Встречный катаклизм

48 Избиение

Думаю, все понимают, что произошло потом. Нет, абсолютного торжества разрушения не было – не было эдакой бойни, размазанной на сотни кубокилометров, когда отрезанные крылышки, хвосты и двигатели кувыркаются в замедленной съемке падения, сминают встречающиеся по пути парашюты с повешенными за загривок котятами-человеками, а еще мимо валятся издырявленные осколками, порезанные очередями, убитые наповал левиафаны неба, а за ними – чернота смерча, а внутри завывание стратосферы через посеченные фонари кабин…

Однако кое-что получилось. Бортовые пушки тоже иногда применялись. Нет, здесь не использовались древности, размещающиеся на кромках крыльев. От такого утешительно ненужного парадного милитаризма армии, уважающие прогресс, давным-давно отказались – при больших скоростях эти подлые, жестко закрепленные турели мазали – били в «молоко», а не в мишень. Когда летишь быстрее звука или даже медленнее, но близко к пределу, видимая глазом твердость металлов – врет, крылья, треугольные или какие хочешь, меняют форму. Для бинокуляров наших природных незаметно, но в цель попасть из отклоненных пушек – извините.

Да и не нужны они, эти пушечки крыльевые, та, что в носу, справляется что надо. Кучность стрельбы столь точна – из социалистической экономии можно отказаться от длинных очередей. Правда, сейчас эти автоматические ограничители занимаются вредительством – слишком живучи «Стратосферные крепости», мало на них трех-четырех крупнокалиберных пуль. И получается – экономия последних ведет к перерасходу топлива. Знаете, сколько его уходит у «Су» на очередной маневр, да еще на форсаже? То-то.

Так что со всеми этими трудностями техногенного и природного характера, со всеми этими действиями-противодействиями – поголовного истребления «Б-52» как вида не получилось. Ускользнули некоторые из восьмидесятитонных гаденышей – рассеялись, а может, дальше пошли по своим противокорабельным делам.

Истребители, конечно, тоже барражировать в молочных небесах не остались – назад понеслись, разыскивать в тумане свое «пиратское» место базирования.

Некоторые нашли.

49 Гении

Какие только мысли не приходят человеку в голову от долгих занятий одним и тем же делом. И самое странное, как только он что-нибудь изобретет, пробьет заслоны из критиков и скептиков, многие из которых рады бы рты от удивления раскрыть, поскольку удивление у них двойное: от того, что проблема решена, и от того, что она, оказывается, вообще существовала, да только высокомерие свое ставят они превыше всего, и, представляя изобретателя свихнувшимся, они маскируют свою умственную ограниченность. И как только изобретатель это самое совершит, решает он еще и критиков своих поверженных превзойти, начинает думать-гадать, как свое признанное и применяемое вовсю творение на нет свести. И знаете, часто на сем поприще достигает он успеха. И, наверное, со временем неугомонный разум его вышел бы на новый виток изобретательства, и так вверх и вверх по спирали развития, – но жизнь наша земная коротка, а потому редко происходит подобное. И все-таки бывает. Один француз – артиллерийский офицер Пексан разработал в молодые годы разрывной снаряд вместо доселе летающих по небу литых ядер, чем осчастливил человечество безмерно, а к концу дней своих предложил идею бронирования кораблей, то есть свел на нет свое собственное творение. Гении, что с них взять?

Со времен Пексана много воды утекло, много других гениев за дело бралось. И шли они по обоим путям, указанным французским артиллеристом. И много они на тех путях нашли.

Нашли, например, что броня дело тяжелое, и ну ее в болото. Не дает она эффекта достойного, ведь даже «Ямато» хваленый потонул. И нет такой брони, которую невозможно пробить современными средствами поражения. Но защищаться все же надо, как ни верти. И предпочли ей то, первое изобретение француза. Активная защита – клин клином вышибают, как говорится. Однако, знаете, чем плоха активная защита? Скорострельность пушек и ракетных установок высока, а количество снарядов конечно. Вот и получается, что если атака интенсивна, да еще длительна, то…

Все дело в ресурсах. Вот если бы снарядики прямо из воды соленой производились, тогда конечно, а так…

Задача для новых гениев поставлена. За дело!

50 Боевой порядок

Нельзя сказать, что пилоты «пятьдесят вторых» окончательно отчаялись. Да, подустали, но все же парение в небесах на большом бомбардировщике гораздо комфортнее полета на кузнечике-истребителе. И веселее к тому же, как-никак в экипаже шестеро – веселая компания занятых любимым делом людей. Ну, подумаешь, описались некоторые, когда «пираты» начали валить «Стратосферные крепости» одну за другой. С каждым бывает. Зато теперь было над чем посмеяться. Однако рыскание по морю-океану, да еще накрытому непробиваемой пеленой, надоест кому угодно. Что с того, что в баках целая цистерна горючего, нервишки-то все равно пошаливают – а вдруг «пираты» произведут еще одно нападение?

От полного отчаяния их спасло очередное восстановление связи. Там, в недрах узлов управления АУГ, наконец-то обработали переданные через спутник нужные координаты, пересланные из самого логова врага, далеким и на данный момент уже потерянным «Юмткеблом». И тогда «Стратофортрессы» вновь развернулись в боевой порядок и установили на «прогрев» ждущие своего часа и спокойно дремлющие до того «Гарпуны».

51 Аудиенция

«А подайте-ка сюда этого янки! Желаю его лицезреть!» – распорядился адмирал советского флота Гриценко Геннадий Павлович, сидя в каюте отдыха, примыкающей к посту боевого управления, где-то в недрах «Юрия Андропова». Он отдал распоряжение немножко иначе, но ведь слова – это оболочка, а важен смысл, правда?

И тогда пилот палубной авиации и член совсекретной комиссии, человек, имеющий допуск к президенту США, предстал перед ним. В мертвом свете ламп Гриценко вперился в него тусклыми усталыми глазами.

– Что у него за форма, черт возьми? – спросил он окружающих, не зная, что пленный неплохо понимает его язык. – Комитету госбезопасности, не при нем будь сказано, надо по заднице настегать! Форма похожая, но новая какая-то; судно – мы его даже не успели заснять – черт знает какое; помехи, черт побери, какого-то нового вида… Где наше доблестное КГБ?

«Мама моя родная, – подумал про себя американский гражданин Ричард Дейн, – мне еще и с КГБ придется дело иметь! Бедные мои косточки».

– Чего им тут надо было, этим янки, это же наши воды? – несколько отрешенно поинтересовался русский адмирал.

– Спросить? – неуверенно уточнил переводчик – целый капитан-лейтенант.

– Да нет, это я так. Думаешь, я совсем их английского не знаю? – сказал в пространство Геннадий Павлович. – Я бы спросил, если бы этот мальчишка оболваненный знал ответ.

– И что бы вы спросили? – подобострастно поинтересовался переводчик.

– Я бы спросил, имеют ли отношение янки к пропаже моего отца. Вот что бы я спросил, – Гриценко вонзил в Ричарда Дейна неожиданно вспыхнувший взгляд, как два красных лазера. – Еще бы я спросил, не подобрали ли они в море моего братишку в шестьдесят седьмом или хоть кого-нибудь из его экипажа. Я явно старею, моя вселенная начинает суживаться. Суживаться до эдаких личных эмоций. Вот так, брат, – он подмигнул своему соотечественнику.

– Так, может, все же спросить? – снова проявил активность, вдохновленный проявлением адмиральской человечности, переводчик.

В этот момент что-то затрещало в больших динамиках, и голос, скрадывающий окончания слов шелестом помех, сообщил:

– Товарищ адмирал, воздушные цели на сближении. Вас просят на рабочее место.

– Вот и поговорили, – подвел итог Гриценко. – Передайте ребятишкам, которые будут его допрашивать, что меня лично интересует не только устройство их странного корабля, но больше другое: почему янки в последнее время повысили активность. Неужто правда близка агония капитализма? Ладно, уведите его, – адмирал встал, но внезапно снова глянул на пленного. – Или стоп! Уважим мнение замполита. Проведите-ка его по всем помещениям личного состава, пусть посмотрят на агрессора собственными очами. Для начала по верхней палубе. Поднимите боевой дух авиаторов.