то есть, если все пойдет как надо, при нем.

— Твою мать!

Соколов снова вскочил из кресла.

На шум заглянула его обеспокоенная жена.

— Все в порядке дорогая… сама понимаешь… — виновато развел руками Сергей Леонидович.

Строго взглянув на Анатолия, жена маршала ушла.

Соколов же, не выдержав подошел к серванту, достал оттуда бутылку коньяка и набулькав с полстакана, залпом выпил.

В реальности ничего такого с маршалом в бытность его министром обороны не случилось, даже после дезертирства нескольких солдат, но почему бы не нагнать страху, тем более что это работает.

— Да, товарищ маршал, фекалий выльется на политическое руководство столько, что простым стрелочником не откупиться, чтобы не отвечать самим придется в жертву приносить кого-то крупнее калибром, министерского уровня.

— Да уж… ошиблись тогда, начав призывать уголовный элемент. Из-за них ведь началось?

— Так точно. Представляете последствия для общества и государства?

— Продолжай, — кивнул Соколов.

— В первую очередь упадет авторитет армии, в какой-то момент от службы начнут всеми силами уклоняться и те, кто все-таки оденет форму и обует кирзовые сапоги в обществе станут считаться неудачниками, их станут презирать. А ведь еще совсем недавно не служивший мужик за такового и не считался вовсе, типа прокаженного был.

— Верно…

— Вряд ли вы хотите, чтобы падение авторитета армии связывали с вами.

Соколов зло зыркнул на Анатолия.

— Ну и национализм основанный на ненависти появился, пока бытовой… а где национализм, там и фашизм… И я хочу вас спросить, товарищ маршал, ради этого вы и ваша жена сражались, чтобы семена фашизма обильно проросли в нашем народе, причем сажает и проращивает их сама армия!

— Нет капитан, ни я ни моя жена сражались не для этого, и тем более не за это погиб в фашистском плену мой брат… — сверкнув глазами прорычал Соколов.

Маршал хлобыстнул еще полстакана коньяка.

— И как, по-твоему, можно решить эту проблему? — спросил он, после паузы.

— Не знаю. Из простого, что можно вот прямо сейчас сделать, то пригрозить разжалованием и понижением в должности с переводом на менее ответственный участок работы командиров частей и замполитов, в которых зафиксированы подобные случаи и пусть они уже сами там порядок наводят. Но быстро это явление не изжить. Идеи дедовщины и землячества уже проникли в сознание людей, отслужившие рассказали обо всем братьям и друзьям, потому новые новобранцы, даже если их отделить от старослужащих, будут пытаться все это воспроизвести… К тому моменту, когда вы станете министром обороны, если начать борьбу прямо сейчас, проблему жесткими методами можно будет только придавить, отправляя виновных в дисбат за малейшее нарушение Устава во взаимоотношении между военнослужащими. Причем не только солдат наказывать, но и офицеров нижнего звена, что не могут удержать свои подразделения в рамках приличия. Будем говорить прямо, множество офицеров фактически случайные люди в армии и им плевать на то, что происходит в их подразделениях, так пусть теперь днюют и ночуют в своих ротах. Вот только чтобы в дисбат реально боялись загреметь, а то тех же полууголовников он не испугает, особенно тех, что по малолетке успели отмотать срок, та же тюрьма только военная, еще и бахвалиться этим станут, надо сделать так, чтобы отбытие наказания происходило в Афганистане.

— То есть штрафбат…

— Так точно. Сдохнуть мало кто захочет и только страх смерти на войне от понимания, что штрафников будут бросать в самые тяжелые и жесткие условия, даст результат.

Соколов задумчиво покивал головой, явно что-то мысленно просчитывая.

«Надеюсь это все сподвигнет тебя на активные действия, чтобы подстелить себе соломки», — подумал Киборгин.

— А ты далеко пойдешь капитан, — после изрядно затянувшейся паузы, как-то вдруг расслабившись видимо приняв какое-то решение, произнес маршал. — Иметь в должниках маршала, в перспективе министра обороны, это…