Вторая мировая война (Том 5-6)
Шрифт:
Фельдмаршал Александер – премьер-министру
5 мая 1945 года
Позиции Тито… сейчас гораздо более сильны с военной точки зрения, чем он предвидел в бытность мою в Белграде, и он желает воспользоваться этим. В то время он надеялся вступить в Триест после того, как я окончательно уйду оттуда. Сейчас он хочет обосноваться там, а мне разрешить лишь право пользования.
Мы должны учитывать, что после нашей встречи он побывал в Москве. Я полагаю, что он будет придерживаться нашего первоначального соглашения, если его можно будет уверить в том, что, когда Триест мне больше не понадобится в качестве базы для моих сил в Австрии, ему будет дозволено включить его в состав своей Новой Югославии.
Последняя фраза телеграммы Александера потребовала, чтобы я полностью разъяснил нашу политическую точку зрения.
Премьер-министр – фельдмаршалу Александеру
6 мая 1945 года
Мне нравится вся Ваша переписка с Тито. Я очень рад, что Вы вошли в Триест, Горицию и Монфальконе вовремя, с тем чтобы просунуть ногу в дверь. Тито, поддерживаемый Россией, будет усиленно напирать, но не думаю, чтобы они посмели атаковать Вас в вашем нынешнем положении.
254
Выделено мной.
Неделей позже, 12 мая, после великих событий, которые произошли на западном фронте, от президента Трумэна прибыла весьма приятная и решительная телеграмма. Президент считал, что, если Тито добьется успеха, он, вероятно, потребует некоторых районов Южной Австрии, Венгрии и Греции. Хотя на карту, возможно, поставлены устойчивость Италии и ее отношения с Россией, однако сейчас проблема заключается не в том, чтобы встать на чью-то сторону в споре между Италией и Югославией или позволить втянуть себя в балканскую политику; речь идет о том, чтобы решить, намерены ли Англия и Америка дозволить своим союзникам заняться бесконтрольным захватом земель, т. е. прибегнуть к тактике, слишком напоминающей тактику Гитлера в Японии. Оккупация Триеста югославами имела бы более серьезные последствия – с этим связана не только непосредственная судьба этой территории.
Трумэн предложил проинформировать Сталина о наших планах в соответствии с ялтинским соглашением и в заключение заявил следующее: «Если мы будем держаться твердо в этом вопросе, так же как мы делаем это в вопросе о Польше, мы сможем надеяться избежать множества других аналогичных посягательств».
Нет нужды говорить, какое облегчение почувствовал я, получив от моего нового коллеги столь драгоценную поддержку.
Тем временем ситуация вокруг Триеста обострялась. Сначала Александер удовлетворился было согласием Тито поставить под командование союзников югославские строевые и нестроевые части, по крайней мере в тех районах, где мы вели операции, хотя, конечно, мы предпочли бы, чтобы они совсем ушли. Но югославские посты и часовые ограничивали наши передвижения. Их поведение как в Австрии, так и в Венеции-Джулии производило плохое впечатление на союзные войска как американские, так и английские. Наши солдаты были вынуждены наблюдать, не имея права вмешиваться, за действиями, оскорблявшими их чувства справедливости, и они считали, что потакают дурному делу. «В результате, – телеграфировал Александер, – неприязнь к Югославии сейчас заметно усиливается. Теперь можно быть уверенным в том, что любое решение, на основе которого мы разделили бы какой-либо район с югославскими войсками или партизанами либо позволили функционировать там югославской администрации, оказалось бы неосуществимым».
19 мая я ответил президенту:
Премьер-министр – президенту Трумэну
19 мая 1945 года
Надеюсь, Вы не будете возражать, если я со всем уважением укажу Вам на необходимость еще раз вернуться к словам «война с югославами» и «нападут на нас». Я не предвижу войны с югославами, и, если исключить возможность возникновения войны, я не считаю, что послов следует отозвать. Именно в критические моменты послы должны быть на месте. Ответ Тито прибыл. Он полностью отрицательный. Ясно, что мы не можем оставить дела в таком положении, и сейчас необходимо предпринять немедленные действия. В противном случае создастся впечатление, что мы только запугивали, и в результате сами станем жертвами запугивания.
21 мая Трумэн сообщил о своем согласии с тем, что мы не можем оставить дело в том положении, в каком оно находится. Мы должны отвергнуть ответ Тито и немедленно усилить свои войска, дабы югославы не питали никаких сомнений относительно наших намерений. Он предлагал, чтобы Эйзенхауэр и Александер произвели демонстрацию силы на суше и в воздухе и чтобы время для этой демонстрации совпало с моментом отклонения нами требований Тито. Президент считал, что серьезная демонстрация может образумить Тито, но сомневался в том, что в случае возникновения военных действий к ним можно будет отнестись как к пограничным инцидентам.
Начальник штаба Александера генерал Морган в конце концов договорился с югославами о демаркационной линии вокруг Триеста.
Прошел еще месяц все нараставших трений с Советами и с Тито, и только тогда сам Сталин обратился ко мне по поводу югославской проблемы.
Маршал Сталин – премьер-министру
21 июня 1945 года
Несмотря на то что югославское правительство приняло предложение американского и британского правительств относительно района Истрии – Триеста, переговоры в Триесте, как видно, зашли в тупик. Это объясняется главным образом тем, что представители союзного командования на Средиземном море не хотят считаться даже с минимальными пожеланиями югославов, которым принадлежит заслуга освобождения от немецких захватчиков этой территории, где к тому, же преобладает югославское население. Такое положение нельзя считать удовлетворительным с точки зрения союзников.
Не желая обострять отношений, я до сего времени не упоминал в переписке о поведении фельдмаршала Александера, но теперь приходится подчеркнуть, что нельзя согласиться с тем, чтобы в этих переговорах применялся тот заносчивый тон, которым иногда пользуется фельдмаршал Александер в отношении югославов. Никак нельзя согласиться с тем, что фельдмаршал Александер в официальном публичном обращении допустил сравнение маршала Тито с Гитлером и Муссолини. Такое сравнение
несправедливо и оскорбительно для Югославии.Для советского правительства был неожиданным также тон ультиматума в том заявлении, с которым англо-американские представители обратились к югославскому правительству 2 июня. Как можно рассчитывать такими методами обеспечить прочные положительные результаты?
Все это заставляет меня обратить Ваше внимание на создавшееся положение. Я по-прежнему надеюсь, что в отношении Триеста – Истрии справедливые югославские интересы будут удовлетворены, особенно имея в виду то обстоятельство, что в основном вопросе югославы пошли навстречу союзникам.
Я ответил ему:
Премьер-министр – маршалу Сталину
23 июня 1945 года
1. Благодарю Вас за Вашу телеграмму от 21 июня. В октябре в Кремле все мы исходили из того, что югославские дела должны решаться на базе 50 % русского и 50 % английского влияния. Сейчас фактически эта пропорция напоминает скорее 90: 10, и даже в отношении этих жалких 10 % маршал Тито подвергает нас крайне сильному нажиму. Этот нажим оказался столь жестким, что Соединенным Штатам и правительству Его Величества пришлось привести в движение многие сотни тысяч войск, чтобы оградить себя от нападения маршала Тито.
2. Югославы чинят большие жестокости в отношении итальянцев в этой части мира, в особенности в Триесте и Фиуме, и вообще они проявили склонность захватывать любую территорию, на которую проникают их легкие силы. Продвижение этих легких сил было бы невозможно, если бы Вы, со своей стороны, не осуществили огромных и желанных наступлений с востока и на севере и если бы фельдмаршал Александер не сковал на своем фронте в Италии двадцать семь неприятельских дивизий и не принудил их наконец к капитуляции. Я не считаю возможным говорить, что всю эту территорию завоевал маршал Тито. Она была завоевана в результате продвижения крупных сил как на западе, так и на востоке, которые вынудили немцев к стратегическому отступлению с Балкан.
3. Во всяком случае, мы пришли к соглашению, которое намерены выполнять. Мы считаем, что вопрос о всяких территориальных изменениях постоянного характера должен решаться за столом мирной конференции и что маршал Тито нисколько не пострадает, если он признает нынешнюю линию, которой мы требуем, пока это совещание не состоится. А тем временем мы сможем совместно переговорить обо всех этих вопросах в Берлине.
4. Формулировки в телеграмме фельдмаршала Александера фактически были в основном взяты из предварительного текста, полученного от президента. Мы не видим оснований, оправдывающих бесцеремонное обращение с нами, в особенности со стороны людей, которым мы помогали, причем начали им помогать раньше, чем Вы сумели установить с ними какую-либо связь. Поэтому я не вижу никаких оснований извиняться за фельдмаршала Александера, хотя мне и не было известно, что он собирался составить свою телеграмму именно в таком духе.
5. Мне кажется, что русифицированная граница, идущая от Любека через Эйзенах до Триеста и дальше вниз к Албании, – это вопрос, требующий обстоятельных дискуссий между добрыми друзьями.
6. Это именно то, о чем нам нужно переговорить совместно при нашей встрече, до которой уже недолго.
В этот тревожный промежуток между капитуляцией Германии и трехсторонней конференцией в Берлине генерал де Голль тоже решил обеспечить позиции Франции как в Сирии, где он действовал вразрез с последовательно проводившейся нами политикой обеспечения независимости Сирии, так и в Италии, где он нанес оскорбление Соединенным Штатам.
Еще 27 февраля я в совершенно ясных выражениях изложил в палате общин нашу политику:
«Я должен разъяснить, притом раз и навсегда, позицию правительства Его Величества в отношении Сирии и Ливана и в отношении наших французских союзников. Эта позиция определяется заявлениями, сделанными в 1941 году, в которых Великобритания и Франция окончательно провозгласили независимость этих государств Леванта. В то время и с тех самых пор правительство Его Величества давало ясно понять, что оно никогда не будет пытаться заменить французское влияние в государствах Леванта английским. Мы твердо решили также уважать независимость этих государств и приложить все усилия в целях сохранения особого положения Франции, учитывая многочисленные культурные и исторические связи, с давних пор установленные Францией и Сирией. Мы надеемся, что французы сумеют сохранить это особое положение. Мы верим, что властью всемирной организации эти государства будут поставлены на прочную основу и что привилегия французов также будет признана.
Однако я должен разъяснить, что не нам одним надлежит защищать силой независимость Сирии и Ливана или привилегию Франции. Мы стремимся и к тому и к другому и не считаем их несовместимыми. Поэтому нельзя возлагать слишком большое бремя на плечи одной только Великобритании. Нам нужно учитывать тот факт, что Россия и Соединенные Штаты признали независимость Сирии и Ливана и относятся к ней с одобрением, но они не одобряют предоставления какого-либо особого положения любому другому иностранному государству».
Освобождение Франции повлекло за собой серьезный кризис в странах Леванта. С некоторых пор было ясно, что потребуется новый договор для определения французских прав в этом районе, и на обратном пути из Ялты я встретился в Каире с президентом Сирии и уговаривал его мирно договориться с французами. Государства Леванта не желали начинать переговоры, но мы убедили их это сделать, и переговоры начались. Французский делегат генерал Бэйнэ отправился в Париж за инструкциями, и вся Сирия с тревогой и волнением ожидала его предложений. Произошла задержка; никаких предложений не поступало; затем распространилось известие, что в пути находятся французские подкрепления. 4 мая я обратился к де Голлю с дружественной телеграммой, в которой объяснил, что у нас нет никаких притязаний в государствах Леванта и что мы выведем все наши войска из Сирии и Ливана, как только новый договор будет заключен и вступит в силу. Однако я упомянул также, что нам нужно оберегать от нарушений и разъединения свои военные коммуникации на всем Среднем Востоке. Мы указали ему, что прибытие французских подкреплений, даже самых небольших, неизбежно будет расценено как средство давления и это может иметь серьезные последствия. Этот совет не был принят, и 17 мая французские войска высадились в Бейруте.