Встретимся завтра

Дачу Акимыча ещё недавно мог бы и слепой летом быстро найти – по звукам. Вечно тут стоял разномастный гвалт: рычала, переходя на визг, пила-циркулярка, заезжал-уезжал мотоцикл, что-то колотили, жестяно отбивали, сгружали песок, кирпич или доски. А с августа начинала орать, будто испуская последний дух, «реактивная» акимычева соковыжималка самодельная: мужики подряжались на паях гнать яблочный сок, одновременно являвшийся, понятно, и извечным сырьём для «слёз Мичурина». Но шум на время стихал даже днём, и тем более ночью, а вот собачья брехня не умолкала тут почти круглосуточно.

Сам Акимыч, военный пенсионер, слёг лет шесть назад, обезножел. Жене бы сразу и продать участок, но она, понятно, надеялась, что муж подымется, прождала года два, между тем дача без хозяина быстро померкла, заросла… Дети-внуки их жили в другом городе, и Акимыч решил тогда дело по-военному быстро и решительно. Вызвал к себе домой председателя, и они заключили договор: Акимыч сдаёт обществу в аренду бесплатную участок и, главное, большой, обложенный кирпичом вагон с электроотоплением – для сторожей, под склад и прочих дел. А общество снимает дачу со всех видов оплаты, проживающие и работающие поддерживают порядок, траву косят, грядки в зиму перекапывают, жена может приезжать и всем пользоваться, для неё остаётся их маленький домик. Ну и урожай, коль случится, можно пополам, по договорённости.

Сначала Мироныч просто радовался такому повороту событий. Он быстро организовал здесь хоздвор, где в вагоне стали постоянно жить два сторожа, летом занимавшиеся больше различными ремонтными и строительными работами в своём и соседнем дачных посёлках. Здесь же днём обитали моторист, электрик и просто невесть кто из приблудившихся в поисках заработка. Один из сторожей был на удивление непьющий и обеспечивал постоянный трезвый пригляд за хозяйством и людьми при неизбежных малых или больших пьянках. Он же в первый год посадил здесь картошку, сам подбивал и поливал её.

Но, как нередко теперь случается, однажды всё стало разваливаться на глазах. Трезвый сторож уехал в город, вернулся в семью. Второй сторож без «пригляда» вскорости сломал ногу. Украли мотоцикл, подаренный когда-то обществу одним небедным дачником. Уволился, повздорив с Миронычем, опытный, проработавший здесь много лет и живший в «Заре», электрик. Полетел мотор на насосной. Потом разворотили трансформатор. Еле его довели до ума, и отключка электроэнергии началась…

Справный хоздвор опять превратился в запущенную дачу. Жена Акимыча засобиралась продавать её, а ушёл момент, никто даже не приценялся, и она махнула на всё рукой, слава богу, что хоть денег не берут, изредка приезжала набрать немного клубники, да вишни, да яблок в зиму. Одно было на бывшем хоздворе неизменным: разномастная собачья стайка из пяти-шести хвостов во главе с отъявленным зимним кошкодавом Ханом – внушительной, с полубульдожьей мордой короткошерстной псиной грязно-коричневой масти.

Он удивился, что калитка на даче Акимыча была густо примотана проволокой. Раньше-то вообще не закрывали, чтоб собаки шастали во двор и обратно через неё, а не через соседские участки. Да и собак что-то не было. И труба, торчавшая из вагонного окошка ржавой папиросиной, не дымила. Он уже хотел уходить, решив, что сторож пустился в «дежурный обход», но вагонная дверь вдруг разболтанно скрипнула и с каким-то харкающим звуком отворилась.

Наружу вышел приземистый мужик и, поглядывая вокруг, пошёл к калитке. На вид ещё не старый, лет сорока, он был в длинном помятом клетчатом пальто, серых негнущихся армейских сапогах и в натянутой на уши поблекше-красноватой вязаной шапочке с помпончиком.

– Хенде-хох! – запросто поприветствовал он сторожа. – Ты от кого хоронишься? – кивнул он на замотанную калитку. – А собаки где?

– Собаки… – сторож полез внутрь пальто, вынул помятую пачку «Примы» и долго прикуривал, не отвечая ему. – Собаки… – закашлялся он. – Бегають собаки…

«Ну и дозорный… кино замедленное… – сожалеюще-зло подумал он. – Отыскал же где-то товарищ председатель такого хранителя ценностей…»

– А вы откудова? – начал оживать сторож.

– Отсюдова, Витя, отсюдова. Значит так, к обеду Мироныч прибудет, я его сосед, приехал поглядеть на результаты твоего бдительного труда. Так что отматывайся, по улицам походи… Тихо тут?

– Сёдня тихо, а вчера, к ночи, ездил кто-то, но недолго.

– Где ездил?

– Там… где-то, – сторож махнул клетчатым рукавом в сторону въезда в посёлок со стороны вала.

– Там же шлагбаум закрытый – труба на сто пятьдесят… Ты ходил, глядел, может замок сбили?

– Вот, собираюсь…

– Собирайся… А печка чего не горит у тебя?

– Да вот… дров надо бы подпилить…

– Ты что, болеешь?

– Да не болею. Подскользнулся вот… вчера, упал… Руку забил… сильно…

Видимо, сторож давно уж соотносил слово «болею» в основном с похмельем, а порядком ушибленная рука болезнью не считалась.

– Ладно, пора мне, – он глянул на часы, было уже почти десять. – Я назад на пятичасовой пойду, загляну. Тебе из шмуток ничего не надо? Куртку там… Ботинки войлочные есть типа «прощай молодость». У тебя какой размер ноги?

– Сороковой. Да ничё не надо. Рукавицы бы… И топор, может, добрый, а то мой точить негде. Или напильник с зерном покрупнее… ничё не найдёшь тут…

– У Мироныча ручное точило возьми… А с едой чего?

– Картошка есть, сала немного… супы бумажные… Мироныч денег привезёт, тогда в магазин можно в «Зарю» сходить. Хлеба вот…

– Ах да… – он нагнулся к тачке, вынул буханку и протянул её сторожу. По давней негласной традиции приезжавшие на дачи в зимнее время обычно привозили сторожам хлеба и сигарет обязательно, а уж чего ещё – решали сами. – На вот, курева немного, кильки банку. А здесь… собакам лисичка городская прислала… Ты, Витя, гляди не замагазинь, если Мироныч чего даст, зори здесь тихие. Напарника, и того у тебя нет пока. Тут это… Дыня бегает? Жёлтая такая, два кутька при ней. Один лохматый и круглый, как мячик? Хан не порвал их?

– Спасибо за паёк… За магазин не волнуйтесь, видал уж зори эти и трубу за сараем…

– Какую трубу?

– Хана-то убили… Это когда… лазили, так он, видать, на них попёр. Ну они его трубой… Сразу-то мы не увидали, а я ходил вчера… гляжу… за сараем валяется он… туда кинули… и трубы кусок там же… Я его прирыл… от крыс… – Виктор неторопливо отматывал калитку. – А эта бегает. Только кутёк один уже… Лохматый. Чисто медвежонок…

– Иван Василич тут?

– Тут, тут, вечером приходил, сёдня в баню звал.

– Ну и сходи.

– Да там помочь надо, с водой, с дровами… А у меня рука вот…

– Ты печку-то хоть как раскочегарь, а то рука без тепла месяц не заживёт. Я у себя там мазь одну посмотрю, тогда Мироныч передаст, если сам не зайду. Ну, ладно, пошёл я… Ты сам-то откуда прибыл?

– Да здешний я, с Пламёнки. С женой разводимся, ну я и ушёл пока сюда… на зиму. Чтоб не лаяться каждый день.

– Димку Армяна знаешь в Пламёнке? – спросил он сторожа, назвав первые пришедшие на ум имя и кличку.