Вся правда о нас (др. издание)

— В доступных мне источниках об именах деревьев не было сказано ни слова, — флегматично заметил Шурф. — Очень интересно.

Он врал. Ни хрена ему не было интересно, это я чувствовал так же ясно, как отсутствие радости по поводу моего появления.

Но ладно, нет так нет. Просто человек устал. Настолько, что забыл, с каким энтузиазмом рассказывал мне об урдерских прибрежных деревьях всего несколько дней назад. И как тогда горели его глаза. Бывает.

— Однако мне, в силу особенностей моего характера и житейского опыта, непросто понять, каким образом подобное открытие может привести человека на грань безумия, — добавил мой друг. — Даже если этот человек ты. Всё равно причина явно недостаточная.

— Имена деревьев — это просто вишенка на торте, — вздохнул я. — Последняя капля. Контрольный выстрел в мою бедную голову.

И пересказал ему всё, что успел узнать за этот долгий день. Старался излагать коротко и последовательно. Только факты, без комментариев. Ну, почти без. Всё-таки манеру говорить вот так в один миг не изменишь.

— Да, довольно любопытно, — равнодушно согласился Шурф, когда я умолк.

Довольно любопытно! Довольно!! Любопытно!!! И это всё?!

Мать твою.

— В доме чангайского посла перед каждым ставят стопку специальных тарелок для битья, — сказал я. — Чтобы дать всем участникам трапезы возможность в любой момент выразить охватившее их возмущение. Жалко, что у тебя таких нет. Я бы сейчас грохнул парочку.

— Извини, что плохо подготовился к твоему визиту. Не знал, что тебе по вкусу чангайские обычаи. Впредь постараюсь это учитывать.

Так уже лучше, конечно. Практически как в старые добрые времена. В смысле, три дня назад.

— А собственно, какого рода помощи ты от меня ждёшь? — спросил Шурф. — Я уже говорил, что не являюсь знатоком урдерских обычаев. И тех сведений, которые мне удалось почерпнуть из нашедшихся в нашей библиотеке источников, к сожалению, явно недостаточно, чтобы найти ответы на занимающие тебя сейчас вопросы. Там не было информации даже о традиции давать имена деревьям. О большем уже не говорю.

— Во-первых, мне было нужно, чтобы ты меня выслушал.

— Прекрасно. Я это сделал.

— Да, спасибо тебе. Кроме того, я хотел попросить тебя поискать в библиотеке сведения о способах исчезать вместе со следом. Ясно, что обычная невидимость и Тёмный путь — не вариант…

— Не вариант, — согласился Шурф. — Я безусловно выполню твою просьбу, как только смогу выкроить хоть немного времени. Но, по правде сказать, заранее сомневаюсь в успешном результате поисков. Если бы такой способ существовал в рамках одной из описанных магических традиций, я бы о нём знал. Я не специалист по урдерской культуре, это правда. Но о магии знаю довольно много. Особенно о тех её областях, которые имеют хоть какое-то отношение к способам скрываться и разыскивать. Всестороннему изучению этих вопросов я посвятил около двухсот лет. Не следует недооценивать мою профессиональную эрудицию.

— Ладно, — согласился я. — Не буду недооценивать. Просто всегда остаётся надежда…

— Тебе, насколько я помню, ещё много лет назад объяснили, что надежда — глупое чувство. Удивительно, что ты по-прежнему продолжаешь за неё цепляться, — холодно сказал он.

На кого угодно другого я бы сейчас разозлился всерьёз. Но сэр Шурф обладает удивительной способностью пробуждать во мне самые худшие качества. Например, покладистость. И, страшно сказать, терпение. Из верёвок, которые он свил из меня за годы нашего знакомства, наверняка уже можно сплести лестницу до самой луны. И вторую, чтобы спуститься обратно. А остатками подпоясаться, чтобы сподручнее было лезть.

Вот и теперь я не встал и не ушёл, а зачем-то принялся объяснять:

— В том-то и дело, что много лет назад. И по другому поводу. И, если на то пошло, совсем другому человеку. Цитируя, всегда следует учитывать контекст. И самое главное, речь шла вовсе не о той разновидности надежды, которую я испытываю сейчас. Когда надежда ослабляет и парализует волю, она — действительно глупое чувство. А когда даёт силы и мобилизует к действиям, становится драгоценностью, отказываться от которой добровольно нет дураков.

— Ты совершенно прав, — неожиданно согласился Шурф. — А я лезу к тебе с поучениями, хотя ты пришёл не за ними, а за помощью. Которую я вряд ли способен предоставить в нужном тебе объёме, но это не повод так безобразно себя вести.

— Да ладно, — отмахнулся я. — Всех нас порой заносит. Ты сколько суток уже не спал?

— Я бы предпочёл оставить эту информацию при себе, — сказал он.

Взял со стола трубку и принялся её раскуривать.

— Хорошее дело, — одобрительно кивнул я. И полез было в карман за сигаретами. Но рука так и застыла на полдороге, потому что в этот момент табак в трубке Шурфа наконец вспыхнул. И на мгновение озарил его лицо.

Штука в том, что в полумраке я теперь вижу гораздо лучше, чем прежде, а всё-таки далеко не так хорошо, как коренные жители Угуланда, у которых прекрасное ночное зрение врождённое, совершенно в порядке вещей. Вероятно, это одно из естественных следствий проживания в Сердце Мира. По крайней мере, чем дольше я живу в Ехо, тем лучше вижу в темноте. Но, в отличие от местных уроженцев, подолгу читать ночью без лампы пока всё-таки не могу. И деталей на расстоянии особо не различаю. В том числе, выражений лиц.

Поэтому только сейчас, при свете вспыхнувшей трубки я увидел, что друг мой выглядит, как наспех оживлённый покойник, для которого вся эта имитация жизни, конечно, чрезвычайно мучительна, но он твёрдо решил терпеть до последнего. И виду не подавать.

— Так, — сказал я. — Понятия не имею, что именно у тебя стряслось. Но точно знаю, что оно стряслось. И что это какой-то лютый ужас. Конечно, ты имеешь полное право ничего не рассказывать. Но ты знаешь, какое у меня воображение. И какие кошмары я способен придумать, если ты не скажешь мне правду. И примерно представляешь, что я могу в связи с этим устроить.

— К несчастью, представляю, — согласился он. — Поэтому если бы у меня действительно что-то стряслось, я бы предпочёл сразу поставить тебя в известность, предварительно связав по рукам и ногам. Но в данном случае ты превзошёл самого себя. И выдумал какой-то одному тебе очевидный «лютый ужас» на совершенно пустом месте.

— Да ни хрена я не выдумал. И ты это знаешь. И сейчас ругаешь себя за то, что вообще согласился со мной встретиться. И за то, что не догадался отвернуться прежде, чем закурил. А за то, что позволил своим чувствам как-то проявиться на лице, ты себя не просто ругаешь, а уже практически к смертной казни приговорил. Зря, кстати. С точки зрения стороннего наблюдателя, с лицом у тебя всё в полном порядке. Усталое, не более того. Просто я не совсем сторонний наблюдатель. А, можно сказать, твой персональный пророк. Правдивый, не хуже нумбанского, так что можешь к нему не ездить…

На этом месте Шурф адресовал мне взгляд, исполненный столь ослепительной ярости, что я до сих пор не понимаю, как тогда уцелел.

Так он смотрел на меня только однажды — перед тем, как убить. Вернее, предпринять такую попытку. Но в тот раз поведением моего друга управлял подчинивший его волю колдун Гугимагон [29] , а сейчас он, похоже, был готов обойтись без посторонней помощи.

Счастье, на самом деле, что я его совсем не боюсь. И вместо того, чтобы крушить всё вокруг, спасая свою шкуру, понимающе улыбнулся:

29

Речь о событиях, описанных в повести «Тень Гугимагона».