Встречи с амурским тигром

…Успокоив собаку, как всегда в таких случаях, почесыванием за ушами и поглаживанием лба, Круглов осторожно приоткрыл дверь, снял с гвоздя ружье и зарядил его. Посветил фонариком — ни следов у дворика, никого и ничего у стены леса. Крикнул: «Кто ходит?» Ответила лишь россыпь эха. Он знал, что эхо — к осадкам. К снегу, значит. И стал планировать работу на снегопадную погоду, продолжая размышлять при этом о странном поведении собаки.

Управившись с неотложными делами и устало укладываясь спать уже глубокой ночью, Круглов отправил беспокойно ходившую по избе и все так же нервничавшую собаку под нары и потушил лампу. Но еще не перелилась его дрема в сон, как покой опять зашевелили постукивание собачьих когтей по полу и тот же нерешительно приглушенный рык все с тем же странным постаныванием. Когда Фея остановилась у черного прямоугольника окошка, Круглов подошел к нему, не зажигая лампу, пригляделся… Белая, залитая полной луной снежная поляна, в пяти метрах от избушки поленница дров, правее — навес для разного скарба, слева помойка, а за ними — темные зубья еловых вершин и кедровых вперемежку с метлами раздевшихся на зиму берез, дубов, ильмов… Тысячу раз им виденное.

Вытряхнув из пачки сигарету, потянулся за спичками и замер: в четырех метрах от окна по снегу беззвучно плыла плотная, резкая тень, исходящая вроде бы из ничего. И лишь когда эта тень застыла, Круглов рассмотрел едва заметного в потоке лунного света тигра. Он не успел понять и оценить обстановку и не пошел еще к ружью, как громада зверя снова растаяла в том мертвом лунном свете, а по снежной белизне поплыла та же тень. Поплыла все так же беззвучно, заворачивая за угол избы.

Окно в ней имелось только одно. Маленькое. Как и во всех таежных строениях.

Круглову чувство страха было ведомо, хотя и с полным основанием слыл он в промхозе и селе охотником смелым и решительным. Но он никогда не давал страху волю. И теперь, ощущая участившееся сердцебиенье и не пропуская ком из груди к горлу, он взял ружье, проверил, заперта ли дверь, пододвинул к окну табуретку и присел, не забыв поджечь сигарету, отвернувшись от окошка. Он еще не думал, как разрешить очень опасную и совершенно необычную ситуацию, и торопливо искал объяснения ей.

…Он вырос в таежном селе в семье потомственного промысловика, с детства постиг премудрости охоты, законы и тайны уссурийской тайги и всего в ней сущего. Повадки тигра, как, впрочем, и всех здешних зверей, птиц и прочих обитателей, ему были известны не понаслышке. Следы амбы он встречал на своем участке почти каждодневно и трижды сталкивался с этим строгим и грозным, тоже потомственным охотником, глаза в глаза. Всех троих мог застрелить, но встречи оканчивались бескровно: Круглов законы чтил строго, за свои немалые лета ни разу не преступив черту дозволенного. А правила охоты для него были законом особым, и он их пунктуально соблюдал вовсе не из боязни расплаты за браконьерство, а по совести честного человека, не считающего, что на его век таежных богатств достанет, а после него, мол, хоть трава не расти.

Да, повадки тигра Круг лов знал досконально. Знал, что у этого могучего зверя в отношении человека тоже есть закон: не тронь двуногого, если он не поднимает на тебя оружия и не покушается иным манером. Закон этот терял силу редко, и почти всякий раз по вине человека, преступившего его черту. Преступившего раз, чтобы потерять после этого всякое желание и даже способность преступать.

В прошлую зиму в кругловских угодьях объявился тигр с вовсе не царственным, более того, лишенным обыкновенного чувства собственного достоинства поведением. Он регулярно ходил по охотничьим тропам, сбивал капканы, съедал приманку, прибирал попавшихся в них зверьков, вынимал из петель зайцев, обглодал туши двух изюбров и кабана, которых охотник не успел вывезти на базу. По всему видно, что зверь этот был старчески немощным или покалеченным, и все же на большее чем мелкое воровство он не решался, обходя охотничьи избушки дальней стороной и умело избегая встреч с промысловиком.

А этот дерзко подошел к человеческому жилью на расстояние прыжка. И подошел не только что, несомненно, несколько часов назад, как раз когда собака сникла и запросилась в избу.

По давнему обычаю, в новогодние празднества промысловики возвращаются в села повидаться с семьями, отмыться-отпариться в бане, сдать в промхоз пушнину и дикое мясо, пополнить продукты, боеприпасы… И не в последнюю очередь профессионально пообщаться. Так вот. Владелец соседнего промыслового участка сокрушенно пожаловался Круглову: тигры одолели. Супружеская пара всесильных обзавелась очередным потомством и повела вдруг себя агрессивно: пугала давно знакомого им охотника ревом, следила за ним, нахально присваивала отстрелянных изюбров и кабанов, даже разоряла лабазы. И ведь вполне сытыми были, хотя чушек сильно поубавилось да и «изюбряков», видать, было негусто. «Должно быть, понимают, что мало ихнего зверья стало, и гонят меня со своих владений как соперника», — заключил сосед.

О другом же рассказал с явной озабоченностью. «В начале этого декабря появился на моих угодьях старый тигр — следы лап шляпой не закроешь, лежка на снегу под три метра. Уйду из какой избы — разграбит ее, помойку переворошит… Даже канистру с керосином изжамкал, хотя тупыми зубами не смог прокусить железо. Приманки не успеешь наживить — пройдет по ним и обчистит. А потом вовсе обнаглел. Под утро было. Еще спал я… Сплю, значит, спокойно, и вдруг в дверь как мешком картохи ударило, даже скрипнула моя хата и посуда звякнула. Думал, с чердака что свалилось… Но там не стал я держать ничего, кроме капканов, да и упади те, звук был бы иной. Пошел с фонариком поглядеть, а дверь снаружи так плотно подперта, что и на щелочку не приоткрылась. Уперся в нее посильнее, а с улицы зарычал тигр… Слыхал ли ты про такую наглость?»

Разговорившись, вспомнили разное. Там-то тогда-то поселился привыкший к человеку хищник рядом с селом, даже на сеновале устроился, ночами шастал по улицам и давил все, что в лапы и зубы попадалось. По темноте люди в нужник ходить боялись. В другом месте полосатый нахал и днями бродил по дорогам, не таясь людей и не обращая на них, не дающих отпора, внимания. Встречным путникам даже дорогу не уступал. В третьем месте за месяц четверть сотни бычков передавил, а потом понравилось страшилищу загонять появившихся в лесу людей на деревья… Подобное собеседники могли бесконечно перечислять и дальше, но Круглова больше интересовал явно не завершенный рассказ таежного соседа: «Ты, Васильич, доскажи-ка, чем закончилось-то». И Васильич вернулся «к тому».

«Рыкнул, значит, наглец. А я обмер: оружие-то, как всегда, за дверью на гвоздях повешено… На цыпочках отошел к столу, присел и стал обмозговывать положение. А что придумаешь, когда в страхе весь? Одну беломорину высмолил, другую, третью. Свет зажечь боюсь. Ножом только и оставалось вооружиться… А когда за окошком чуть светать стало, увидел, что снег валит. Думаю, может, тигр под навесом моей крыши решил от непогоды укрыться? А с другой стороны, сомненье берет: снег часто и везде выпадает, и мало ли от него спасения под выворотнями, валежинами, елями да кедрами. Да и что он тигру, снег-то… Поторкался я опять в дверь — приперта. А надежная она у меня, из плах, в косяк хорошо подогнанная. Окошки небольшие, крыша из березового кругляка. Захочет, думаю, забраться за мною — не получится.

Взял себя в руки, — говорил Васильич, глубоко затягиваясь дымом, — поубавил в душе страху и решил действовать. Поднял чурбак, что сиденьем служил мне, тихо подошел к двери да как шарахну по ней! И тут же заорал погромче да построже. Заорал, сам понимаешь, во всю глотку… Послушал — тихо, налег на дверь — открылась. А он стоит в пяти метрах — здоровенный, как конь, только в ногах пониже, но худющий, шерстью шелудивый, мослы у холки выпирают, брюхо пустым мешком свисает, а башка размером с бычью, только круглее. Стоит ко мне боком, пригнув к земле голову, а хвостом снег со злобой хлещет… Решил я, что если вздумается ему напасть на меня — не меньше секунды потребуется. Для прыжка же развернуться требовалось… Ну… Это я теперь так тебе рассказываю, что вроде размышлял, обстановку прикидывал. А тогда получилось как бы само собою. Как будто кто очень правильно мною управлял… Отворил я, значит, дверь чуть пошире, порасторопней дотянулся до карабина и — назад. Крючок на всякий случай на дверь накинул. Вогнал в патронник обойму, клацнул затвором и в решимости прикончить одряхлевшего и потерявшего осторожность к человеку, а значит, для всех очень опасного зверя… Секунд пять прошло, ну десяток. А открыл дверь — одни следы в чащобу. Почуял ведь, стервец, мое желание разделаться с ним. Пальнул разок ему вдогонку, обругал покрепче… И все равно спрятался в избу и еще час поглядывал в окно и приоткрывал дверь: не вернулся ли? Нет, не вернулся. Ушел. А на другой день, когда снег прекратился и сдуло его с кустов, проследил нахала. В сотне метров от избы лежал он под корчем, и лежал долго. Потом решил, наверное, что не стоит со мною связываться».

«Где же он теперь хулиганит?» — спросил Круглов. «А вот слушай, — ответил его собеседник. — Доскажу. Неделю после того видел его следы на дальних своих тропах, все тем же воровством он занимался. Прямо в разор ввел! Полтора десятка соболей проглотил, не говоря о колонках да прочей пушнине. Уж не считаю, сколько их не поймалось из-за того, что шалашики разворочены, капканы спущены, а приманка сожрана. Когда озлобление мое дошло до предела, решил наглеца истребить. Как? А петлями. И медвежьи капканы у меня всегда имеются… Взял бы все-таки грех на душу, и надежные местечки для расправы уже подобрал, да хорошо, Бог отвел. Миловал… Поправлял как-то ловушку, рюкзак увязываю для дальнейшего хода и услышал рев двух тигров. Сел, уши на макушку, кожа на спине озябла и мураши по ней заскреблись. В километре они от меня были. Судя по голосам, один из драчунов пребывал в большой силе и ярости, другой же, явно старик, оборонялся. А лежали там владения давнего моего полосатого конкурента, на которые он допускал лишь загулявших тигриц… Тебе приходилось слышать, как тигры орут, когда дерутся?.. Было дело, говоришь? Так не стану рассказывать… А на другой день мою тропу пересек тот несчастный старик. На следах кровь, в снег часто ложился, на лежках красного виделось больше, чем белого. Крепко ему досталось. Ушел в твою сторону, так что жди и бди. И запомни: передняя пятка тринадцать сантиметров, среднего пальца на задней правой нет, а наискось подушки левой — глубокая косая борозда, вроде шрама. Шаг крупный, но в снег проваливается неглубоко: фигура большая, а легковатая».

Сидел Круглов у окна долго. Курил, вспоминал, обдумывал ситуацию. Лег и пытался уснуть — сон не миловал. Когда же за стеною что-то треснуло и тут же звякнуло, а Фея вскочила и залаяла, ощетинившись по всей спине, Круглов поднялся и уселся у окна, загоняя в рот одну сигарету за другой. На отпотевшее оконное стекло снаружи стали прилипать снежинки, но тут же и таяли. Подумал, вспомнив рассказ Васильича: не улегся бы и под мою дверь…

Держа заряженную двустволку на коленях, Круглов решал проблему: если появится тигр перед окном, стрелять или воздержаться? Может, и меня Бог помилует, отведет от расправы? Васильич в конце того их разговора поведал: «Пошел я к охотоведу промхоза, выложил все как было и спрашиваю: что делать, коли еще раз подопрет? Ликвидировать можно? Тот же мне и сказывает: а спроси себя, законы ведь знаешь не хуже моего. Да сам себе, мол, и ответь… Положено-то, говорит, сообщить об этом властям, получить официальное разрешение на отстрел, который не тебе следует сделать, а специальной группе охотнадзора управления. Недели две потеряешь, а прикончат ли тигра те уполномоченные, бабушка надвое сказала… Помолчал мой охотовед, почеркал какие-то кубики да кружки на газете, да и завершил со мною разговор коротко. Ты же, дорогой Петр Васильевич, говорит мне он, мужик бывалый, башковитый, а вот вопросы задаешь, извини меня, наивные… Есть проблемы, о которых спрашивают только себя, мил человек…»