Вся плоть - трава
Шрифт:
– Брэд, - сказала она. - Все очень нехорошо. Все идет как-то не так.
Я только головой мотнул: конечно, она права.
– Я была в муниципалитете, - продолжала Нэнси. - Там это ужасное существо, эта сморщенная обезьяна всех лечит. Папа тоже там. Помогает. А я просто не могла оставаться. Это невыносимо.
– Ну, что уж тут такого плохого? Этот… это существо - называй как хочешь, - вылечил нашего дока Фабиана. Док опять на ногах, бодрый, будто заново родился. И у Флойда Колдуэлла больше не болит сердце, и…
Ее передернуло.
– Вот это и ужасно. Они все как будто заново родились. Стали крепче и здоровей, чем когда-либо. Он их не лечит, Брэд,
– Вообще наше положение не очень приличное, - сказал я. - Пожалуй, придется менять свои понятия о том, что прилично, а что неприлично. Пожалуй, очень многое придется менять и самим меняться. И это будет не слишком приятно.
– Ты говоришь так, как будто все уже решено.
– Боюсь, что так оно и есть.
И я повторил ей то, что Смит сказал репортерам. На душе немного полегчало. Больше я ни с кем не мог бы поделиться. Слишком угнетало ощущение собственной вины, всякому другому, кроме Нэнси, я постыдился бы хоть словом обмолвиться.
– Зато теперь не бывать войне, - сказала Нэнси. - Во всяком случае, такой войне, какой все на свете боялись.
– Да, войне не бывать. - Меня это почему-то не очень утешало. - Но с нами может случиться что-нибудь еще похуже войны.
– Хуже войны ничего не может быть.
Ну, конечно, так будут говорить все и каждый. Может быть, они и правы. Но теперь на нашу Землю явятся пришельцы - и, раз уж мы это допустили, мы в их власти. Они нас провели, и нам нечем защищаться. Цветам довольно к нам проникнуть - и они могут вытеснить, подменить собою все растения на всей Земле, а мы и знать ничего не будем, не в наших силах это обнаружить. Стоит их впустить - и мы уже никогда ничего не будем знать наверняка. А с той минуты, как они заменят наши растения, они наши хозяева и повелители. Ибо весь животный мир на Земле, в том числе и человек, существует только благодаря земным растениям.
– Одного не пойму, - сказал я. - Ведь они могли всем завладеть и без нашего ведома. Немного времени, немного терпения - и они все равно захватили бы всю Землю, а мы бы ничего и не подозревали. Ведь некоторые уже попали в Милвил, пустили здесь корни. Им необязательно оставаться цветами. Они могут обратиться во что угодно. За сто лет они подменили бы собой каждую ветку и листок, каждую травинку…
– Может быть, тут важно время, какой-то срок, - сказала Нэнси. - Может быть, им почему-то нельзя ждать так долго.
Я покачал головой.
– Времени у них вдоволь. А захотят - так добудут еще, они умеют им управлять.
– Ну, а если им что-то нужно от людей? Вдруг у нас есть что-то такое, чего им не хватает? Общество, состоящее из растений, само по себе ровно ничего не может. Они не передвигаются, и у них нет рук. Накопить бездну знаний - это они могут, и мыслить, и обдумывать, строить любые планы. А вот осуществить эти планы и замыслы им не под силу. Для этого им нужны товарищи и помощники.
– Помощники у них и сейчас есть, - напомнил я. - Сколько угодно. Кто-то смастерил же для них ту машинку - «машину времени». А доктор, похожий на обезьянку? А верзила Смит? Нет, помощников и сотрудников Цветам хватает.
Тут кроется что-то другое.– Может быть, жители тех миров - обезьянки, великаны - не то, что им нужно. - сказала Нэнси. - Может, они переходят из одного мира в другой потому, что ищут какое-то другое человечество. Самое подходящее для них. Ищут подходящих товарищей и сотрудников. Вдруг мы и есть самые подходящие.
– Наверно, все другие оказались недостаточно злыми и подлыми, - вырвалось у меня. - Возможно, они ищут злобное племя, племя убийц. А мы и есть убийцы. Может, им нужны такие, чтоб набрасывались, как бешеные, на новые миры и всюду несли разорение и гибель, - беспощадное племя, свирепое, ужасное. Ведь если вдуматься, мы ужасны. Наверно, Цветы так и рассчитали, что, если они объединятся с нами, их уже никто и ничто не остановит. Вероятно, они правы. У них - богатейшие запасы знаний, могущественный разум, а у нас - понимание физических законов, чутье ко всякой технике: если все это объединить, для них и для нас не останется ничего невозможного.
– А по-моему, совсем не в том дело. Что с тобой, Брэд? С самого начала мне казалось, что эти Цветы, на твой взгляд, не так уж плохи.
– Может, они и не плохи. Но они столько раз меня обманывали, и каждый раз я попадался на удочку. По их милости я - пешка, козел отпущения.
– Так вот что тебя точит.
– Я себя чувствую последним мерзавцем, - признался я.
Мы еще посидели молча. Улица лежала тихая, пустынная. За все время, пока мы сидели вот так рядом на крыльце, мимо ни разу никто не прошел.
– Не понимаю, как люди могут обращаться к этому чужому доктору, - вновь заговорила Нэнси. - Меня от одного его вида жуть берет. Кто его знает…
– Мало ли народу верит знахарям и шарлатанам, - сказал я.
– Но это не шарлатанство. Он и вправду вылечил доктора Фабиана и всех остальных. Я совсем не думаю, что он жулик, только он страшный, отвратительный.
– Может быть, мы ему тоже страшны и отвратительны.
– Тут еще другое. Слишком непривычно он действует. Никаких лекарств, инструментов, никакой терапии. Он просто смотрит на тебя, влезает в самое нутро - безо всякого зонда, но все равно ты это чувствуешь, - и пожалуйста, ты совершенно здоров… не просто вылечился от болезни, а вообще совершенно здоров. Но если он так легко справляется с нашим телом, как насчет духа? Вдруг он может перекроить и наши души, весь строй наших мыслей:
– Некоторым гражданам города Милвила это было бы совсем не вредно. Хигги Моррису, например.
– Не шути этим, Брэд, - резко сказала Нэнси.
– Ладно. Не буду.
– Ты так говоришь просто, чтобы отогнать страх.
– А ты говоришь об этом так серьезно, потому что стараешься сделать вид, будто все очень просто и обыкновенно.
Нэнси кивнула.
– Только я зря стараюсь, - призналась она. - Совсем это все не просто и не обыкновенно.
Она поднялась.
– Проводи меня.
И я проводил ее до дому.
24
Когда стало смеркаться, я пошел к центру города. Сам не знаю, чего меня туда потянуло. Должно быть, просто я не находил себе места. Слишком большой и слишком пустой у меня дом - никогда еще он не был так пуст, - и слишком тихо все по соседству. Ни звука, лишь изредка, урывками, откуда-то донесется неестественно громкий, механически усиленный голос - то взволнованный, то наставительный. Во всем Милвиле наверняка нет такого дома, где не слушали бы сейчас последних известий по радио или по телевидению.