Встреча Вселенных, или Слепоглухие пришельцы в мире зрячеслышащих

9. Феномен рефлексии… формула Чернышевского: „Кто не познал человека в самом себе, не может рассчитывать на глубокое знание других людей”.

10. В. Э. Чудновский (и по существу другие участники обсуждения) огорчался тем, что „пока он сам” [то есть я] „как субъект выступает, а те субъекты, с которыми взаимодействует, их нет” [не видно в моей работе]».

Спасибо за щедрость. Только по этому списку можно написать многотомную книгу. Хватило бы жизни… Попробую предельно кратко пройтись по получившимся пунктам.

О субъективной догадке. Я мог бы просто констатировать, что этот психологический механизм (как и другие) в частности у меня присутствует; без него всякое общение было бы парализовано, и особенно при слепоглухоте, лишающей возможности ориентироваться на выражение глаз и лица, на интонации, просто наблюдать издали действия партнера по общению, но нужны примеры.

По поводу термина «партнер общения». Понимаю, возникают ассоциации с «сексуальным партнером» или «партнером по шахматам». Но как сказать?.. «Собеседник» – узко, чисто разговорно, а ведь общение к разговорам никак не сводится. «Партнер» – более общий термин, и, несмотря на нежелательные ассоциации, более подходящего не знаю. Разве что «субъект общения»? Нет, уж больно наукообразно, да вроде и не совсем про то по смыслу: в «субъекте» на первом плане активность, а не взаимность.

Надеюсь, А. А. Бодалев не посетует, если для примера я возьму его же собственную речь по поводу моих скорбных диссертационных трудов. Ее мне перевели дактильно во время самого выступления; затем дословно дактильно же перевели с фонограммы; наконец, дали сокращенный текст. При переводе с фонограммы я обратил внимание, что ученый сравнивает меня с «ежиком», у которого что-то «вызывает подъем иголочек». Я сразу почувствовал себя мальчиком, которому ласково взъерошили волосы, и в ответ на эту ласку в моей душе поднялась волна тепла к академику.

Читатель, конечно, обратил внимание на многочисленные отточия, которыми я отметил пропуски в тексте А. А. Бодалева при составлении списка вопросов ко мне. В большинстве случаев в пропущенных местах он извиняется за свою якобы некомпетентность, за то, что он «неумеха» и «пустышка» во всем касающемся слепоглухих. Очень настойчиво, многократно извиняется. Можно подумать, что у академика – комплекс неполноценности. Но нет, я чувствую в этих извинениях улыбку, усмешку, тонкую иронию, а также предупредительное подчеркивание того обстоятельства, что Алексей Александрович ни на чем не настаивает, всего лишь «танцует» от своей, хорошо ему знакомой «печки». Мне, с одной стороны, очень доброжелательно помогают, а с другой стороны – со мной как бы играют, чуть-чуть «подначивают». Да, в прямом, а не через переводчика, общении с А. А. Бодалевым могло бы быть захватывающе интересно, непринужденно и весело.

Алексей Александрович не раз предупреждает, что, может быть, начнет говорить неприемлемые для меня вещи. По этому предупреждению я «субъективно догадываюсь», что он, очевидно, знает меня куда лучше, чем я его, прекрасно осведомлен о прежней моей задиристости, над которой посмеивался и Э. В. Ильенков, называвший меня «молодым петушком». Хотя для меня было и есть немало неприемлемого в окружающей жизни, могу заверить: все сказанное Бодалевым у меня вызвало только горячую благодарность и острую заинтересованность.

Вообще видно, как тщательно академик старается нейтрализовать фактор самолюбия, из-за которого мы сплошь да рядом принимаем попытку помочь за чтение морали. «Не спеши защищаться, – настойчиво просит он. – Дай себе труд выслушать и вдуматься». Да. Что-что, а вслушиваться и вдумываться нам часто «недосуг». Я первый грешен.

«Субъективая догадка» А. А. Бодалева – то же самое, что и «субъективная вероятность» А. И. Мещерякова. И общение – такой же объект восприятия, как и любой другой. Без субъективной догадки и децентрации общение вряд ли было бы адекватным.

Предыдущее служит хорошей иллюстрацией и эмоционального компонента. Волна теплоты в ответ на «ежика», то есть в ответ на шутливую ласку. Улыбка в ответ на извинения за «некомпетентность». Горячая благодарность и острая заинтересованность в ответ на все. А ведь это опосредствованное общение, через переводчика, через текст. В прямом же общении появляется реакция непосредственно на эмоции партнера, на состояние его рук. В первые же секунды, ну, в минуты, можно определить общий интеллектуальный уровень собеседника (по тому, как быстро он осваивается с тем фактом, что общается со слепоглухим, что надо не орать в ухо и не хвататься за карандаш и бумагу, а чертить пальцами «печатные» буквы во всю правую ладонь или же осваивать специальный алфавит). Можно более-менее точно определить, есть ли у человека дача, огород (бывают, как я их называю, «земляные» руки), занимается ли он видами спорта, связанными с натиранием мозолей, или же сложным ювелирным трудом по ремонту механизмов – от часов до компьютеров…

Руки самого Алексея Александровича – сухие, скорее прохладные, чем теплые. Спокойные, и я бы даже сказал – улыбчивые. В марте 1996 года я привел брата устраиваться на работу в качестве моего лаборанта в Психологический институт. Таяли сугробы, и между журфаком МГУ, юрфаком МГУ и Психологическим институтом РАО разлилась громадная лужа. Мы растерялись и занервничали, тем более что я не мог объяснить брату, которое из трех зданий нам нужно, и тащил его прямо в лужу, куда он категорически не хотел. Тут к нашей паникующей парочке подошел академик. Он взял меня за руку и провел ко входу в институт. Брат – за нами. В тот момент рука Бодалева даже не улыбалась – тихонько смеялась, не могу сказать иначе – светилась… Успокаивала нас, детишек.

Говоря о своеобразии эмоциональных откликов слепоглухого, вероятно, имеются в виду те, что облегчают контакт с ним самим. Если я правильно понял смысл вопроса, то существуют достаточно общеупотребительные, как бы я их назвал, «двигательные междометия»: разнообразные поощряющие, ободряющие, торопящие, успокаивающие поглаживания собеседника по руке. Рукой можно проделывать все то же, что и головой: согласно кивать, отрицательно покачивать.

Думаю, слепоглухому в общении в плане эмоциональных откликов нужно быть особо сдержанным именно в силу дефицита информации. Не пассивным, а сдержанным. Не спешить делать выводы, не спешить реагировать, быть подотошнее, повъедливее, «выжимать» по возможности «досуха» всю доступную информацию, чтобы точнее сориентироваться, и в то же время как-то избежать «занудности».

Само собой, что здесь главный «орган чувств» тот же, что и у всех людей, а именно уровень общей культуры. Интеллектуальной, эстетической, нравственной. Уровень интеллигентности. Уровень воспитанности. Чтобы со слепоглухим хотелось общаться, а не просто милосердно «возиться», у него этот уровень поневоле должен быть несколько выше, чем у зрячеслышащих, потому, что с ним, слепоглухим, общаться технически труднее, и у людей должен быть дополнительный стимул для преодоления этих трудностей.

Столь высоким, жестким требованиям мало кто удовлетворяет, да не все и хотят удовлетворять; среди слепоглухих, так же, как и среди зрячеслышащих, распространена аргументация типа: «Почему я должен к кому-то подлаживаться, а ко мне никто?» Стремление к взаимному равноправию, прямое требование взаимного равноправия в условиях слепоглухоты особо жесткое. Обидчивость из-за недостатка взаимного равноправия чрезвычайно повышенная. Очень болезненно переживается и отвергается тот факт, что зрячеслышащие без нас обойдутся, а мы без них – нет. Мы бы хотели, мы настаиваем, чтобы без нас тоже нельзя было обойтись. Но тут можно «качать права», а можно работать над собой, над тем, чтобы хоть чем-то стать интересным, хоть в чем-то нужным. Здесь источник всех на свете комплексов. Здесь повышенный риск погибнуть и личностно: замкнуться в предельно тесном кругу общения, спрятаться за спину хорошо знакомых людей, самым откровенным образом «подлизываться», лишь бы чем бы то ни было не вызвать недовольства, смирно просиживать в полном одиночестве сколько угодно времени, дожидаясь, пока о твоем существовании вспомнят; можно погибнуть и физически: заболеть и умереть от недостатка внимания, покончить с собой.

Мне, чрезвычайно (даже по меркам зрячеслышащих) широко общающемуся, спокойно доверяющемуся незнакомым людям в парке, на транспорте, в учреждениях всякого рода, – мне и то очень часто не хочется жить. Хочется по меньшей мере спрятаться, где-то отсидеться, пока пройдет стыд за себя или обида на окружающих. Это по меньшей мере. Ибо я твердо решил, что, пока жива мама – единственный человек, который моей смерти бесспорно не пережил бы, – я права на самоубийство не имею хотя бы потому, что это было бы одновременно и убийство.