Вторая гробница
Шрифт:
Археолог нерешительно сел за большой стол, который стоял в гостиной под куполом. Этот стол служил ему для многих целей: он был и обеденным, и письменным, а иногда и гладильным, если Картер относил один из своих костюмов в чистку отеля «Луксор», а потом сам его гладил. Говард задумался. Снова и снова мысленно прокручивая встречу с Эвелин, он пытался найти такие признаки в ее поведении, которые бы указали на то» что она к нему чувствует нечто большее, чем симпатию. Но как бы тщательно он ни вспоминал каждую подробность, его разочарование росло с каждой минутой. Говард понимал, что девушка могла видеть в нем лишь достойного
Тогда Говард решился на один шаг, который в этой ситуации казался ему неизбежным: он заставил себя преодолеть робость и написал письмо, точнее, попытался написать, потому что написанное письмо обычно отправляют адресату.
Чтобы написать на бумаге десять ясно сформулированных строчек, Картеру потребовалось полночи. Говард никак не мог определиться, как обратиться к девушке» потому что выражение «моя почтенная мисс» казалось ему таким же неуместным, как и «любимая Эва». После дюжины безуспешных попыток, когда в душе у Говарда противостояли друг другу застенчивость и нерешительность, он пришел наконец к приемлемому компромиссу в котором были и любовь, и определенная сдержанность. Говард написал: «Моя маленькая Эва!»
Эта фраза долго оставалась одинокой на листе, пока он не начал повествовать о том, как его впечатлила их вчерашняя встреча.
«Твоя красота, – писал он Эвелин, – зачаровала меня, и если бы я не достиг уже определенного возраста, то непременно был бы рад предложить руку и сердце».
Погрузившись в свои прекрасные мысли, Картер смотрел в сторону двери, как вдруг заметил нечто странное. Дверь медленно и бесшумно приоткрылась, будто в комнату вошел невидимый дух. Это случилось так неожиданно, что Говард даже не успел испугаться. Пока он завороженно наблюдал за входом, бесшумно отложив перо в сторону, в дверном проеме появилась большая белая кошка Бастет, которую он выгнал из дома два дня назад.
Картер уже давно об этом пожалел, потому что с тех пор ему и поговорить было не с кем. Несмотря на это, приветствие Говарда было не очень дружелюбным.
– Проголодалась, наверное, старая кошка! – воскликнул он.
Большая белая кошка не обратила внимания на его слова. Гордо подняв вверх пушистый хвост, Бастет прошла через комнату, запрыгнула в кресло и свернулась пушистым клубочком. Затем она безразлично посмотрела на Картера.
– Я же знаю, что тебе в округе негде больше столоваться, – произнес Говард и поднялся, чтобы принести из кладовки что-нибудь съедобное. В основном Картер кормил кошку консервами, которые заказывал из Англии в ящиках, но среди его запасов был и мешок риса, жестяные коробки с сухарями, сушеный горох и бобы – всего хватило бы на полгода.
Картер вернулся с баночкой консервированной сельди, выложил содержимое в мисочку, которую поставил перед креслом, где удобно устроилась Бастет. Потом он снова сел за стол, чтобы дописать письмо. И если до этого ему потребовалось много усилий, чтобы подобрать подходящие слова, то теперь стало еще хуже – так смутило его присутствие Бастет. Говард чувствовал себя студентом, пишущим экзаменационную работу, потому что кошка, то и дело открывала и закрывала глаза, наблюдая за ним. В ее взгляде чувствовалось что-то необъяснимое.
– Ну, ешь уже свою рыбу. Я открыл консервы специально для тебя! – крикнул Картер.
Но кошка даже не пошевелилась.
– Ты, наверное, слишком гордая. Ну
хорошо. Если твоя гордость сильнее твоего голода, значит, будешь страдать.Уже давно перевалило за полночь, у Картера слипались глаза, а большая белая кошка так и не притронулась к рыбе. Постепенно комнату заполнил неприятный кисловатый запах, который исходил от селедки. Говард слишком устал, чтобы закончить письмо. Он встал, сложил листок вдвое и сунул его в ящик стола.
– Нет так нет, – неохотно проворчал он и поставил миску у двери. Но Бастет уже давно погрузилась в глубокий сон.
В предрассветных сумерках в дверь постучали:
– Картер-эфенди, Сайед принес важные новости. Картер-эфенди!
Заспанный Говард открыл дверь и увидел Сайеда с кожаной сумкой на шее. Египтянин подбородком сделал знак, чтобы Говард достал из сумки конверт.
– Телеграмма из Англии, Картер-эфенди! Пришла вчера, было уже темно, – невнятно, глотая ртом воздух, сообщил Саейд.
– Ничего страшного! – Картер разорвал конверт. Его сестра Эмми сообщала о смерти матери.
– Наверное, что-то неприятное, – сказал Сайед и с любопытством посмотрел на Картера.
Говард пожал плечами, отвел взгляд в сторону и без особых эмоций, почти безразлично ответил:
– Моя мать умерла.
– О, это сильно опечалит эфенди.
– Да, Сайед, – ответил Картер, – хотя мне хотелось бы иметь мать получше, которая бы хоть немного любила меня, которая бы постаралась сделать так» чтобы я чувствовал, что одиннадцатый ребенок такой же желанный в семье, как и остальные.
– Мне очень жаль, Картер-эфенди. Но если бы можно было выбирать себе матерей, то были бы матери, у которых тысяча детей, и те, у которых нет ни одного.
Говард не мог не рассмеяться.
– Ты, несомненно, прав, Сайед.
– Сколько лет было вашей матери?
– Восемьдесят пять.
– До такого возраста можно дожить только милостью Аллаха, Картер-эфенди!
– Нет, Сайед, так бывает не всегда. Моя мать жила в другой реальности, она все время думала о своем муже, моем отце. Но он умер почти тридцать лет назад.
– Я понимаю, – с сочувствием ответил Сайед.
Картер задумчиво кивнул, потом спросил, будто одним махом вычеркнул только что полученную новость из памяти:
– Ты же выпьешь со мной чашку чая?
– Охотно, Картер-эфенди, если вы готовы подносить чашку к моему рту.
– Как-нибудь справимся.
Пока Картер заваривал чай и выкладывал на стол овечий сыр, повидло и лепешки, он все время говорил, не глядя на Сайеда:
– Я должен сообщить тебе новость, которая опечалила меня больше, чем смерть матери. Я прекращаю раскопки в Долине царей. Как там будет дальше, я не знаю. – Говард вздохнул.
– Но вам не стоит этого делать, Картер-эфенди. Нельзя сдаваться. Разве вы сами не утверждали, что уже почти у цели?
– Да, я утверждал, но, видимо, ошибался. Нужно признать, что лорд Карнарвон был прав, когда сказал, что последние пятнадцать лет из-за меня одни расходы.
Говард подносил чашку ко рту Сайеда, кормил его как ребенка и говорил:
– Я был бы очень благодарен, если бы ты отнес одно письмо. Но ты должен вручить его лично адресату. Понял?
– Понял, – ответил Саейд и проглотил кусочек лепешки. – Картер-эфенди влюбился.