Всяко третье размышление

Тем временем он выковывает в кузнице своей зашибленной головы не успевшую пока обратиться в окаменелость мысль о еще одном распродолбанном, не будь он Джорджем, СП-опусе, посвященном, постойте-постойте… Грехо- и прочим падениям? Осенним равнодрянствиям нетвердого на ногу и рассудок словоплета, кои определяются временами жизни? Временами его жизни: весной, летом, осенью — и шустро накатывающей зимой?..

Эту идею и обдумывал он, вполне бессвязно, пока Аманда (о чем она еще доложит несколько позже) починяла свою вилланель, а через пару прескучных дней наступило и

29 октября 2007 года, канун кануна Хеллоуина, который и сам есть канун Дня Всех Святых. В Стратфорде с окрестностями день этот мало чем отличался от тех, что предваряли и сменяли его: почти достаточно теплый для того, чтобы разгуливать после полудня в шортах, но затем и достаточно холодный, чтобы под вечер мы разожгли в нашей квартире газовый камин, внимая меж тем поступавшим из Пакистана, Афганистана и Ирака привычным новостям — безрадостным, несмотря на механические уверения Белого дома в том, что недавнее «развертывание» наших войск увенчалось успехом. После завтрака — в наши домашний и/или рабочий кабинеты; после ленча — к нашим обычным семинарам/трудам/чему угодно. А после обеда — на неофициальную, посвященную годовщине встречу уцелевших насельников БЦ, каковую Почти Декан Пит и Дебби Симпсон организовали в одном из зальчиков колледжа, в том, где город обычно устраивает, арендуя его, различные торжества, а колледж — общие собрания, — мы же должным образом помянули там единственных двух жертв катастрофы (супружескую чету наших примерно лет, погибшую под обломками ее псевдогеоргианского, стоявшего

в

«Окуневом Околотке» дома), поделились травматическими воспоминаниями и обменялись, угощаясь обескофеиненным кофе, разноречивыми мнениями о будущем поселка. А уж после этого — «домой», дабы насладиться на привычный для Тодд/Ньюиттов манер предпостельным временем: почти часом раздельного чтения (Манди удобно устроилась с очередной биографией ее любимой Эмили Дикинсон в кресле гостевой спальни, она же ее импровизированный домашний кабинет; ДжИН прилег на кушетку у вышеразожженного камина с по заслугам расхваленным первым романом молодого выскочки), засим последовало воссоединение супругов, час, посвященный портвейну и просмотру видео (в данном случае DVD с первой половиной экранизации одного из парнопоименованных, социально ориентированных chef d'oeuvres[Шедевр (фр.).] Джейн Остин: что это было

— «Разум и чувства»? «Гордость и предубеждение»? — во всяком случае, речь там шла об Особняках и Обыкновениях), потом объятие с пожеланиями спокойной ночи и — что касается Вашего Покорного — почти два часа сна перед первым из трех еженощных старперских пробуждений и писаний — и, наконец, то самое, к чему черепашьим шагом подступала сия помпезная прелюдия. Выйдя из освещенной ночником уборной, перейдя темный boudoir и забравшись в супружескую постель со Своей стороны (со стороны жениной левой руки, как то издавна заведено в нашем управляемом правой рукой доме, дабы при обращении супругов лицом друг к дружке «правильная» его рука оказывалась сверху и могла приласкать…), он обнаружил вдруг, что на него напало странное, сильное, невесть откуда взявшееся vertigo[Головокружение (лат.).] , за коим последовало

Видение/греза/глюк/все что угодно № 1

Подобие затянувшегося короткого кадра: лишенного «экшена», но до чрезвычайности яркого, трехмерного, не совершенно статичного. Зимнее солнце, садящееся над бурым болотом и серым простором открытой воды, озираемых с точки, закрепленной много выше чахлых ладанных сосен. Людей не видно, однако Зритель (неподвижный) ощущает чье-то… присутствие. И также ясно ощущает он овевающий его лицо морозный воздух, видит и слышит стереофонические косяки гусей и уток — над болотом, но ниже уровня его глаз. Общее ощущение — будоражащее и даже возбуждающее своей живостью.

Конец «видения». ДжИН не то просыпается, не то оживает, лежа пластом в темной спальне, — рядом с ним мирно посапывает супруга, чувствует он себя все еще странновато, но это приходит, и довольно быстро. Он лежит и гадает: «Какого хрена?

— потрясенный не столько содержанием «видения», никаких опасений не внушающим (рядовой приморский пейзаж, необычна в нем лишь возвышенная точка обзора), сколько его пугающей ясностью и полным сенсорным аккомпанементом, сменившим недолгое головокружение: в самом «видении» оно никак не ощущалось, а теперь почти сошло на нет, так что он не станет, пожалуй, пугать Манди до тех пор и пока (оборони Зевес) что-либо похожее не повторится. В каковом случае, пообещал он себе, он надлежащим образом проконсультируется с домашним врачом Тодд/Ньюиттов. В конце концов, его падение в на-Эйвонском доме Шекспира ничем о себе не напоминало целых три недели….

Повторений, спасибо спасибо спасибо 3., не следует ни при втором, ни при третьем мочеиспускании той ночи, спит он между ними нормально и видит нормально бессвязные обрывки снов; следующие день и ночь также проходят спокойно, и следующие, и следующие. Отсюда можно с благодарностью вывести, что беды его миновали — в том, что касается сотрясения мозга, не услужения Музе, — и спокойно вернуться к тщете, коей посвящает он будние утра, — к возне с идеей Грехопадения/Падения/Времен Жизни, к накоплению страниц и страниц, заполняемых заметками касательно того или иного подхода к ним или возможного их значения, чем он и занимается неделю за неделей, пока мир, скрежеща, свершает свой путь, а неумолимые часы продолжают безостановочно тикать. Листья все опадают и упадают, а с ними и жилищный рынок США, и индекс Доу-Джонса. Морозят первые морозы. День благодарения, первый снегопад, день Пёрл-Харбора[7 декабря.] , ложится первый скудный снег (ненадолго), а осень все медлит, медлит, и дни убывают, подбираясь к зимнему солнцевороту.

Равноденствие. Солнцеворот. Равноденствие. Солнцеворот. «Сучка определенно пытается мне что-то сказать», — не в первый уж раз сообщил наш человек Манди, с которой он, естественно, поделился своим странным, почти лишенным действия

«видением» (опустив предварившее его вертиго) в надежде, что она, с ее зрением поэта — идеальным, единица на оба глаза, — сможет углядеть в таковом больше, чем различило его, прозаическое и бифокализированное. Однако услышал он от нее лишь:

«Может, тебе следовало взывать к твоей парнасской благодетельнице с большей учтивостью?» И потому всю середину декабря он просил: «Будьте любезны, мэм», каждодневно возвращаясь к кратко описанному им (supra[Выше (лат.).] , курсивом) без-малого-лишенному-экшена, но порождавшему до странности счастливое чувство пейзажу зимних болот.

И вот в один прекрасный день, как выражаемся (ну, может быть, не совсем такими словами) мы, жили-были-сказители, — собственно говоря, в пятницу 21/12/2007, как раз перед солнцеворотом, — Джордж Ирвинг Ньюитт вошел в непритязательный СтратКолловский «Дом Шекспира»[Штаб-квартира осуществляемой колледжем Программы преподавания писательского мастерства, о чем следовало сказать раньше, но, вероятно, сказано не было — или было? — во всяком случае, в данном, внутриутробном покамест повествовании. Скромное дощатое бунгало, стоящее пообок кампуса и вмещающее ныне кабинеты преподавателей, аудитории, в которых проводятся семинары и практикумы, а также студенческую комнату отдыха, было куплено несколько десятилетий назад благодаря щедрому пожертвованию выпускника колледжа, который в годы учебы мечтал стать драматургом, но сколотил изрядное состояние, став генеральным директором компании «Тайдуотер коммьюнитис», построившей и «Бухту Цапель» и много чего еще. Накопление процентов, приносимых этим пожертвованием, позволяет колледжу не только содержать «Дом Шекспира», но и издавать тощий литературный журнальчик

(«Стратфордское обозрение»), приглашать каждый семестр сторонних доцентов/лекторов и — как то хорошо известно — субсидировать нашу ежегодную студенческую литературную премию — большую почти до неприличия

«Шекспировскую награду» Читатель, жаждущий детальных сведений об этой проблематичной поживе (в комитете, ее присуждающем, нередко заседали и мы, Ньюитт/Тодды, отчего и в нас временами презрительно тыкали тем же средним пальцем, каким ДжИН погрозился несколькими страницами раньше Нобелевскому комитету), может либо подождать, когда Рассказчик вернется к этой теме, либо прочесть рассказ

«Премия Барда» в сборничке, упомянутом в «прескриптуме» вот к этой вот нескладухе.

— Прим. ДжИНа.] , чтобы забрать свою миссис из ее кабинета и отвести затем на совместный ленч в ближайшую пиццерию: поднялся на теперь уж не застекленную, почти обветшавшую переднюю веранду, переступил низкий деревянный порог того, что было некогда гостиной этого бунгало, а ныне обратилось в неофициальную комнату отдыха студентов, и внезапно вспомнил (впервые, как это ни странно) о высоких каменных ступенях, которые вели в другой «Дом Шекспира» и на которых в предыдущий день разграничения времен года…