Вторая любовь

В общем и целом, Глория понимала, что ее внешность все еще заставляет людей оборачиваться. А пока на нее смотрят, ей еще далеко до того, как она начнет спускаться с холма.

Ага. Она не просто хорошо выглядит, она чертовски хорошо выглядит. И если глаза мужчин могут служить индикатором, то противоположный пол находит ее в высшей мере привлекательной, даже если Хант так не считает.

Ублюдок.

Одеваясь, Глория думала о нем. Хантингтон Неверленд Уинслоу-третий. Мистер Харизма. Мистер Дерьмо. Свежеиспеченная звезда на политическом небосводе, если верить средствам массовой информации.

Как же его любит публика.

И, о Господи, какое же отвращение он вызывает у собственной жены! Она устала, ее тошнит от того, что ей приходится играть роль любящей супруги, от его доброго отношения. От того, что он пытается сбагрить ее в какое-нибудь реабилитационное заведение для алкоголиков. От того, что муж ходил в Аланон и пытался записать ее в общество анонимных алкоголиков. Ей так хотелось покончить с этим браком, что она ощущала вкус этого желания.

Печально говорить, но о разводе речь не шла. Когда Глория впервые коснулась этой темы, ад разверзся.

Младшая миссис Уинслоу попыталась отогнать воспоминания, но ее уже относило на два года назад, в светскую гостиную Алтеи, выполненную во французском стиле, в особняке из серого камня на вершине Ноб-Хилла… К тому дню, когда она узнала, что ее брак — это нечто большее, чем просто золоченая клетка…

— Миссис Алтея ждет вас, мадам, — объявил дворецкий И распахнул дверь в гостиную.

— Спасибо, Колин, — поблагодарила Глория и вошла.

Ничем не смягченный солнечный свет, отражаясь в бухте Сан-Франциско, с удвоенной силой лился сквозь высокие окна, смотрящие на север, словно желая сделать богато отделанную панелями комнату в высшей степени, почти по-скандинавски светлой. Сияла тонкая синева мастерски вырезанных панелей, а паркет казался сверкающим, покрытым льдом озером. В середине бросил якорь старинный ковер, подобный многоцветному острову, а прямо над ним сияла великолепная хрустальная люстра на тридцать лампочек, напоминая сталактит из чистого светлого льда.

Воплощение холодного совершенства, этот сдвоенный куб комнаты в двадцать футов высотой казался пугающим, грандиозным заповедником для вещей очень, очень тонкой работы и невероятно редких. Все: гобелены, позолоченные бронзовые настенные часы над мраморным камином, широкие и глубокие кресла с подушками в стиле Людовика XV руки Жоржа Жакоба, обтянутые бархатом цвета миндаля, позолоченные консоли с мраморной поверхностью, пара зеркал из Дьеппа в рамах из слоновой кости с затейливой резьбой, достойных самого Гаргантюа, инкрустированные амарантовым и атласным деревом столы и комоды работы Рьеснера [11] , бесценные творения Ренуара, Гогена и Ван-Гога. И все это было собрано для того, чтобы создать рамку, достойную Алтеи Магдалены Неверленд Уинслоу.

11

Жан-Анри Рьеснер (1734–1806), французский мастер-краснодеревщик немецкого происхождения, главный мастер стиля Людовика XVI.

Она казалась настолько на месте, восседая подобно императрице на канапе в стиле Людовика XV, лаская одной рукой Виолетту, своего любимого пекинесса, гордо возлежащую у нее на коленях. Две другие рыжеватые собаки той же породы, свернувшиеся клубочком на подушках по обе стороны от хозяйки, подняли свои плоские мордочки, презрительно понюхали воздух и снова опустили головы на лапы, проигнорировав Глорию как недостойную того, чтобы ее поприветствовали взмахами хвоста.

— Мое дорогое дитя, — мягко обратилась Алтея к невестке, с едва прикрытым сарказмом. — Я так рада, что ты смогла прийти. — Она замолчала и смерила Глорию немигающим, неприветливым взглядом. — Да еще так быстро.

Молодая женщина, повинуясь долгу, наклонилась и поцеловала подставленную щеку.

— Здравствуйте, мама.

Неприятный осмотр продолжался еще несколько мгновений, потом Алтея указала рукой на ближайшее кресло.

— Садись, дорогая моя.

Глория повиновалась. Нравилась ей свекровь или нет, но не восхищаться ею невозможно. Алтее уже, должно быть, за шестьдесят, но выглядит она не старше пятидесяти. В отличие от своей невестки старшая миссис Уинслоу никогда не была красивой.

Но это не имело значения. Алтея была царственной, аристократичной и элегантной, с хорошей, подтянутой фигурой, волевыми, умными глазами и такой осанкой, которая всегда выделяла ее из толпы. Глория всегда видела ее ухоженной в самой высокой степени. От напоминающего цветом рыбью чешую серебристого шлема взбитой прически до отполированных подметок ее туфель, Алтея Магдалена Неверленд Уинслоу всегда была готова к любому повороту событий.

— Хочешь чашку чая, дорогая?

На низком столике между ними расположился серебряный поднос со всем необходимым: чайник с цветочным рисунком мейсенского фарфора, с ветвистой ручкой и крышечкой с узором из цветов, такие же сахарница и молочник, блюдо с лимоном, каждый кружочек которого был завернут в пергамент, две чашки с блюдцами. Плюс необходимые салфетки с монограммой и фамильные ложечки.

Глория покачала головой.

— Нет, но все равно спасибо.

Алтея кивнула и налила себе чаю, воспользовалась серебряными щипчиками, чтобы добавить кусочек сахара, и не забыла выжать несколько капель из завернутого в пергамент ломтика лимона. Свекровь быстро размешала чай, изысканным жестом поднесла чашку к губам и сделала глоток. Потом поставила чашку.

— Хант заходил на ленч, — начала она. Ее голос звучал ясно, очень вежливо и неодобрительно.

— О-он говорил, что зайдет, — бормотнула Глория, не в силах справиться с заиканием.

Алтее это удавалось в любой момент. Снова превратить ее в нервничающую невесту. Напряженную, волнующуюся, запинающуюся.

Алтея продолжала гладить Виолетту, не спуская глаз с Глории.

— Итак, мне кажется, возникла проблема, дорогая…

Ох, сколько же сарказма во всех этих «дорогих», «моих дорогих» и «моих дорогих детках»!

— …И не говори мне, что таковой не существует. Если бы это было не так, ты бы не просила моего сына о разводе.

Моего сына. Не Ханта. Не твоего мужа. Моего сына.

— Это просто… — начала было Глория.

Алтея мягко прервала ее.

— Позволь мне самой догадаться. Вы отдаляетесь друг от друга. Верно?

Глория удивленно посмотрела на нее.

— Ну, да! Как вы… — Потом ее удивление улеглось. — Ах, да. Вам, должно быть, Хант рассказал.

Алтея фыркнула.

— Он не делал ничего подобного. Да ему и незачем было, моя дорогая. — Свекровь сидела выпрямившись, словно проглотила шомпол, — сказывалась выучка хорошей школы, — и все в ее внешности напоминало отполированный, отточенный клинок.

— Я понимаю, что разводы в наши дни стали настоящей эпидемией, — продолжала старшая миссис Уинслоу, — но в дни моей молодости брачные клятвы кое-чего стоили. И видишь ли, для меня все так и остается. Брак — это святое таинство, связывающее навеки. — Она подняла руку, предвосхищая возражения Глории и ловко отметая их. — Знаю, знаю. Можешь, если хочешь, называть меня ужасно старомодной. Или невероятно отсталой. И все-таки, это не может тебя удивлять. Тебе отлично известно, что в этой семье о разводе не слыхивали. Ни Неверленды, ни Уинслоу никогда не разрывали брачных уз. Разумеется, там и сям вспыхивали разногласия, это верно. Но все эти проблемы всегда решались внутри семьи. Мы никогда не демонстрировали свое грязное белье на людях. И уверяю тебя, мое дорогое дитя, я не намерена позволить вам сделать это сейчас!