Встреча в пути

Высокая худощавая женщина лет сорока – сорока пяти, одетая в соболиное манто. Руки в сверкающих перстнях. Красная от возмущения, она старалась придать своему лицу улыбчивое выражение.

В этой районной больнице Елена Анатольевна была царем и богом в одном лице.

Все ее распоряжения выполнялись без звука, и вот теперь ей приходится снизойти со своего высокого трона и беседовать с какой-то невзрачной инспекторшей из департамента.

Вид у меня был действительно, не совсем презентабельный: волосы гладко зачесаны и стянуты в пучок « для удобства в пути», лицо бледное, уставшее после беспрестанной дороги по отдаленным больничным амбулаториям.

Еще в дороге мне пояснили, что прежним инспекторам, оказывается, даже в голову не приходило тащиться по сельским больницам.

Акты они писали, не выходя из кабинета Елены Анатольевны, или вовсе не писали сами. Акты споро и ловко печатали подчиненные Суровцевой, а проверяющие, расслабленные алкоголем, их только подписывали, иногда не глядя.

Елена Анатольевна разглядывала меня с интересом и думала, как ко мне подступиться. « Мелкая сошка, а проблем с ней будет много. Настрочит плохой акт, приедут другие, поважнее, начнут везде лезть. Мало ли что…» – размышляла она.

Я поздоровалась с Еленой Анатольевной и продолжила свое писательство.

Мысли ее мне приблизительно были известны. Ведь я работала внештатным инспектором почти десять лет.

Везде нарушения были аналогичными, как и реакция на акты.

Я мечтала только о том, чтобы добросовестно сделать свою работу и уехать домой, в комфортные условия.

Благодаря моему мужу, я была материально обеспечена, поэтому могла себе позволить проигнорировать любые предложения взять взятку.

Хорошо быть неподкупной и независимой, когда живешь, не считая гроши до зарплаты.

Не уверена, что вела бы себя так же, будь у меня финансовая несостоятельность, поэтому осуждать своих коллег не берусь.

Наконец, Елена Анатольевна справилась со своей ненавистью ко мне, и начала беседу вкрадчивым и ласковым голосом.

Со слезой в голосе поведала о недостаточном финансировании больниц. Такого недостаточного, что выделенных денег едва хватает на горюче-смазочные материалы и медикаменты. Зарплату медики не получали два с лишним месяца. Потому ей приходится выкручиваться, как может.

Глядя на ее соболиную шубку и бриллианты, сверкающие в ушах, слабо верилось в нищету Горнинского района.

« Везде одно и тоже: нищие медсестры и санитарки, нуждающиеся доктора и жиреющие чиновники. Разбитые окна больниц и сверкающие иномарки под толстыми задастыми Еленами…» – грустно подумалось мне.

Мой акт ничего не изменит в этом порочном круге, но и укреплять эту порочную систему я не собираюсь.

Выслушав стенания Суровцевой, я встала и стала собираться на вокзал. Акт положила перед главным врачом на подпись.

Тут в кабинете главного врача стали происходить чудесные вещи.

Откуда ни возьмись, на потертом больничном столе стали появляться разносолы, деликатесы и зазвенели вымытые до блеска стеклянные фужеры. Это было только прелюдией.

Медсестры, накрыв стол, мгновенно исчезли.

Елена Анатольевна, убедившись в отсутствии посторонних, с приятной улыбкой извлекла из шубки белый конверт и тихонько вложила его в карман моего пальто.

Такого напора я не ожидала, хотя и подготовилась к сражению.

« Это скромный подарок к празднику восьмое марта, не откажите…» – ворковала Елена Анатольевна и глубже заталкивала конверт.

Я понимала, что срочно надо ретироваться. Больничная машина ждала меня на выходе из больницы.

До поезда было еще два с половиной часа.

Такой длительной осады я не выдержу.

Вытащив конверт из кармана, я резко бросила его на стол главного врача и выбежала из кабинета, как ошпаренная.

За дверью стоял взволнованный главврач с кучкой медсестер.

Очевидно, они ждали отмашки Елены Анатольевны и приготовились к обильной трапезе.

Чуть не сбив с ног своих потенциальных сотрапезников, я крикнула: « Срочно машину на вокзал!» и бегом спустилась к выходу.

Водитель « УАЗика» мирно дремал в кабине. Он не ожидал моего быстрого появления.

Когда мы подъехали к вокзалу, он доверительно сказал : « Надо же! Редко сажу в поезд трезвого инспектора!».

– В прошлый раз у вас была сама Вера Петровна, начальник ревизионного отдела. Она, что, тоже выпивала ? – удивилась я.

– Так ее самолично заносил в купе, сама тетка двигаться не могла! – хмыкнул водитель.

Я замолчала, с трудом представляя нашу строгую и неприступную Веру Петровну в нетрезвом состоянии.

На вокзале было полно странствующих цыган. Всюду бегали шустрые цыганята, с интересом разглядывая пассажиров. Два с половиной часа я провела, судорожно сжимая сумочку под мышкой.

Вдобавок, в зале не работал туалет, буфет был закрыт. Продуктов у меня не было, а до ближайшего магазина надо было куда-то далеко ехать.

Я сидела на деревянной жесткой скамейке в малюсеньком зале ожидания и боролась с подступавшим чувством голода. Вспоминала запах горячей картошки на столе у главврача. Моя принципиальность вступала в борьбу с природными инстинктами и местами проигрывала.

На улице быстро темнело, я не решалась даже выйти на улицу. Там над входом в вокзальное помещение висел один тусклый фонарь и сам перрон скрывался в темноте. Наконец, наш поезд подошел к перрону.

Голодная и измученная тяжелой командировкой , активным сражением с Еленой Анатольевной, я зашла в вагон и упала на вагонную полку.

« Только бы никто не сел ко мне в купе, хорошо бы выспаться …» – чуть не молилась я, засыпая под стук колес.

Но через полчаса проводник – белокурая девушка, резко открыла дверь купе и впустила высокого молодого человека в черной кепке и меховой стеганой куртке.

Мужчина быстрым цепким взглядом оглядел купе, после чего вошёл и поздоровался со мной. Не обращая никакого внимания на меня, девушка мило щебетала с моим новым соседом и настойчиво предлагала ему свежего чая с печеньем.