Вторая мировая война. Ад на земле

Комментатор Ганс Фриче утверждал, что целью врага является «полное уничтожение» и что поражение «будет означать конец цивилизации». Он утверждал, что у немцев есть преимущество благодаря коротким коммуникациям и их «страстной решимости защитить свою Родину». Он назвал Германию «последним бастионом Европы в защите от орд варваров, надвигающихся из восточных степей». И с огорчением заявил, что англичане отказались стать союзниками немецкого народа в его борьбе против большевиков; уже не отрицая существования угрозы поражения, как это часто бывало в прошлом, нацисты призывали народ к отчаянному сопротивлению в явно безвыходной ситуации. «Руководство Германии столкнулось с самым серьезным кризисом за всю войну, – заявило берлинское радио 22 января. – Больше нельзя отступать или прекращать активное сопротивление, потому что наши армии защищают территорию, жизненно важную для немецкой военной промышленности… От каждого немца требуется приложить величайшие усилия. Немецкий народ с энтузиазмом откликается на этот призыв, потому что все знают, что наше руководство ранее всегда было способно исправить положение, невзирая на любые трудности».

Если народ Гитлера был охвачен отчаянием, народ Сталина ликовал: военный корреспондент Василий Гроссман писал о чувстве «неистовой радости», охватившем его, когда он, свидетель столь многих битв с 1941 г., наблюдал за форсированием Вислы. Немного позже он писал: «Мне захотелось крикнуть, позвать тех братьев-бойцов, что лежат в русской, украинской, белорусской и польской земле, спят вечным сном на поле брани: “Товарищи, слышите вы нас? Мы дошли!”»²⁹ Потери в ходе Висло-Одерской операции были огромными даже по меркам Восточного фронта: русские уничтожали все части, которые встречали на пути. Только в январе погибло 450 000 немцев; в каждый из следующих трех месяцев – более 280 000, включая погибших в результате англо-американских бомбежек Дрездена, Лейпцига и других восточных городов. В ходе последних четырех месяцев войны погибло больше немцев, чем в 1942–1943 гг. Эти цифры говорят о том, какую цену заплатил немецкий народ за неспособность высшего командования свергнуть нацистов и выйти из драмы войны перед ее последним ужасным актом.

В начале февраля командующий группы армий «Висла» писал: «Вермахт испытывает кризис управления колоссального масштаба. Офицерский корпус утратил устойчивое управление войсками. Среди солдат наблюдаются самые серьезные признаки морального разложения. Имеются многочисленные случаи, когда солдаты снимают военную форму и используют любые доступные средства, чтобы найти гражданскую одежду для дезертирства».

Немецкие генералы подвергались дальнейшим унижениям: Гудериана допрашивали руководители гестапо Эрнст Кальтенбруннер и Генрих Мюллер, допытываясь о его роли в отступлении из Варшавы вопреки приказам Гитлера.

Главным препятствием для советского наступления была погода. Неожиданная оттепель привела к тому, что бронетанковая техника еле ползла по слякоти и грязи. К 3 февраля армии Жукова и Конева занимали линию фронта по Одеру от Кюстрина, расположенного в 55 км к востоку от Берлина, до чешской границы, захватив плацдармы перед переправами на западном берегу. 5-го числа командующий гитлеровскими войсками в Венгрии доложил: «В связи с напряжением и переутомлением не наблюдается роста боевого духа или боеспособности войск. Численное превосходство противника и сознание того, что война переместилась на немецкую территорию, оказывают сильное деморализующее воздействие на солдат. Рацион питания состоит из ломтика хлеба и кусочка конины. Любое движение затруднено из-за физической слабости. Несмотря на все это и на отсутствие подкреплений, обещанных уже шесть недель назад, они сражаются стойко и выполняют приказы». Русские со сдержанным уважением подтвердили это в разведывательной сводке 2 марта: «Большинство немецких солдат понимают безнадежность положения своей страны после нашего январского наступления, хотя некоторые все еще выражают уверенность в победе Германии. Однако нет никаких признаков снижения боевого духа солдат противника. Противник продолжает упорное сопротивление, сохраняя безупречную дисциплину». Гитлер отверг настойчивые предложения своих генералов эвакуировать осажденный Курляндский полуостров на Балтийском море, где бесполезно стояла группировка численностью 200 000 человек, войска которой могли послужить подкреплением в обороне рейха.

На центральном участке фронта русские временно прекратили наступление. Вероятно, Жуков мог бы продолжить продвижение, используя энергию наступления, чтобы взять Берлин, но возникли серьезнейшие трудности с тыловым снабжением войск. Армиям Сталина не было нужды рисковать. Дальше на севере Рокоссовский продолжал наступление по заснеженной Пруссии. Русские солдаты радовались, глядя, как разрушения, которые они видели на территории своей страны, теперь происходят на немецкой территории. Один солдат писал из Восточной Пруссии 28 января 1945 г.: «Поместья, деревни и города горели. Всюду были видны вереницы телег с оцепеневшими немцами и немками, которым не удалось бежать от приближающейся линии фронта. Повсюду валяются изуродованные части танков и самоходных орудий, а также сотни трупов. Я помню это зрелище с первых дней войны…»³⁰ Эти воспоминания, конечно, относились к сражениям на его родной земле. Помещиков в Восточной Пруссии и Померании, опрометчиво оставшихся в своих домах иногда из-за возраста или немощи, ждала ужасная судьба: захватчики считали их не просто немцами, но вдобавок и аристократами, а значит, они заслуживали пыток перед смертью.

Миллионы беженцев устремились на запад, преследуемые советскими войсками. Те, что посильнее, выдержали невзгоды этого путешествия, но многие дети и старики умерли в пути. «По крайней мере мы были молоды, – говорила о пережитом Эльфрида Ковитц, двадцатилетняя девушка из Восточной Пруссии. – Нам было легче пережить невзгоды, чем старикам»³¹. Заснеженный пейзаж Восточной Европы был обезображен десятками тысяч мертвых тел. Беженцы вместе переживали драмы, которые ненадолго сплачивали их в беде, они вместе ели или голодали, выживали или гибли, пробирались вперед и спали, согревая друг друга, пока какой-то новый поворот событий не разлучал их. «В таких ситуациях, – говорил школьный учитель Геннер Пфлаг, – судьбы случайных людей полностью соединялись на часы, дни, недели, а затем снова разделялись»³².

Одна из множества немецких женщин, лишившихся всего, писала: «Мир – очень одинокое место без семьи, друзей или хотя бы знакомой домашней обстановки»³³. Она познала суть отчаяния, когда увидела, как другие матери семейств, стремившиеся раздобыть теплую одежду и защититься от стужи, пробирались мимо солдат, отбивавших атаку русских винтовочным и минометным огнем, чтобы попасть в замок, в котором, по слухам, был склад одежды, и хоть что-то там взять. Спасаясь бегством с двумя маленькими детьми, она дошла до крайнего истощения, из-за которого больше не могла толкать в гору тележку, на которой везла скудный багаж: «Я навалилась на наши вещи – все, что у нас осталось в этом мире, и горько плакала». Мимо проходили двое французских пленных, они пожалели ее и помогли перетащить тележку через вершину холма. Несколько дней спустя фермер, в доме которого они ненадолго остановились, попросил ее оставить ему сына для усыновления. «Он обещал дать мне все, что угодно, если я оставлю его. Какое будущее ждало ребенка? А это был бы хороший, надежный дом». Но остатки упрямой отваги помогли женщине отказаться. «Я поставила перед собой задачу: довести детей до безопасного места и вырастить их. Как? Я не знала. Я просто каждый день делала то, что нужно». Эта маленькая семья наконец нашла убежище, добравшись до американских позиций, но множество подобных историй не имели столь счастливого конца.

Наступающие советские легионы не были похожи ни на одну из ранее существовавших армий: смесь старого и нового, Европы и Азии, высокого интеллекта и дикого невежества, идеологии и патриотизма, технологического совершенства и первобытного транспорта и снаряжения. Вслед за танками Т-34, артиллерией, гвардейскими минометами «Катюша» шли джипы, грузовики Studebaker и Dodge, поставленные по ленд-лизу, за ними – косматые пони и колонны кавалеристов, крестьянские подводы и еле бредущие крестьяне из отдаленных республик Средней Азии, в портянках и изодранном обмундировании. Пьянство было повальным. Немецкие губные гармошки обеспечили музыкальное сопровождение для многих подразделений, потому что на них было можно играть в грохочущих грузовиках. Единственным требованием к дисциплине, которое строго контролировалось, была обязанность солдат – мужского и женского пола – идти в атаку, сражаться и умереть за Родину. Сталин и его маршалы совершенно не заботились о сохранении жизней или собственности гражданского населения. Когда один из офицеров Василевского попросил указаний о мерах, которые следует принять в связи с массовым вандализмом, творимым его бойцами, командующий несколько секунд молчал, а затем сказал: «Да плевать я хотел. Пришло время для наших солдат вершить собственное правосудие»³⁴.

В районе Торуни, в Польше, один из таких солдат, Семен Поздняков, заметил немецкого солдата на нейтральной территории, который медленно тащился к своим, низко склонив голову, прижав раненую правую руку к телу, волоча левой рукой автомат. Поздняков остановил его, крикнув: «Фриц, хальт!» Немец бросил оружие и с трудом поднял левую руку, демонстрируя покорность. Приблизившись к немцу, русские смогли разглядеть кровь на его лице и пустые глаза, в которых было лишь отчаяние. «Гитлер капут», – машинально пробормотал он. Русские засмеялись, услышав слова, которые они теперь слышали так часто, и офицер сказал им отправить солдата в тыл. «Найн! Найн!» – сказал немец, думая, что его поведут на расстрел. Поздняков сердито закричал на него: «Что ты орешь, ты, полумертвый фашист? Ты боишься смерти? А с нашими людьми вы разве не так же обращались? Тебя прикончить надо, и все на этом»³⁵. Такой на деле оказалась судьба многих немцев, которые безуспешно просили пощадить их.

Слишком свободное обращение с оружием приводило к тому, что много русских убивали друг друга в приступе гнева или по неосторожности; нажать на курок им было так же легко, как их западным коллегам плюнуть или выругаться. При всей искушенности командиров этой армии в военном деле она оставалась ордой варваров, которая добилась того, чего могли добиться только варвары. Как ни парадоксально, образованные члены этой орды стремились отомстить больше, чем кто-либо из американских или британских солдат. Их не волновал ни дьявольский сговор Сталина с Гитлером в 1939 г., ни советская агрессия против Польши, Финляндии, Румынии. Они признавали только то, что на Россию напал враг и разорил ее и теперь близилось время, когда можно будет свести счеты со страной-захватчиком.

Вячеслав Эйсымонт, бывший учитель истории, который служил артиллерийским наблюдателем, писал из Восточной Пруссии 19 февраля: «Живем где придется: когда в сарае, когда в блиндаже, а сейчас вот в доме. Погода весенняя, слякоть, временами идет дождь. Населения в домах нет. Убежать ему не удалось, его направляют куда-то в тыл, дальше от фронта. По дороге на Кенигсберг мы видели этих местных жителей: гуськом по обочине дороги (по самой дороге шли колонны наших войск) плелись старики, старухи, дети с узелками за плечами. Была ночь, и в эту ночь на этой дороге можно было увидеть немало страшных вещей. Но мысль многих выразил командир батареи. “Вот посмотришь, – сказал он, – и будто жалко – ведь старики и дети идут и погибают. А вспомнишь, что они у нас наделали, и нет жалости!”»³⁶