Встреча
Шрифт:
– Слав, – искренне попросил я. – Ну ты же видишь, надо с доктором поговорить… Ну не молчи ты, как истукан, не трави душу, скажи уже хоть что-нибудь!
На секунду глаза Мальчика блеснули, и он собрался раскрыть рот, но затем что-то произошло, и он опять насупился – на этот раз сильнее прежнего.
– Вы, возможно, не даете ему ответить, – предположил психолог.
– Но откуда вы…
– Все на вашем лице. Я не могу его видеть так же отдельно, как вы, но ясно наблюдаю ваш язык тела, вашу реакцию, ведь вы с ним – одно целое, помните, я говорил…
– Ага. А еще вы вроде говорили, – не без досады напомнил я, – что там есть еще какой-то… Взрослый, кажется. И что он, якобы, отвечает за работу. Так почему же он не может так же прийти и помочь мне, вмешаться? Он-то поумней
– Потому что в отношениях со Взрослым у вас нет проблем, и в его непосредственном появлении отсутствует нужда, в отличие от ситуации с Ребенком. У вас, похоже, произошло некое… расщепление, так, что ли, назвать. Ребенок и Родитель друг друга не слышат, каждый тянет в свою сторону, цели их взаимоисключаются. И длится это так много лет и настолько яростна ваша борьба между собой, что это стало выходить уже на физический уровень. Но психика живуча: ваш Ребенок сам привет вас сюда, в тот момент, когда почувствовал, что откладывать дальше уже критично! Вы сами пытаетесь излечить себя, хотя и не отдаете себе в этом отчета, и – более того, – Михаил посмотрел мне в глаза, – вы ведь и теперь до конца не верите, что он – это вы в детстве, признайтесь?
Я молчал, но моего безмолвия ему оказалось достаточно, чтобы, медленно кивая, словно соглашаясь с моим ответом, сделать вывод:
– Это-то его и тормозит. Вы не позволяете ему говорить, вы фактически приказываете ему молчать, потому что уверены, что его – нет. А как может говорить то, чего нет?..
Мне было нечего возразить.
– Хорошо, – сцепил психолог пальцы в замок. – Пойдем другим путем. Только прошу, – предупредил он, – не вините себя за это, такое отрицание является защитным механизмом вашей психики, а вовсе не вашим личным промахом. Что ж, затронем больные струнки…
– А может, не надо?.. – спросил я робко.
– Надо, Вячеслав, надо. Итак, повторяйте за мной, стараясь не забывать, насколько возможно, так же обращаться к Славику. – Он устроился в кресле поудобней и вдруг произнес ласковым голосом: – Ты мой хороший!
– Ты м… – я изумленно выпучил глаза.
– Ну же, повторяйте! – приободрил Михаил. – Сперва будет тяжело, покажется, что почти невозможно… Ведь вам самому давненько такого никто не говорил. Но потом пойдет легче – начните лишь, скажите пару слов…
Вздохнув и покашляв, я стал неуверенным, деревянным голосом произносить:
– Ты мой хороший… Ты умница… Ты очень способный мальчик… Отзывчивый и добрый… Я горжусь тобой…
– Он врет! – резко и бесцеремонно прервал меня Славик. – Он все врет, дядя доктор, он так не чувствует! – громко продолжал он, глядя мне прямо в глаза…
– Послушай, ты! – вскипел я. – Ты думаешь, легко мне тут комедию ломать ради того, чтобы ты не зря меня сюда притащил!! Ради твоих каприз несчастных…
– А ты думаешь, мне с тобой легко жить?! – закричал Мальчишка. – Ты считаешь, каково мне вечно выслушивать, какой я неряха и бестолочь, каково, вместо того, чтобы делать интересные дела, пить невкусную и горькую воду и скучно работать за компьютером! Каково быть всегда и во всем виноватым, даже если не виноват!!! – он истерично заревел. И тут я сделал то, чего в данный момент менее всего ожидал от себя: расплакался вместе с ним! Разум мой был в шоке, пытался всеми силами остановить это безумие, вернуть хотя бы частичный контроль… Все было тщетно: тело, слушаясь не меня, а Ребенка, содрогалось в рыданиях, слезы лились из глаз, подобно бурным потокам, прорвавшимся, наконец, через разрушившиеся стены сдерживавшей их дамбы…
В конце концов я кое-как успокоился. Подняв потрясенный взгляд на психолога, я увидел, что он, хоть и сочувствовал, был почти что счастлив. Ребенка нигде не было.
– Ну вот вы и сами озвучили все свои проблемы, поздравляю! – с сияющей улыбкой сказал Тарасов и подал мне платок. – И Славушка выплакался и исчез. Вам ведь легче? Но имейте ввиду, что это – лишь начало!
– Почему-то я в этом не сомневаюсь, – пробормотал я, вытираясь дрожащими руками.
– Кстати, а позвольте нескромный вопрос: сильно ли вы выпиваете? – Заметив мое смущение, Тарасов попробовал догадаться: – Ну, стопочку-две
Хеннеси… Больше? И не Хеннеси… Дениелс! Наш старый дружище Джек Дениелс… А как расчет коктейлей? Нет? Ну, пивко-то попиваете… После Джека? Помилуйте, разве так можно…– На каком-то этапе становится все равно, да и деньги кончаются, – признался я.
– Но могли бы хоть начинать с пенного, а не портить им благородное послевкусие… И по утрам бы чувствовали себя лучше. Впрочем, этот совет вам ни к чему, поскольку первое, чего я от вас потребую, – вы полностью – слышите? – полностью прекращаете пить! Праздников впереди никаких, случаем, не намечается? Прекрасно. И второе. Вот вам домашнее задание: всю неделю до следующего сеанса вы не только начинаете свое утро с похвалы и искреннего пожелания доброго утра Малышу, но и в течение дня стремитесь как можно меньше и, главное, – конструктивнее критиковать его, а хвалить – наоборот, как можно чаще и красочнее, но, разумеется, по делу. Не беда, что вначале будет получаться как бы не от сердца, – дело привычки, как его, так и вашей. Наблюдайте внимательно его реакцию и записывайте ее в специальный дневник, это даст нам направление для дальнейшей работы.
Глава 6. «Я тоже его вижу!»
Первые дни после сеанса я с немалым удивлением чувствовал, что мне действительно полегчало. Все еще находясь в легком шоке от пережитого, я решил честно исполнять то, что сказал мне Тарасов. Едва придя домой, я подумал и вместо глупых наивных попыток «приласкать» произнес появившемуся только что Славику похвалу, которую он, по моему мнению, реально заслужил:
– Знаешь, Слав, мне кажется, твоя идея с походом к психологу была не такой уж… бредовой. – Поистине удивительным было его выражение нечаянной радости, смешанной с какой-то робостью…
В течение оставшегося дня я, старательно делая неумелые комплименты, отчетливо видел, как они отличаются от первых искренних слов, но все же продолжал следовать намеченному плану и попутно записывал реакции Славика в блокнот. Полагаю, если бы мои записи попали кому-нибудь постороннему в руки, он от души улыбнулся бы.
«День первый. 11:30. Сказал ему про идею с психологом. Стоит, молчит, глаза круглые, чуть-чуть лыбится.»
14:00. Назвал его «хорошим мальчиком». Зырит. Молчит.
14:45. Сказал ему, что он умный. По-моему, он в шоке. Молчит, лыбится…» – И далее в таком же духе. Вскоре мои усилия начали приносить первые плоды, и в записях под заголовком «День третий» появилась следующая отметка: «Говорил ему, что он, в принципе, нормальный пацан, и, если бы не он, я бы, наверное, не знал, что такое радость. Он сказал: «Спасибо».
Первая его словесная реакция показалась мне в тот момент настоящим прорывом. Ведь, как и предсказывал Михаил, Мальчонка тоже должен был привыкнуть к новому обращению…
***
– Это начальная эйфория, – со знанием дела произнес Варфоломей. Они со Светозаром неотступно следили за Лисицыным, с самого момента его выхода из кабинета Михаила Тарасова.
– Что значит – начальная? – спросил Светозар. – Будут еще и другие?
– Будут, как во всякой борьбе с собой – и взлеты, и падения… Ну, ты же в курсе прописных истин. Жизнь духовная в этом плане ничем не отличается от психической. Пока его надолго не хватит: скоро вновь на старую дорожку свернет.
Видя опечалившегося приятеля, Варфоломей добавил: – Только не говори, что не знал этого. Понимаю, ты вовсе не уверен, что он из очередной ямы «падения» выберется… О, – посетила вдруг его мысль, –а давай-ка опять поможет ему, но на этот раз зайдем с другой стороны, – подмигнул он заговорщически…
***
К огромному моему сожалению и горькому разочарованию Славика дольше трех дней я себя сдерживать не сумел.
Началось все с просыпанной на кухне банки растворимого кофе. Ползая с веником в руке и пытаясь вымести остатки порошка из труднодоступных мест, я, как мог мягко, все же выговаривал Ребенку: