На даче – лепота: пионы и люпинтолкутся у стола, заглядывая в чашки.Теплынь, а ты с утра ворчишь,
и ты – любимдо каждой клеточки на клетчатой рубашке.Смородиновый чай, кузнечики у ног,сомлел соседский кот на плиточной дорожке.Ты отгоняешь прочь цветочный табунок,встаёшь из-за стола, отряхивая крошки.И всё ещё – оса над чашкой голубой;и всё уже – как есть, и не в чем сомневаться.И фотку бы в альбом: «Вот это – мы с тобой»…Но это – я и ты – в свои невосемнадцать.И надобно опять – в прозябшее жильё —отважиться на жизнь с повадкой постояльца —в болезни и нужду, в безлюбие твоё, —чтоб не пускать корней и смерти не бояться.
«Когда от сквозняка пойдёт скрипеть…»
Когда от сквозняка пойдёт скрипеть хоромина, казавшаяся храмом, где ты оставлен с разным прочим хламом, то остаётся – доживать
и петь. И я пою – о том родном втором — в моей сквозной качающейся клети, я всё ещё пою о вечном лете лиловым горлом, сорванным нутром…
«От земли поднимутся холода…»
От земли поднимутся холода,незаметно с ночи повалит снег.Ты увидишь небо из-подо льда,ты проснёшься рыбою, человек.Неусыпным оком гляди во тьму,серебристым телом – плыви, плыви…И не думай: – Это зачем Ему? —всё, что Он ни делает – от любви.Не ропщи, что речь твоя отнята,не по небу ходишь, не по земли.Если рыбе дадена – немота, —то самим дыханьем Его хвали.
«Ещё никто не понял, что случилось…»
Ещё никто не понял, что случилось, и жизнь ещё похожа на бессмертье, и Бог не обрезает пуповины,