Встреча

И снова началась наша переписка с любимой и мои частые звонки к ней на работу и домой. Всё было, так как до моего приезда с вещами в Кривой Рог. Но поскольку я стал уже другим человеком, думающим и анализирующим происходящее, моё сознание и подсознание стали заполняться вопросами, на которые я не всегда находил ответы. А их было много! Почему мне так безоговорочно поверили любимая и её мама, почему мне не задали ни одного вопроса после моей лжи. Неужели ничего не почувствовали, не поняли?! Почему отношение любимой не изменилось ко мне после известия о моём возвращении?! Вопросы были сложными и непростыми, и на них мне нужно было найти правильные ответы. Они не давали мне покоя, я всё время мучился проявленной мною нерешительностью и ложью любимой, чувство вины вырастало во мне как гора, к которой я подхожу всё ближе и ближе.

И вот когда я вконец измучился, ответ возник в моём сердце, как луч солнца после грозового проливного дождя.

– Ничто не может быть причиной их такому поведению, как только святая любовь и всепрощение, - мелькнула мысль.
– Возможно, ещё разговор любимой с её мамой и просьба к ней ничего не говорить мне по этому поводу.

Скорее всего, так оно и есть.

После такого вывода, мне совсем стало невмоготу жить и чувствовать свою вину. Она преследовала меня на каждом шагу, возвращая меня в тот последний день и ночь с любимой в Кривом Роге. Похудев на 14 килограмм за прошедший месяц я, наверное, сильно изменился внешне, и меня стали спрашивать сотрудники, не заболел ли я чем-то серьёзным. Я отшучивался и улыбался в ответ, скрывая в себе правду происходящих во мне терзаний. Я всматривался в зеркало пытаясь найти ответы на задаваемые мне вопросы, и не находил их. Человеку свойственно не видеть в себе самом никаких изменений, когда его мысли заняты совсем другими делами...

В один из вечеров, вернувшись из поездки, я принял душ и, поужинав, сел за стол. После долгих раздумий, я взял лист бумаги, ручку и стал писать письмо любимой. На бумагу вылилась все мои мучения, и страдания от причинённой ей боли. Мне казалось, что в словах, написанных мною на бумаге, был заключён вой моего сердца, окрашенный истекающей из него кровью. Я написал всю правду о своём уезде и причины, почему я так поступил. Я не скрывал своёй лжи и не просил прощения, понимая, что такое простить очень трудно, если вообще возможно. В конце письма я написал строки стихотворения написанного мной в эти дни. Оно называлось "Приговор". В нём выражалось безропотное принятие мной приговора от любимой после того, как она прочтёт это письмо. Понятие своей вины и готовности испить горькую чашу её суда. Ответ на моё письмо от неё пришёл через полторы недели. Войдя в фойе общежития после очередной рабочей поездки, я увидел выходящую из-за конторки дежурную сегодняшней смены:

– Вам снова пришло письмо, - сказала она.
– Вы единственный жилец, которому так часто пишут, и исключительно женщины.

– Мне пишут не женщины, а единственная женщина, улыбнулся я ей в ответ.
– Спасибо вам, - я взял конверт и стал по лестнице подниматься на свой этаж.

Конверт был очень толстый и увесистый. У меня оборвалось внутри сердце, и я долго не решался его вскрыть, войдя в свою комнату. Мне было страшно прочесть слова её приговора и остаться один на один с возникшей пустотой и одиночеством. Я уже чувствовал холод, начавший охватывать моё сердце. Вытянув перед собой руки, я увидел, как мелко дрожат мои пальцы. Нервы были на пределе, и это сказывалось буквально во всём. И всё же надо набраться решительности и получить то, что заслужил. Вскрыть письмо и прочитав его, поставить последнюю точку в тягостной неизвестности. Бережно надрезав край конверта, я извлёк из него толстую пачку исписанных листов бумаги. Внутри их было что-то твёрдое, и когда я развернул их, на меня с фотографии взглянула улыбающаяся любимая женщина. Напряжение было таким высоким и звенящим внутри меня, что увидев её добрую улыбку и излучающие свет и доброту глаза, я не выдержал и заплакал. Это длилось долго, но по мере того как иссякали слёзы, стала утихать боль и где-то вдалеке засветился слабенький луч надежды. В тоже время я почувствовал, как предательски покидают меня силы, и накатывает непосильная слабость. Я впервые чувствовал себя таким разбитым и бессильным. Прислонив фотографию к стоящему на столе графину с водой, я стал читать письмо. С первых своих слов, она писала о том, что одобряет моё признание и понимает причину моего поступка, что с самого начала знала правду. Но позиция её тогда и сейчас не позиция судьи, а адвоката, только так можно понять глубинные мотивы поступка человека и сделать правильные выводы. Она дарила мне прощение, и по мере того как она описывала свои суждения и взгляды, лишённые осуждения, я стал ещё больше понимать, что человек, письмо которого я сейчас читаю, стоит невообразимо большего чем я считал до этого. Я был раздавлен своим преступным отношением к её доброте и праведной святости.

* * *

Прошло два года. Вернувшись в семью после трёх месяцев проживания в общежитии я, тем не менее, поддерживал отношения с любимой женщиной по телефону и в письмах. Я очень тщательно скрывал это, да и звонить и писать к тому времени, стал реже. После того как бывшая жена много раз присылала в общежитие сына, она с его помощью сумела убедить меня в её прощении и уговорить меня вернуться в дом. Поведение бывшей жены было неузнаваемым: она стала покладистой, сдержанной, доброй и необыкновенно внимательной ко мне. Прекратились даже мелкие придирки, а во время общения она стала выслушивать моё мнение и соглашаться с моими суждениями. И вот на фоне всего этого я, неожиданно для себя, дал согласие на венчание с ней в православном храме. Таинство исповеди, причащение у святой чаши, затронули и всколыхнули мой внутренний мир, а сам обряд венчания показался мне тягостным стоянием под удерживаемыми свидетелями коронами и не оставил во мне никаких ощущений. До этого момента я жил не крещеным и не испытывал по этому поводу никаких сомнений и беспокойства. Но исповедовавшись, и первый раз вкусив святое причастие, я почувствовал необходимость исправить своё отношение к Богу. Я познакомился со священником Смоленского храма и стал посещать воскресную школу, действующую при храме. Когда я окончательно принял решение о своём крещении, однажды в вечернее время суток, когда мы с сыном ехали на велосипеде к дому моей матушки, на небосклоне над городом вспыхнул пылающий ярким огнём огромный православный крест. Когда я спросил сына, видит ли он этот крест, он ответил отрицательно. Видение длилось около 30-35-секунд. Рассказав об этом священнику, я услышал от него следующее:

– Это знак тебе Господа нашего об одобрении принятого тобою решения креститься и ты об этом больше никому не говори. Через две недели я принял крещение и стал православным христианином.

Жена после венчания сумела выдержать себя в облике друга, терпимой и доброй спутницы жизни только три с половиной месяца. А затем снова стал проявляться её характер, присущий хозяйке и владыки. Это нарастало лавинообразно, вскрывая старые, уже зажившие раны и образуя новые. И я вспомнил строки из прочитанного мной о браке именуемого "векторным кольцом". Звучит это так: "Если отношения в возвращённых браках на первых порах идут по более гуманному сценарию, знайте - это иллюзия. Кольцо не знает гуманизма. Дело в том, что насколько бы слуга не превосходил своего хозяина, он всего лишь пьедестал, благодаря которому хозяин становится выше, сильнее и умнее. В присутствии хозяина слуга никогда не сможет показать всех своих достоинств, да и хозяин не сможет их оценить полностью. Недаром так ярко проявляется стремление хозяина переделать слугу". И я вновь почувствовал острую необходимость прервать наши с женой отношения.

Я стал чаще писать любимой письма и звонить почти каждый день. Бывали дни, когда я, оставшись дома один, садился за стол и писал ей письмо, закрывшись в детской комнате. Я рассказывал ей обо всех перипетиях своей жизни, спрашивал совета, как поступить в том, или ином случае. Письма получались длинные и весомые, так как я исписывал по четыре - пять листов бумаги. Заклеив конверт, я испытывал неизбывную тоску и желание общаться с ней снова, и начинал писать новое письмо. Бывали дни, когда я отправлял в Кривой Рог два-три письма сразу. А затем я снова стал уезжать к любимой и проводить там несколько дней к ряду. Один из отпусков, выпавший в январе месяце, я взял путёвку в железнодорожный пансионат в Евпатории и, пробыв там только один день, уехал к любимой женщине. Мы провели более четырнадцати дней вместе. Это были незабываемые дни настоящего счастья, наполненные высокими чувствами и любовью. Когда мы расставались, я уже знал, что отныне никогда не смогу жить вдалеке от неё, разменивать настоящее счастье на выполнение долга и ответственности за взятые перед своей семьёй обязательства. Старшие дети, сын и дочка, уже устроили свою личную жизнь, дочь вышла заму, а старший сын учился в Харькове, младший же переживал переходной возраст, ему шёл четырнадцатый год. И я чувствовал всё большую и большую уверенность в праведности стать свободным. В конечном итоге мой уход из семьи не принёс бы никому вреда, скорее пользу. Прекратились бы ежедневные трения и размолвки между женой и мной, и это успокоило бы сына, дало ему возможность жить в спокойной обстановке. Он перестал бы напрягаться каждый раз, когда в доме начиналась ссора и или лёгкий конфликт наших с женой мнений. После моего возвращения из отпуска, мы прожили ещё четыре месяца вместе. В июне месяце, после изматывающего конфликта, я позвонил любимой и сказал, что я готов к окончательному разрыву с семьей и переезду к ней навсегда. Получив одобрение, я немедленно пошёл на приём к начальнику депо.

– Здравствуйте Александр Николаевич, я пришёл увольняться. На этот раз окончательно и бесповоротно, - сказал я, усевшись в предложенное им кресло.

– Ты хорошо всё взвесил и обдумал, - спросил он, потирая мочку правого уха. Ведь во второй раз проделать такое как в прошлый раз я не смогу. Ты понимаешь это?

– Хорошо понимаю. Я не смогу и не позволю себе сделать ошибку снова. Слишком дорогой ценой досталось мне выздоровление, на этот раз я не поставлю вас в неловкое положение. Обещаю!

– Ну что ж, желаю тебе счастья и удачи. Может, ты поступаешь и правильно. Ведь дом человека не там где лежат его вещи, а там где его любят и ждут. Иди в отдел кадров, я позвоню и попрошу всё сделать быстро, - он вышел из-за стола и протянул мне руку.

– Спасибо вам за всё..., - я крепко пожал его руку и, пытаясь скрыть от него нахлынувшее на меня волнение, быстро вышел в приёмную.

* * *

В этот раз, во время моего уезда в Кривой Рог жена была дома. Не было слышно привычных укоров, претензий и надоедливых нравоучений. Она была спокойной и уравновешенной, помогла мне собрать мою одежду и сложить её в мешки, а когда всё было закончено, сказала:

– Я проведу тебя на вокзал, ты не будешь возражать?

Я обернулся на эти слова, посмотрел ей в глаза и, не сумев в них ничего прочесть, согласно кивнул головой. Из дома мы вышли задолго до отправления поезда. До вокзала доехали на маршрутном такси и ещё через пятнадцать минут были у дежурного по вокзалу, где и оставили мою поклажу.

– Может, посидим в парке до прибытия поезда и поговорим, - предложила она.

– Наверное, это будет лишним, говорить в последние минуты..., - сказал я, предчувствуя тему предстоящего разговора.

– Не волнуйся, я не буду тебя отговаривать уезжать и пытаться оставить дома. Я не буду тебя напрягать перед дорогой, успокойся, пожалуйста.

– Ну, хорошо, пойдём в парк, если так, - я чувствовал внутреннее волнение и неуверенность и изо всех сил старался прогнать их от себя

Усевшись на парковую скамью, мы долго сидели молча. Вокруг сновали прогуливающиеся люди, был слышен смех играющих невдалеке детей.

– Я хочу попросить тебя об одной вещи, - нарушила она молчание.