Встретимся завтра
Шрифт:
«Ага, уже по имени и не «отойдёмте», а «отойдём»… Ну нет, дорогой товарищ инспектор, больше я вам тыкать не буду и Юрой называть тоже…»
Они ушли в застеклённый отсек. Ушанов глубже закрыл дверь.
– Серёжа, не нервничай. Я понимаю, что Чибисова, а не кто другой… Но мы должны думать о цехе. Так трудно капремонт довели. Теперь всё нормально, смежники прут. Генеральный на селекторе хвалил. Соревнование на уровне. Это ж для тебя не пустой звук. Можем первое место за квартал отхватить в своей группе. И в такой-то момент… Авария, травма… Поговори с Чибисовой, пусть скажет, что поскользнулась, упала… Ты ж слышал, фельдшер никаких химических осложнений не видит. Поговори с Леной. Она… пойдёт тебе навстречу.
– Кто это «мы»?
– Ну, я уверен, что начальник цеха… Ничего мы скрывать не будем, но дальше нашего партбюро пусть это всё…
Окурок укусил его за пальцы. «Вон ты куда гнёшь, товарищ Ушанов. О соревновании печёшься, о цехе. И о Лене намекнул… Чё ж слабо так? Зимой на партбюро громче гавкнул, о личной жизни коммуниста Белова…»
– Ты вспомни, – поувереннее продолжал Ушанов, – всяко бывало, но сор из избы не выносили. Дальше носа глядеть надо. И потом… мы же вместе с тобой решали тогда вопрос об использовании старых труб, ты ведь не возражал? Конечно, был риск, он не оправдался, но зачем шуметь? Трещину надо срочно заварить, до капремонта, глядишь, дотянем, а там выбьем новую арматуру, приведем всё в порядок. Я ж о цехе думал… Ты что не знаешь, как давили из Москвы со сроками? А трубы новые где-то блукали, на них только изоляцию внутреннюю недели три наносили в Волжском… И никто их не доставил вовремя, в конце концов. И сейчас их нет в достатке, и на нашем веку не будет.
Он молчал, и это злило Ушанова. Вот-вот должен был подойти начальник корпуса, который замещал сейчас и начальника цеха, а до этого момента надо сговориться по-хорошему. Молчание Ушанов принял за колебание и, собравшись с духом, вбил последний гвоздь.
– Я знал, Серёжа, что ты оценишь обстановку правильно. Не надо, старик, не надо… Посыпятся выговора, полетят премии… До парткома завода дойдёт. А там чистюли эти только и ждут, как отличиться, продемонстрировать свою огромную причастность к производству… А ты-то настоящий работяга, технарь. И вообще, ты ведь в нашем цехе хочешь работать, расти? Перспектива у тебя хорошая. Пойдём к сварщикам, да и к Чибисовой пора.
– Ну теперь вы меня послушайте. То, что я начальнику корпуса скажу всё как есть, это вы знаете… Но ты на что намекаешь, куда соломку стелишь? – он опять не сдержался и перешёл на «ты». – Получается, что мы, значит, на пару с тобой, новаторским гением, порешили при капремонте старые трубы всобачивать без разбору, куда попало? Абы скорей корпус пустить. Так, что ль? А ты вспомни-ка получше, на что я соглашался тогда? На то, чтоб всё старьё, во-первых, перебрали, вырезали годные куски, в ремцехе изоляцию, нутрянку, проверили. Хорошо проверили, опрессовкой, под давлением. А уж потом и во-вторых использовали только на общих вводах… На об-щих! Там, где и людей-то поблизости нет. А их с твоего благословения повсюду понатыкали, даже на аппаратах, как теперь выяснилось. Я перед тобой оправдываваться не намерен, но скажу всё ж, что болел тогда неделю, а когда пришёл, то поди узнай, всё заделали, всё под одно покрасили…
– Покрасили так, как указано в инструкции. – Ушанов ещё хорохорился. – А что, одни зелёненькой красить, другие жёлтенькой? Яишницу с луком устраивать?
– Ты не остри не тем концом… Ты почему ж мне ни слова не сказал, на схеме не отметил, куда старьё влепил, а? И механику голову задурил, самостоятельность да компетентность свою демонстрировал? Авоськин хвост ты, а не механик. Глядишь, дотя-а-нем… Тебе-то вот сок детям и делать. И то не детям, а на бормотуху, мухлевать потихоньку… Инспектор… Пристроили тебя сверху. Стукачок засланный.
– Я… я… Твоё счастье, что здесь свидетелей нет. Ну ты ещё попляшешь… С партбилетом точно распрощаешься…
рано или поздно. Стукач я? Это ещё докажи! А ты… – Ушанов матюкнулся. – Это и доказывать не надо… У всех на виду, при жене законной к девке вяжешься.Драка точно случилась бы, но он успел как-то вразумиться, понять, что Ушанов только того и хочет, чтоб потом из синяка какого-нибудь раздуть мировое увечье. И он сдержался, даже, с виду, пропустил гадкие слова мимо ушей. И опять начал о трубах. Чтоб успокоиться…
– Может, ещё и в других отделениях такие же «мины» врезаны. О цехе он пёкся… А кто всю эту мотню как рацпредложение оформил? Кто премию получил, а? Молись, чтоб в прокуратуру не загремел, новатор.
– С вами на пару, только с вами… Можно и механика за компанию. Как же это вы не знали, не проверили, какую вам трубу в задницу врезали? Объяснить придётся товарищу прокурору и суду. Самому гуманному в мире!..
Он поглядел на Ушанова и не узнал его. Обычно белый да мягко-увёртливый, он был сейчас чёрен лицом, которое как бы остановилось, перекошенное, будто в горле кость застряла. Вроде раньше светлые, глаза его тоже потемнели, одна бровь залезла выше другой.
– Ты ж мне… за эту… мстишь… – отрывисто шипел Ушанов. – За то, что я на бюро сказал? Я жене твоей навстречу пошёл. Тебе-то плевать на семью. Одни глазки очаровательные на уме. Герой-любовник… Ну, ничего, она тут долго работать не будет. Между прочим, ты жене своей тоже в последнее время не очень нужным стал… Не заметил? Прокуратурой пугаешь? Меня-то прикроют в случае чего. Есть люди поумней тебя, дурака… Не такие прямолинейные тупицы. Ты ещё жизни не знаешь, ты…
Договорить Ушанов не успел, дверь в отсек по-хозяйски отворилась, вошёл усталый и как бы заспанный начальник корпуса.
– Что тут у вас, Белов, пойдём, покажешь…
– Понимаете, Владимир Николаевич, по рекомендации Белова я при капремонте… – засеменил за начальником корпуса Ушанов. Он на глазах белел лицом и светлел глазами…
Потом был долгий разговор в кабинете начальника цеха, вызвали механика, позвонили главному инженеру завода, он вскоре прибыл вместе с главным технологом. Разбирали схемы, красным карандашом отмечая врезки старых труб. Предупредили вторую смену, снизив давление в системах и уменьшив подачу сырья. Приехал только-только ушедший в отпуск недовольный начальник цеха. Ушанов валил всё на Белова, слабо ссылаясь на свою некомпетентность в технологии…
Решили назавтра собрать расширенную, вместе с начальством соседнего цеха, планёрку и, скорее всего, просить разрешение на недельную остановку главного цехового корпуса.
…Прожектор электрички, засветившись вдали рисовым зёрнышком, разрастался, приближаясь, слепил. В вагоне он развернул свежий номер многотиражки. Бросилась в глаза крупно набранная на первой странице строчка: «Уверенно лидирует на Ленинской юбилейной трудовой вахте коллектив коммунистического труда цеха № 31». Вздохнув, он поднялся и вышел в тамбур, оставив газету на пообтёртом до стеклянного блеска сидении…
Дома тоже ожидался разговор не из приятных. Если жене рассказать всё как есть, то начнутся упрёки, мол, «вечно ты лезешь повсюду со своей принципиальностью», «ну, иди в слесаря, только долги за машину сам отдавать будешь», «не повезло твоей любимой работнице» и так далее…
Свои отношения с Леной он перестал скрывать ещё год назад, хотя отношений, о которых думали все, включая жену, в общем-то и не было… Нина, видимо по совету многоопытной тёщи, узнав про Лену, решила их семейную жизнь в муку не превращать. Действовать по принципу – мол, перебесится, все они одинаковые, и мой тоже не первый и не последний на том стадионе бегун… Да и дитю нового папашу приводить, хоть золотого-серебряного, – боль одна. Перебесится…