Вся правда за правдой

Эдвард молчит. Потом глухо произносит:

— Когда ты только и делаешь, что сидишь перед вратами… многие миллионы лет… перед многими миллионами врат… когда впереди и позади — вечность… Я думаю, что он не в первый раз захотел стать человеком. То, что он выбрал для этого именно нас — случайность. Я не знаю, замышляет ли он что-то дурное. Может быть, и нет. В любом случае, я не свожу с него глаз. И если он что-то… я не хочу повторения.

— Какого повторения? — не понял Барни.

— Да так. Это личное. Грехи отцов, — Эдвард хмыкает. — Неважно, — он серьезно смотрит на Барни. — Главное, я не позволю, чтобы что-то плохое случилось с этой страной из-за моего брата.

В золотых глазах столько серьезности и горечи, что Барни не понимает, как можно не верить ему, как можно не идти за ним и не раскрыть перед ним все секреты мира. Он быстро кивает. А потом робко спрашивает:

— Вам… очень тяжело?

Эдвард широко улыбается. Потом улыбается еще шире.

— Барни… я все-таки неплохой актер.

— Что? — удивленно спрашивает Барни.

— Ну как что… я вас разыграл. Неужели ты думаешь, что я мог бы вот так серьезно открывать перед вами практически государственную тайну? Поэтому я и сказал, что хорошо, что все прочие мне не поверили. Ты извини. Я не хотел тебя вводить в заблуждение.

Барни смотрит на него, но тень сомнения в глазах остается.

— Послушай, — говорит Эд, — прости меня. Кстати… танки в Бриггсовом Форте тоже не на спор придумывали. Я, честно, не знаю, как. Когда мы с Алом там были, танки уже тоже были.

Барни не обижается. Он знает, что ему бы нужно обидеться за то, что Эдвард валял дурака — и еще сильнее за то, что валял дурака сегодня со своим монологом про «миллион врат». Вместо этого он пытается почувствовать облегчение — и не может.

— Но вы в самом деле сомневаетесь? — спрашивает он. — В своем брате?..

Почему-то Барни еще хочется спросить «Вы ведь любите его?», но, разумеется, этот вопрос он давит у себя на языке.

— Нет, — твердо отвечает Эдвард. — В близких сомневаться нельзя, имей в виду. Сомневался бы — я бы так не шутил. Ладно, пока. Остальным можешь сказать, что шутка, можешь не говорить, как хочешь. Но передай привет, и скажи, что мне очень жаль уезжать раньше времени.

Он встает и идет к выходу, куда Доминик уже подвел двуколку. А Барни смотрит на него с острым чувством страха: он не знает, увидит ли когда еще этого смелого, сильного человека с легкой походкой и невозможным огнем в глазах. Ему не верится, что это все была «только шутка». У мальчика еще мало опыта, но он чувствует: больше это походило на попытку выговориться от смертельной усталости нести груз в себе.

Эд вскочил в вагон в последний момент, поезд уже собирался трогаться.

— Что же вы, мистер! — укорил его вагоновожатый.

Эдвард только рукой ему помахал.

— Мне нужно пятнадцатое место, — сказал он. — Билет уже куплен.

— Да, как же, — кивнул проводник. — На имя мистера Эдварда Элрика. Седьмое купе. Проходите, мистер. Чемоданчик ваш…

— Спасибо, я сам.

Эдвард влетел в купе и с размаху плюхнулся на койку. Сидящий напротив человек опустил газету, демонстративно посмотрел на часы и улыбнулся.

— Делаешь успехи, брат. Тебе даже не пришлось бежать за поездом!

— Ось у двуколки сломалась на въезде в город, пришлось дальше пешком идти. Привет тебе, кстати, — они ударили по ладоням. Редкое проявление чувств, но братья не виделись несколько месяцев.

— Как прошли занятия в этот раз?

— Очень хорошо. Сообразительные парнишки. Очень, знаешь ли, забавно учить молодняк уму-разуму — а еще забавнее, как они верят всему, что говоришь…

— Да, точно, — живо поддержал Ал, — вот у меня был случай… — тут он насторожился. — Эд! Ты им опять байки плел?

Эд ухмыльнулся.

— Хе, не то чтобы «байки»…

— Брат! Ты невозможен! Я в прошлый раз как вспомню, как я после тебя в гостинице поселился, и как на меня официантки смотрели!

— Да, значит, мне в баре с издателем посидеть нельзя, а тебе со всеми подряд кокетничать — можно?

— Во-первых, твой издатель почти тебя споила, я же видел. Ты практически у нее в декольте лежал…

— Ну, там было декольте… — пробормотал Эдвард, но Ал его, похоже, не слышал.

— Что бы потом с тобой сделала Винри, если бы узнала? Во-вторых, я просто стараюсь быть вежливым с персоналом, не моя вина, что это красивые девушки… То есть речь не о том! Брат! Что ты наплел в этот раз?!

Эд в двух словах рассказал.

— Зачем?! — Ал схватился за голову.

— Ну почему я всегда должен за двоих отдуваться? Бывший Стальной алхимик, то да се… разве ты не рад, что тебе тоже перепало немного славы?

— Так нельзя! — Ал вскочил. — Мы вернемся и расскажем все как было! — с этими словами он выскочил в коридор.

— Ал! Стоять! Ты что творишь! — Эд дернулся следом и едва успел поймать Ала за пояс: тот уже тянулся к стоп-крану. — Ты чего, сверхсекретные сведения выдавать собрался?! И вообще, хорошая шутка еще никому не вредила! Ал!

Ал внезапно выпрямился, стряхивая с себя брата.

— Ага, поверил, — спокойно констатировал он. — С тебя торт.

— Какой? — с картинным унынием спросил Эдвард.

— Шоколадный, конечно же. Ладно, пошли обратно, а то уже проводник смотрит.

Проводник не смотрел, он откровенно пялился. Ал улыбнулся ему, сделал успокаивающий жест и развел руками — мол, не принимайте близко к сердцу.

— А ведь еще даже не отъехали… — буркнул проводник, скрываясь в своем купе. — Когда успели?..

Они вернулись в купе, и минут десять Ал отвечал на обстоятельные вопросы о своих исследованиях, о делах в лаборатории, о доме, где он побывал позже Эдварда… потом Эд задремал сидя — ранняя побудка ему впрок не пошла. Ал же смотрел в раскрытое окно — на поля и деревушки, проносящиеся мимо.

Хорошая интуиция — важное качество для исследователя. Знал бы ты, Эдвард Элрик, насколько ты хороший ученый… несмотря на, так сказать, неспособность к практике.

Тему нечеловеческой сущности Ала братья подняли одной из первых, когда прошел первый шок возвращения из врат. Ал уже не помнил, кто из них начал, но тогда они проговорили всю ночь. Долгую ночь в стерильно-безликой палате армейского госпиталя. К рассвету злой от усталости Эд как дважды два доказал Алу, что все это чепуха, и «не переживай из-за ерунды». После чего принялся рьяно шутить на этот счет — пожалуй, чересчур рьяно.

Впрочем, тот раз он наврал официанткам почти что правду — что его брат женат на синьской принцессе, чье священное животное по запаху определяет, если Ал общался с какими-нибудь женщинами. А потом принцесса наказывает этих дам синьской дальнобойной алхимией. И тоже говорил с таким серьезным видом, что ему поверили. Изложить эту версию Мэй Ал не рискнул.