Встреча от лукавого

– Тогда до завтра.

Мы выходим, идем по коридору мимо палат. На посту нет медсестры – видимо, отошла куда-то. Они все одеты в уютные цветные пижамки, и я удивляюсь виду этого отделения: словно американский сериал о «скорой помощи» или о докторе Хаусе.

– Удивляться нечему. – Ольга улыбается. – У этой больницы очень серьезные спонсоры, в том числе и наш с тобой шеф.

– Шеф? – Вот об этом я как-то не подумала. – А кто у нас шеф?

– Да… – Ольга смотрит на меня с иронией. – Только ты могла не поинтересоваться, куда тебя на работу взяли.

Я действительно не интересовалась. Ну, большое здание, офисы. Рекламное агентство. Кому все это принадлежит, я понятия не имею, и как-то недосуг было спросить.

– Миша Семеновых, владелец холдинга «Металлинвест», поищи в Интернете. Об остальном дома поговорим. – Ольга ищет ключ от машины. – Вот черт… в палате у Мирона оставила. И планшет там же, на тумбочке забыла.

– Я сбегаю!

– Нет, пойдем вместе, а в отделение ты зайдешь сама, нечего там двоим шуметь.

Мы возвращаемся, и Ольга остается около лифта. Наверное, дело еще и в том, что не стоит ей лишний раз мелькать у Мирона, чтобы не волновать его, а то, что она его волнует, это очевидно.

Медсестры до сих пор нет на месте, и я тихонько иду по коридору. Люди после операций, нельзя топать, как стадо слонов, – может, кто-то только-только заснул, а тут я со своими каблуками. Нет, надо тихонечко.

Ключи лежат на тумбочке вместе с планшетом Ольги. Мирон уснул вроде бы, а медсестра в розовой пижамке набирает в шприц лекарство. Неужели нельзя уколоть его, когда он проснется? Ну, что за суровая необходимость – делать укол как раз тогда, когда человек уснул, зачем его будить?

– Вы что…

Она поворачивается ко мне.

Да никакая это не медсестра. Это давешняя девица, которая приходила ко мне в офис, только не накрашенная. Но я-то еще днем рисовала по памяти ее лицо, и отлично рассмотрела, что находится под слоем косметики. Она могла бы мужчину обмануть, но не меня.

Она метнулась ко мне и сбила с ног, я больно ударилась головой о пол, и ее руки сжались на моем горле. Гибкое сильное тело, словно резиновое, мои удары ее скорее смешат, чем достигают цели. И хотя я сопротивляюсь изо всех сил, цветные круги уже пляшут чардаш перед глазами, а в ушах стоит звон, и болит горло, на которое давит безжалостная рука. Я понимаю, что еще минута в таком режиме, и она мне просто шею свернет, и тьма, пришедшая со Средиземного моря, безусловно, накроет ненавидимый прокуратором город, но я-то не город, меня-то не надо накрывать, но меня по ходу вообще никто не спрашивает.

Воздух может быть таким сладостным, а горло может болеть просто безбожно…

Девица лежит рядом, из ее рта течет кровь. Ольга вытирает небольшой нож, который выдернула из ее тела. Забрав планшет и ключи, она идет в коридор и возвращается с креслом на колесиках, поднимает труп и усаживает в кресло, прикрыв простыней так, что видна только голова.

– Вставай, подотри кровь. Через три минуты нажми на кнопку тревоги и уходи. Мирон спит, но спит он от лекарства или от чего другого, пусть решают врачи. Главное, что жив и дышит. Давай, Лина, раскисать будешь потом. Я знаю, что болит горло, хочется плакать, и ты напугана, но это неважно. Помоги мне, без тебя мне это все не сделать. Тело надо вывезти до того, как явится персонал.

Я молча поднимаюсь и достаю из сумки влажные салфетки. Крови на полу немного, но девать использованные салфетки некуда, и я с отвращением запихиваю их в полупустой пакетик. Нажав на кнопку около кровати, я быстро иду по коридору. Из процедурной выскочила медсестра и побежала в палату Мирона. Меня она не заметила, и это отлично.

Я спускаюсь вниз, оглядываюсь – Ольга стоит около машины как ни в чем не бывало. Интересно, где тело девицы.

– Я запихнула ее в багажник, поехали, у нас мало времени.

Мы едем по городу, сворачиваем с плотины, и я понимаю, что мы направляемся к дому Мирона. Ну да, там лопаты и сапоги. Боже, снова рыть яму, а потом отмывать все в холодной воде. Эдак я насмерть простыну, а мне нельзя болеть.

– Я заподозрила, что случилось что-то, потому что медсестры не было на месте. Я сразу как-то не подумала об этом, но заглянула в коридор – а ее нет. И когда мы уходили, тоже не было, здесь это странно. Она могла только ненадолго отлучиться. И я пошла в палату, а эта дрянь тебя практически оприходовала. Пришлось сделать то, что я сделала, драться с ней мне показалось плохой идеей, у нее на шее проступали все до единой мышцы, а это значит, что она бы нас обоих голыми руками убила. Болит горло?

Я киваю. Говорить не могу, у меня внутри, кажется, все сломано.

Ольга тормозит у ворот, открывает калитку, и я вижу, как она идет к сараю. Блин, горло болит все сильнее. И синяк, я думаю, будет ужасный.

– Сейчас зароем и поедем обратно в больницу. Я позвоню Семенычу, пусть осмотрят твою гортань. Не пытайся разговаривать.

Я и не пытаюсь. Меня уже ничто не удивляет – дорога привычная, моросит дождик, мы тащим тело туда же, где зарыли предыдущее, огромные резиновые сапоги мешают идти. Но без них тут вообще никак. Копать сегодня было бы легче, потому что земля влажная, но с прошлого раза болят руки.

– Глина пошла, направо ее бросай, не смешивай с землей, будет заметно. Вообще, если что-то хочешь спрятать в земле, никогда не смешивай грунт и глину. Вот так, разделяем, потом глину затрамбуем, сверху грунт уложим, листьями присыплем, а дождь нам кстати: если наследили, к утру все смоет. Все, хватит, толкай ее. Да помоги мне, Лина, не стой!

Мы сталкиваем тело в яму и начинаем закапывать. Дело идет на лад, ведь я уже знаю, как это делается. Утрамбовав глину, мы насыпаем сверху землю, и я иду за листьями. Где-то здесь мы зарыли и пугливого убийцу, который приходил за Мироном накануне, но я понятия не имею, где именно, – все бугорки одинаковые, и листвы нападало много. Интересно, он превратился в призрака или нет? Если да, то это очень неуютная мысль, но с другой стороны – а что он может сделать? Ну, помаячит белой дымкой, или так постоит, поглядит, и что? А ничего. Просто немножко страшновато.

– Дай мне лопаты, я сама. Ты вымой свои сапоги.

Я и это уже знаю. Глина отваливается и растворяется в ледяной воде, руки немеют от холода, но делать нечего, я знаю, что нам нельзя оставить обувь грязной.

– Как хорошо, что ты молчишь и не ноешь.

Ольгино безжалостное замечание меня обидело. Я ведь почти не жаловалась, и уж тем более – не ныла. Ну, ладно же, теперь я буду молчать и дуться.

* * *

– Все, едем в больницу, Семеныч уже там. – Ольга заперла калитку, и мы снова сели в машину. – Погоди, я печку включу. Так вот, Семеныч сейчас на дежурстве, с нашим другом все в порядке. Он все это время спал, его, оказывается, медсестра к капельнице подключила, мы оттого ее не видели, что она готовила лекарство и систему. А эта гадина проскользнула – тоже, наверное, следила, когда мы уйдем, а потом медсестра. Это та же, что приходила днем?

Я киваю, глядя в окно. Не хочу с ней общаться и смотреть на нее не желаю. Хорошо ей, видите ли, что я молчу и не ною. Как будто я ныла когда-то.

– Хватит дуться.

Тут мне ответить нечего, тем более что я все равно не могу говорить.

– Лина, не дуйся. Прости, если задела твои чувства. Ты молодец, и ты это знаешь. Сейчас Валентин тебя посмотрит, и будем решать, что делать дальше. Дам тебе планшет, будешь писать то, что хочешь сказать.

А если я больше никогда не смогу говорить? Если эта девка что-то такое повредила, что я останусь на всю жизнь немой? Что тогда?! Эта мысль оказалась настолько ужасной, что дурацкие слезы хлынули просто водопадом, и остановить их я не могу. Господи, а если позвонит Матвей, и я не смогу ответить?