Встреча с неведомым

Мама поцеловала меня и ушла. Она опаздывала на репетицию. Мы остались с бабушкой одни.

Прежде всего мы обнялись и расцеловались. При маме мы стеснялись проявлять свои чувства. Мама была ревнива и упрекала бабушку, что она отняла у нее сына. Затем мы уселись в уютной бабушкиной комнате на диван, и бабушка рассказала мне о семейном несчастье.

Начал я:

— Кто он такой? Наверно, артист? Бабушка с досадой покачала головой.

— Почему именно артист? И разве в этом дело? Столько лет создавала семью и теперь ее разрушает. Взрослый сын, Дмитрий так ее любит! Какая слепая жестокость. Отказалась говорить с ним по радио. Перед микрофоном выступали жены, дети. А у Дмитрия — теща. Я от стыда сгорала. А каково мне было на старости лет врать в микрофон, выгораживать ее?

— Бабушка… Все же я хочу знать, кто он такой? Бабушка окончательно расстроилась и прошлась по комнате.

— Я покурю, — сказала она. Взяла папиросы и вышла на кухню.

На ней был синий свитер и серая юбка, чуть ниже колен. Ноги были еще стройные, и шагала она легко. Просто пожилая женщина. А курить ей следовало бы бросить. Я пошел за ней.

— Тебе же нельзя — дым, — сказала она. Бабушка сидела на подоконнике и курила. Я стал в дверях.

— Бабушка, у этого человека семья?

— Нет у него семьи! — с яростью сказала бабушка и затянулась.

— Я его знаю?

Она молчала. Почему ей так не хочется о нем говорить? Все равно же придется.

— Бабушка, я наконец желаю знать, кто этот человек.

— Ты же болен, Коленька. Тебе нельзя волноваться… — в отчаянии сказала она. — Лиля возвращается к своему первому мужу… Мы от тебя скрывали… Но все равно мама тебе расскажет. А ты совсем болен. Иди ляг…

Я действительно пошел и лег. Что-то мне стало нехорошо. Мутило. Бабушка всполошилась и заставила меня выпить виноградный сок и пустырник, который «успокаивает в четыре раза сильнее, чем валерьянка».

Потом она села возле меня.

— Прежде всего, Коленька, знай, что Дмитрий благороднейший человек. Ни у кого он не отбивал жену. Когда он познакомился с твоей матерью, Николая уже не было в Москве. Он был на Баренцевом море. В Кандалакшском заповеднике… Я вот иногда думаю. То, что Лиля ездила с Дмитрием по Северу, не было ли искуплением за ее предательство? Может, она хотела доказать себе самой и людям, что не боится суровых условий, что дело только в любви?

— Бабушка! — взмолился я. — Да объясни ты мне все толком. Ведь я ничего не понимаю.

— Ты думаешь, я понимаю? — озадаченно произнесла бабушка и потянулась было за папиросами, но взглянула на меня и раздумала курить.

— Первый муж мамы тоже, что ли, ученый? — расстроенно спросил я.

Какому сыну понравится, что у его матери был еще один муж! Бабушка как-то странно смотрела на меня.

— Да, ученый. Биолог и генетик. Николай Иванович Успенский. Лиля познакомилась с ним случайно, в библиотеке. Он только что окончил тогда университет. Его оставили при кафедре. Он уже на третьем курсе печатал научные работы. Какой-то он был — и, вероятно, остался—незащищенный в жизни. Думаю, хоть Лиля мне и дочь, что для него встреча с ней была большим несчастьем. Я не спросил почему. И так все было ясно.

— Они не имели квартиры и поселились у меня, — продолжала бабушка, все так же странно смотря на меня. — Втроем в одной комнате… Очень он ее любил — Лилю. Больше, чем она его. Вместе они были мало. Лиля готовилась к дипломному спектаклю. Потом к дебюту в театре. А Николай дни и вечера проводил в лаборатории. Даже заболев — а болел он часто, — рвался в лабораторию. Это теперь он окреп немного физически — морской воздух его закалил. Болезненный-то болезненный, а вот, поди ж ты, не уступил…

— Я опять не понимаю, — напомнил я угрюмо.

— Ты, наверно, слышал о сессии ВАСХНИЛ сорок восьмого года? Проблемы генетики обсуждала вся общественность. Генетиков обвиняли в идеализме, морганизме и прочем. Вот тогда Лиля и испугалась. Она не могла понять, как мог Николай открыто и прямо бросить вызов своим противникам в науке, сказав: «Вы ошибаетесь!» Уговаривала его «признать ошибки». А он вместо этого уехал на Баренцево море. Лиля даже не захотела с ним проститься. Я его провожала, беднягу. Переписывалась с ним все эти годы и даже ездила к нему. Он так и не женился. Однолюб. Весь ушел в работу. Истинные друзья поддержали его как могли и как умели. Особенно одна женщина… Она посылала ему посылки, литературу, сама делала для него переводы статей, доставала необходимые приборы. Хотя очень была занята. Ты ее знаешь… Ангелина Ефимовна Кучеринер.

— Ангелина Ефимовна?!

— Да. Это через нее познакомилась Лиля с Дмитрием. Ты не устал, Коленька? Может, подремлешь?

Я сделал яростный жест. Какая тут, к черту, дремота? Тогда бабушка продолжала:

— Николай работал в заповеднике орнитологом. Опубликовал ряд статей и ценнейшую монографию о птицах. Я ее тебе потом покажу.

— Покажи сейчас.

— Завтра. Далеко заложена. Так вот… Еще на последнем курсе университета он сделал открытие… Его открытие признано всеми — и у нас, и за границей. В пятьдесят шестом году Николай Иванович вернулся в Москву как победитель. Однажды они с мамой случайно встретились и проговорили всю ночь напролет. Ходили по улицам и разговаривали.

— Но как же он простил маме… этот Успенский?

— Да так уж, видно… простил.

— Ты его очень любишь! — сказал я ревниво. Мне было обидно за отца. А этого неизвестно откуда взявшегося биолога я уже ненавидел, хотя не мог не уважать.

Бабушка грустно и тревожно посмотрела на меня.

— Видишь ли, Коленька, то, что Лиля сейчас бросает Дмитрия, так же подло и жестоко, как было подло и жестоко бросить Николая в тяжелый для него час. Я останусь здесь. Разве что Дмитрий потом женится и не захочет меня видеть в своем доме. Ведь я долго его и знать не хотела…

Бабушка вдруг заплакала, жалко искривив лицо. Я никогда не видел ее плачущей, и у меня сердце зашлось от жалости к ней. Но я дал ей выплакаться.

— Какие два человека попались на ее пути, и она испортила жизнь обоим! — сказала сквозь слезы бабушка. — Не сумела я воспитать свою дочь… Была девочка забавная, умная, ласковая. Когда же, когда она превратилась в сумасбродную эгоистку? Даже сына не могла любить… единственного. Даже искусство… Ведь себя в искусстве она любит больше самого искусства. Она возненавидела Гамон-Гамана, своего лучшего учителя и друга, только за то, что он говорил ей горькую правду. Собирается переходить в другой театр… Единственное утешение у меня, что воспитала человеком внука. А может, это просто… генетика?

Она рассмеялась сквозь слезы. Я сел рядом и обнял ее.

— И генетика, и воспитание: если во мне есть что хорошего, то все от бабушки!

— Спасибо, Коленька!

— А что, если мне поговорить с этим Успенским? Бабушка смутилась:

— Ты еще болен. Потом…

Бабушка накрыла меня пледом и вышла. Я закрыл глаза… Но какой уж там сон… Что-то меня тревожило. Бабушка определенно не все мне сказала. У нее не хватило решимости. Почему у нее было такое смущенное лицо? Почему она так странно на меня смотрела?